Сжигая две тонны сожалений

На улице было по летнему тепло и солнечно, и Саше не верилось, что это его последний день в лагере. Он поднялся раньше всех, даже Шурик ещё беззаботно храпел в своей койке, но Антона на своём месте не оказалось. Эта находка неприятно удивила Александра. Он сразу вспомнил произошедшее вчера, и ему бы впору не спать до самого рассвета, размышляя над происшедшим, однако Саша выключился через несколько минут после прихода Антона, словно не выдержав такой нагрузки на свою нервную систему. Его сны были поровну беспокойными и сладкими. В них он сидел на берегу весело журчащего ручья, устремляющегося вглубь густого зелёного леса. Позади, на солнечной поляне стояла туристическая палатка, из которой вышел Антон. Он, улыбаясь, подошёл к Саше сзади и, обняв, принялся покрывать его оголенную шею нежными, невесомыми поцелуями. А затем, сев рядом, Антон принялся читать его рассказ, напечатаный в газете. Он читал и восхищался его слогом. И держал за руку, крепко. Когда Саша проснулся, то в порыве невероятной щедрости хотел поделиться наброском своего последнего рассказа с Антоном. Но похоже, Антон ушёл сильно раньше, заправил кровать, чего не делал так прилежно в прошлые дни. Куда он ушёл? Саша ломал над этим голову, пока умывался и собирался. Приведя себя в порядок, Александр бросил тоскливый взгляд на фотоаппарат, лежащий на тумбе у кровати. Желание увидеть Антона так пекло его сознание, что Саша решил отправиться в проявочную. Все таки ему хотелось проверить, удался ли тот последний снимок, или нет. И, ко всему прочему, Саше хотелось проветриться. От одной мысли о том, что произошло вчера ночью, ему становилось жарко. Страх, стыд, желание, влюбленность…а может даже любовь - все эти чувства разом били наповал, и Саша не хотел бы, чтоб другие вожатые увидели его смятение. Он не знал как принять все то, что он испытал и продолжал испытывать. Но в глубине души не хотел, чтобы это прекращалось. И потому спешно вышел наружу. На улице было свежо. Под утро прошел легкий дождь, отчего трава по сторонам тропинок сверкала, словно усыпанная драгоценными кристаллами. Саша вздохнул сладковатый воздух полной грудью и направился, куда нужно, взяв с собой фотоаппарат, и надеясь что реагенты для проявки не закончились. За последнюю неделю Александр не посещал проявочную. Обычно он работал со снимками два-три раза в неделю, таким образом отвлекая себя от лагерной рутины. Но появился он, Антон. И развеял его скуку и грусть, принеся с собой нечто иное - спорное, сладкое, невыносимое, сокровенное, греховное, желанное, губительное… Необходимое, как кислород, и столь же опасное. Петляя по узким мощенным дорожкам, Александр размышлял о том поцелуе. Чем больше он вспоминал, тем страшнее ему становилось. Ведь…Антон ответил на поцелуй. Его губы были лёгкими, податливыми и нежными. Он будто только этого и ждал, сидя перед ним в полутьме, вдыхая пьянящий запах сирени. Ночь позволила этому случиться, всплыть на поверхность всем темным желаниям, что Саша в себе подавлял. Но перед Антоном не смог и попал в сахарные сети новенького. Эти мгновения должны запечатлеться в янтаре, на веки вечные. Должны быть спрятаны в кованом сундуке и погребены глубоко под толщей воды… чтобы ни единая душа не добралась. Чтобы эти воспоминания принадлежали лишь ему. Лишь им обоим. Спустя несколько минут Саша понял что свернул не туда и прошёл сквозь весь лагерь, оказавшись на противоположной стороне, возле радио рубки. И едва только Александр, попеняв на собственную глупость, решил развернуться и пойти в направлении проявочной, как знакомый голос донесся до него со стороны здания лагерного радио. Громкий, бойкий голос декламировал стихи Маяковского. Саша замер. Ноги против его воли понесли в сторону радио рубки. Этот голос он точно слышал - в той самой злосчастной передаче 96.6 с ведущим Энтони Юлаем. Но кто может слушать его сейчас, в такой ранний час? И как вообще радио лагеря поймало эту волну? Саша решил разобраться. Он быстро взбежал по лестнице и ворвался внутрь небольшого здания, где бывал лишь единожды. Пройдя через коридор в основную комнату, в которой к тому же располагалась будка записи, Александр обомлел. Ноги едва не подкосились. Сердце обожгло, будто его схватили раскаленными щипцами, желая разодрать в клочья. В этом не было нужды. Оно и само оказалось готово разорваться от увиденного. В будке записи у микрофона стоял