🎞🎞🎞
Между тем история, которая попутно разворачивалась за стенами английского колледжа, начинала понемногу проявляться перед взором Лань Ванцзи совсем иными кадрами, пока ещё только в отголосках, в крупицах крошащихся событий, в тайных сигнальных знаках, от которых он, если бы знал, чем всё обернётся — забил бы неминуемо тревогу и просто насильно увёл бы Вэй Усяня из этого места. Но он не знал. Он был наивным и в свои зрелые тридцать, когда, казалось, должен был уже неплохо понимать, как устроен окружающий его мир. Однажды, подъехав в назначенное время к воротам чопорного учебного заведения, он стал невольным свидетелем весьма неприглядной картины. Вэй Усянь стоял у ажурной калитки, закрыв глаза, откинувшись спиной на решетку и запрокинув голову — его длинные волосы, на сей раз почему-то не собранные в высокий хвост, а отпущенные на волю, только по-особенному растрёпанные, при этом кончиками доставали аж до бёдер, — а рядом с ним возвышался его шиди Цзян Чэн и с самым смурым видом что-то строго, но при этом вполголоса, ему выговаривал. Когда Цзян Чэн закончил свою долгую тираду-нотацию, Вэй Усянь опустил голову, открыл глаза, окинул его нечитаемым взглядом и, отлепившись от ограды, только бросил: — Да какая разница. — Какая разница?.. — опешил Цзян Чэн. — Смотри: я за тебя заступаться перед ними не буду! — Так я тебя и не просил, — тихо и устало отозвался Вэй Усянь. — Ты хоть знаешь, кто его отец? Смерти нашей захотел? Всей нашей семье проблемы создашь! Он может запросто взять и уволить отца, и тогда что?.. — Да ничего не будет, — отмахнулся Вэй Усянь. — Хватит тебе придумывать. Разве станет его отец слушать прихоти зарвавшегося сыночка? Тем более если, как ты говоришь, там такая важная шишка… — Я придумываю?! — мигом вспылил быстрый на гнев Цзян Чэн и, не в силах сдерживать переполняющие его недобрые эмоции, сгреб сжавшейся до белизны пятерней Вэй Усяня за грудки, да так, что раздался отчётливый треск рвущейся ткани. В эту секунду Лань Ванцзи, прежде только наблюдавший за происходящим, заторопился и вышел из машины, громко и отчётливо хлопнув дверью; оба спорщика тут же замерли на зачинающейся драке и одновременно, как по команде, обернулись на этот звук. Цзян Чэн разжал пальцы, выпуская куртку неродного братца, и одарил Лань Ванцзи мрачным холодным взором исподлобья, а Вэй Усянь, широко и ослепительно заулыбавшись, вприпрыжку направился навстречу «сияющему добродетелью господину», как он повадился величать его с приснопамятного случая, когда была щедро выкуплена стопка залитых газировкой газет. Весёлые прыжки Вэй Усяня были в текущих обстоятельствах уже весьма странным и непонятным делом, но когда вышедший из автомобиля рослый мужчина в светлом пиджаке и с отращенными чуть ниже плеч волосами, густыми и чёрными как смола, деликатно раскрыл перед ним дверь переднего пассажирского сиденья — стало совсем уж нестерпимо и возмутительно. — Ты куда это? — не выдержав представшего его взгляду зрелища, невероятного и дикого, громко крикнул Цзян Чэн вслед. — Дома когда будешь? — Не переживай! — донёсся в ответ смех Вэй Усяня. — Меня вернут в целости и сохранности. А не вернут — так что, станешь тосковать? — Вот ещё, — с презрением фыркнул Цзян Чэн, ведущийся на подначки так же быстро, как вспыхивала канистра с бензином от поднесённой к ней спички. — Нужен ты кому! Придёшь поздно — пеняй на себя! Ключей у тебя нет! А я тебя ждать не стану! И А-Ли предупрежу, чтобы не смела ждать! Он ещё долго разорялся и орал ему что-то вдогонку, но Лань Ванцзи нажал на газ, машина стронулась с места, и звуки растаяли вдалеке вместе с облаком выхлопного дыма.🎞🎞🎞
Зеленовато-сизая дорога, петляющая между серых деревьев в ярко-рдяном оперении, незаметно истончалась по мере того, как облагороженная и причёсанная часть парка сменялась частью дикой, относительно нехоженой и не такой притворной. На смену заступила присыпанная мелким гравием тропка, кое-где даже живописно припорошенная прелой золотистой листвой, которую здесь не успели вымести местные уборщики, старательные и точные, как часовой механизм. — Что там случилось? — повоевав немного со своим любопытством — надо отдать должное, проявившимся впервые за, кажется, долгие годы отрешенного безразличия ко всему, — Лань Ванцзи всё-таки поддался этому непривычному чувству и решился спросить. — А?.. — с искренним непониманием на лице отозвался Вэй Усянь, уставившись на него своими