Боль

      Его шиди отныне закончили обучение и теперь являются новыми мастерами залов. Особенно довольным выглядит Цайфу И — он поднялся до должности главного советника и теперь большую часть времени он находился рядом с Шэнем.       Цинцю даже дышал только по правилам Цайфу — теперь наказать его можно в любой момент. Без надзора он оставался только в бамбуковом домике, да на собраниях Горных Лордов — никого кроме них не пропускали внутрь зала. В остальное же время любая ошибка, любое лишнее движение могло послужить причиной наказания.       Оказалось, что после становления лордом, держать маску стало сложней. Ведь ни у кого из его шиди и шимэй больше не было стопора в виде учителей. Теперь каждый считал важным высказать своё мнение. А чем больше слухов распространяется по Цанцюн, тем больше причин у мастеров для его наказания. Они не хотели, чтобы Шэнь мог зайти в бордель ещё хоть раз и всеми правдами и неправдами удерживали его на пике. Ему было запрещено общаться с кем-либо с других пиков, если это не относилось непосредственно к делам школы.       Они хотели проникнуть и в бамбуковый дом, но защита на нём имела слишком сложное плетение, которое само определяло намерение посетителя. Правда не считая других пиковых лордов, что здорово портило жизнь Шэнь Цинцю. В действительности, Шэнь, в отличие от мастеров, мог снять эти плетения, но добровольно лишать себя единственного оплота защиты и безопасности было глупо. Правда и спрятаться там полностью не получилось бы — еду и воду приносят ученики, но ослушаться своих мастеров они не могут. Даже если он продержится там неделю или месяц — наказание после будет много суровее того, что он испытывал до селе.       Он помнил, как Цайфу И нашёл на складе тавро. Шрама от семьи Цю на его теле было достаточно.       Дни текли медленно, количество наказаний уменьшилось — всё же к собранию лордов или миссиям он должен был быть в приемлемой форме, попадание на пик Цяньцао было бы… досадной оплошностью. Тем более ему уже запретили давать Му Цинфану возможность проверять его меридианы — ни одна болезнь для такого бесполезного ничтожества не была приемлемой причиной для отдыха. А если он задерживался в собственном доме хотя бы на пять минут дольше положенного ему назначали по удару за каждую. Не вышел в этот день вовсе — лишали еды, устраивая его телу проверку на выносливость.       На собраниях же на него давили шиди и шимэй. Ци Цинци ничего не сдерживало от высказывания своего презрения и подозрений в его отношении к собственным ученицам. Эти слова причиняли боль. Большую, чем он мог ожидать. Он так отчаянно старался не привязываться к ученикам, держа их на расстоянии. Ему не хотелось даже думать, что мастера залов могли сделать, если бы заметили в них его слабость.       Боль волнами накатывала со всех сторон, подавляя его реакции, его чувства, его мысли. Эмоции тускнели с каждой минутой, пока состояние мертвой куклы не стало привычкой. Он смотрел за своими действиями словно со стороны, как театральную пьесу. Его актёр ему не нравился — слишком пресный, безвольный, принимающий наказания как должное. Раздражение нагоняло его сквозь туман апатии, всё сильнее, как неумолимый ураган, снося с лица куклы маску. Даже в одиночестве, заложенные внутри установки не давали ему покоя. Эмоции не должны отражаться на лице, это правило вбивалось в него годами. И замечая искажающую черты лица гримасу, Шэнь чувствует поднимающуюся изнутри панику. За такими проступками следует наказание.       И тогда на руках начали расцветать красные линии.       Вскоре их замечают и мастера залов.       — Непослушная шлюха решила, что может портить нашу вещь? — Цайфу И ногтями надавил на порезы, вновь открывая затянувшиеся раны.       — Простите, господин. Этот виновен, — Шэнь Цинцю даже не поморщился, смиренно стоя на коленях с вытянутыми вперед руками.       — А если это заметил бы кто-то другой? Хочешь подставить нас? — он присел на корточки и, сжав пальцами подбородок Шэня, повернул его голову на себя.       — Нет, господин. Этот готов принять любое наказание, господин.       Он ощущал на коже раздражённые и масляные взгляды остальных мастеров в комнате. Кожа покрылась мурашками страха.       — Думаю, — обратился к Цайфу И один из шиди, кажется, мастер музыкального зала. — Провести неделю в той комнате будет справедливым наказанием. Он должен почувствовать, насколько разочаровал своих шиди.       Насмешка в его голосе пустила дрожь по телу Шэня.       Та комната. Так они называли камеру пыток, найденную на территории мастеров в отдалении от основных построек. Последний раз он пробыл там всего два дня, после чего не мог двигаться ещё неделю. И он даже был рад, что за каждый проведенный в кровати день, его наказывали лишь по трое, не нанося при этом сильных травм — насколько не были бы они грубы, тело давно подстроилось.       Неделя.

***

      Эти дни были наполнены отвращением, тошнотой и болью.       Шэнь Цинцю не смог бы сосчитать сколько раз его рвало, сколько раз на тело обрушилась плеть. Сколько игл вошло в кожу и сколько членов побывало внутри. Мышцы были ватными и горели огнём, ему казалось, что руки практически оторвали от тела — шрамы вокруг плеч ведь будут совсем не заметны, насколько глубокой не была бы рана. Пальцы дрожали, не имея возможности даже слегка сжаться. На пятый день его настигла горячка, которая не помешала ни единому дальнейшему действию мастеров. Удары молнии, что пускали с помощью ци под кожу — ожоги украшали большую часть неподвижного тела.       Единственное, что не было затронуто — не считая порванных уголков губ — было лицо. До ближайшего собрания лордов всего две недели и ни одна рана не могла бы затянуться полностью. Судорога прошлась по телу Шэня, и он сплюнул сгусток крови на матрас рядом.       В этот раз наказания за пропущенные дни не было — садистская часть мастеров была достаточно удовлетворена за эту неделю, а ебать полумертвый кусок мяса их не прельщало.       Впрочем, от дурной идеи наказания куклы это не помогло. Только с рук, где это «заметно», он перешёл на бёдра. Судя по довольной ухмылке Цайфу И, боль от, вновь и вновь вскрываемых хваткой пальцев, ран приносила ему удовлетворение. Шэнь давно заметил — кровь на его теле возбуждала мастеров сильнее.       Года накапливались, смешавшись в единую серую массу, разбавляемую лишь красным цветом его крови. На шпильки от других лордов он больше не реагировал и даже глаза его оставались пусты. Злость всё реже колыхала уставшую душу, а порезы стали привычкой. Только раны расцветающие под его рукой возвращали разум к реальности и осознанию, что это тело — всё ещё его, а боль доказывала, что оно живо. Время текло по привычному маршруту.       И тогда наступил конец.