Антон. Его нежные губы двигались, а голос вещал... таким же тоном, что и у него, того невыносимого радиокритика. Их глаза встретились и Саша все понял, осознав каким же набитым идиотом он был. Да, несомненно, голос изменился из-за записи, но так же и он, этот Антон-Энтони, его искажал будто специально, чтобы его не узнали обычные люди. Не узнал он, Александр. Саша чувствовал себя обманутым. Униженным. Опозоренным. Преданным. - Саша? - отойдя от микрофона, Антон поднял брови. На его щеках играл румянец, кажется он не ожидал увидеть здесь Александра. Новенький хотел было улыбнуться, но грозный вид Саши его выбил из колеи. - Что случилось? - Так это ты… - прохрипел Саша, почти не слыша собственного голоса. В ушах бухала кровь. - Что, прости? - Антон, поколебавшись, распахнул дверь и смущенно замер в деревянном проеме, закусив губу. -Это. Ты. - Саша тяжело сглотнул мерзкий ком, вставший в горле. - Ты - Энтони Юлай. Лицо Антона вытянулось. Похоже, ему не польстило то, что его узнали. Лицо ещё больше покрылось румянцем. Почему он так смущен, подумал в ярости Саша. Разбираться в этом не было времени и желания. Боль, причиненная критиком, которым оказался его самый дорогой человек на этом свете, была слишком сильна. Неистовые, пылающие чувства оказались втоптанными в грязь. - Что, не знаешь кто я, да? - горечь так и лилась из уст Саши, - Я - тот самый Александр Полярный. Антон замер, распахнув рот. Он не ожидал этого. Саша невесело усмехнулся, видя как Антон удивленно поднимает брови, и его красивые глаза вылезают из не менее красивых орбит. Каково это, влюбиться во врага? Саше стало невыносимо. Он не мог дышать. Сорвавшись с места, он проигнорировал крик Антона: “Саша, постой! “ и что есть мочи побежал вон из радиорубки. Кажется, бегать по лагерю у него вошло в привычку. Но в этот раз воздух солнечного утра сотрясала своим топотом не одна, а две пары ног. - Саша, стой, - несся ему в спину отрывистый крик. Александр упрямо бежал вперёд. У сверкающего росой памятника Петрову-Водкину он едва не споткнулся, и тут его нагнал тяжело дышащий Антон. Новенький схватил его за предплечье, желая потянуть на себя, но Саша не дался. Вместо этого он, развернувшись, что есть силы залепил Антону звонкую, болезненную пощёчину, от которой ладонь буквально запылала огнём. Едва сдерживаясь оттого, чтобы не зарыдать в голос от боли, Саша попятился, сверкая слезами на глазах. - Чего тебе надо от меня, предатель? Антон не обратил внимания на пощёчину. Он слегка прищурился, на его скуле алел розовый след ладони Александра. В его взгляде казалось, будто он понимает, чем заслужил нанесенный побой. - Саша, перестань, давай просто поговорим. Я не враг тебе, - он примирительно поднял руки. - Да, я делал обзоры на твои рассказы. Но это ведь просто-напросто критическая оценка творчества, всякая объективная критика позволяет нам расти, как личностям. Я никогда не оскорблял тебя, и не переходил границы. Это моя работа! Ты ведь не… Горячие, ненавистные Саше слезы покатились по щекам и застыли на подбородке. - Прекрати. Я все знаю и без твоих поучений, - пробормотал со злостью и отчаянием Саша. - Ты травил меня и издевался. Ты почти довел меня до того, о чем моя первая сказка… Но ты просчитался, я сильнее тебя, сильнее всех вас вместе взятых! Пускай я мало ел каши, а на гречку и вовсе не хватало… Я не позволю вам меня унижать! - Саша… - Разговор окончен, - процедил Саша, смаргивая слезы. - Скажи лучше спасибо, что я не подаю на тебя в суд. Но могу и передумать. Антон жалостливо смотрел на него, мучительно кусая губы. И так же жутко Саше хотелось поцеловать эти влажные, пухлые, предательские губы…в последний раз. В последний раз ощутить мгновение безмятежного счастья. *** Автобус тронулся, утробно зарычав. Саша сидел на самом последнем сидении и остекленевшим взглядом смотрел в окно. Мгновение слабости, пронзившее его трепещущее сердце, заставило Сашу обернуться назад, в большое окно автобуса. Оглянувшись, он увидел оставшихся вожатых, детишек с новой смены, махающих им руками. И его Антона. Он, прищурившись от слепящего солнца, смотрел вслед автобусу. На долю секунды свет заставил блеснуть тонкие серебряные дорожки на щеках новенького. Саша с силой сжал челюсть. Антон не мог по нему плакать. Это просто солнце. Всё яркое и бесконечно прекрасное заставляет нас рыдать. Александр украдкой стёр краем рубашки с глаз жгучие солёные капли.