омутами-глазами, подернутыми всё той же невыносимой пьяной пеленой. — Лань Чжань, о чем ты? — Там, возле колледжа, — насильно выталкивая из себя слова, с нажимом пояснил Лань Ванцзи. — Твой шиди… За что он кричал на тебя? — Так это же Цзян Чэн, — Вэй Усянь просто пожал плечами, будто бы это должно было всё исчерпывающе объяснить, и вдруг резко отвернулся, принявшись демонстративно копаться в сумке с учебными принадлежностями, однако продолжил говорить: — Он всегда орёт. Что бы ни случилось, Цзян Чэн будет орать. Ну, или ворчать — если он в принципе рад и в духе, но проявлять этого не хочет. — Но мне показалось… — не удовлетворившись таким ответом, нахмурился Лань Ванцзи. — Что там произошло что-то серьёзное. И причина… — Да ничего серьёзного, гэгэ, — весело хмыкнул Вэй Усянь — и вдруг обернулся к нему, взмахнул рукой, будто лёгким птичьим крылом, поднёс что-то белое к лицу… Далеко не сразу Лань Ванцзи, опешивший от неожиданности, сообразил, что это череп какого-то животного — не то собаки, не то волка, не то лисицы, — отчищенный до матовой безупречности и превращённый в гротескную маску. Осознав же — замер, в несвойственной ему манере широко распахнув глаза и до ужаса уподобляясь себе позабытому, шестнадцатилетнему. — Ты… — неуверенно начал он, не зная, как себя вести, и не понимая, что и зачем затеял Вэй Усянь; наверное, стоило бы немного выпить с ним вместе сливового вина, чтобы не чувствовать себя ожившим деревом из этого самого парка, но, во-первых, Лань Ванцзи был за рулём, а, во-вторых, на выпивку им самим же было наложено строжайшее табу: творил он по пьяни детское и дурное чёрт-те что, за которое потом бывало порой так стыдно, что он старался не смотреть в глаза тому, с кем имел тупость выпить. К счастью, этим кем-то всегда без исключений являлся его старший брат, Лань Сичэнь: тот наутро только неловко отмалчивался да улыбался ласковой приклеенной улыбкой. Лань Ванцзи не знал, как повёл бы себя Вэй Усянь, окажись он на месте Лань Сичэня свидетелем нетрезвых выходок, что подумал бы и что сделал… Он не знал, если уж начистоту, про Вэй Усяня вообще ничего — кроме того, что к нему тянуло с такой немыслимой силой, какой попросту невозможно было сопротивляться. — Ой, Лань Чжань, да прекрати ты уже быть таким суровым и серьёзным! Я же специально её прихватил, думал, что хоть шокированного тебя мне удастся как-то растормошить. Смотри: я мёртвая лисица! — Кажется, это череп волка, — неуверенно поправил его Лань Ванцзи, хмурясь уже так, что переносицу прорезала колючка тернового шипа. Нет, он вовсе не злился — но был растерян, сбит с толку, и чувство это совсем ему не нравилось. — Нет, гэгэ, это лисица. Лисица-оборотень, поэтому у неё такая крупная голова. Попробуешь поймать? — Что?.. — вот теперь Лань Ванцзи действительно был шокирован: предложенное Вэй Усянем поневоле взбудоражило нервы, вскипятило кровь; он протянул к нему руку, намереваясь схватить за плечо, но юноша увернулся, отскочил и отступил на два шуршащих шага. — Смотри, какая весёлая игра, Лань Чжань: «поймай мёртвую лисицу»! — Вэй Ин! — не выдержав, выкрикнул Лань Ванцзи, ощущая, как медленно, по крупицам, но безвозвратно теряет контроль. Рука снова попыталась ухватить, но мазнула по воздуху; тогда он поддался, сдвинулся с места, сделал шаг навстречу пятящемуся от него Вэй Усяню и ускорился, сходя вслед за ним с проторенной тропы прямо в звонкую провалистую листву. Войдя во вкус преследования, обогнул ствол кряжистого клёна, догорающего алым пламенем кроны, протиснулся меж двух молоденьких акаций, высаженных здесь заботливым садовником, и у густых кустов жимолости наконец-то его достал, загнав в ловушку. Вэй Усянь, пойманный себе на радость, заливисто хохотал, стягивая маску-череп с взлохмаченных волос, и вдруг, оказавшись так пугающе-близко, замер и притих, а притягательная поволока в его глазах всколыхнулась, как омут в день пробуждения воды. Лань Ванцзи запоздало осознал, что ощущает его дыхание, срывающееся с припухлых губ, растворяющееся в прохладном и сыром воздухе еле различимыми облачками пара и оставляющее за собой запахи слив, острой еды, острых желаний… Он не понимал, как так получилось, что их губы соприкоснулись. Он не помнил, в какой момент это произошло. Опомнился Лань Ванцзи лишь тогда, когда, вбив Вэй Усяня лопатками в шероховатый древесный ствол, жадно, неотрывно и упоительно целовал, толкаясь языком в податливо раскрывающийся рот…