Кинозал для психопата

      Предчувствие фатума не обмануло Лань Ванцзи.       Пускай он теперь и представлял в общих чертах, что послужило причиной конфликта, но творящееся за дверями учебного заведения так и продолжало оставаться для него тайной, и он снова вынужден был считывать это по лицу Вэй Усяня, по его реакции и настроению, которое с каждым днём делалось всё более подавленным и угнетëнным.       Вэй Усянь больше не смеялся, а Лань Ванцзи, к сожалению, был не тем, кто мог бы хоть кого-нибудь развеселить, и только сам поддавался его угрюмости, держась мрачным и чëрным, как грозовая туча.       Погода же, как назло, выдалась на этот период мягкая и тëплая, солнце вернулось в Поднебесную, и Пекин кичился остатками осенней роскоши, хотя почти вся его листва уже была вывезена уборщиками за пределы города, а та, что осталась лежать, медленно превращалась в бурое месиво и не шуршала под ногами, но всё больше скользила вязкой гнильцой.       Цзян Янли так и не приходила в сознание, и чем больше этих тягостных дней собиралось в копилке, тем безвольнее и беспомощнее становился Вэй Усянь. Если прежде он не лез за словом в карман, то теперь это слово приходилось вытягивать из него клещами; он совершенно исхудал, ощущался воздушным и полупрозрачным, и лишь глаза по-прежнему горели в глубине огнëм затаëнной силы, вот только сила эта уже не находила в нëм выхода, сжигая изнутри до угольев.       Не последнюю роль сыграл во всём этом и Цзян Чэн, поступив до крайности неожиданным — с точки зрения Лань Ванцзи — образом и обрушив на Вэй Усяня груз неподъëмной вины. Наверное, такому поведению наверняка нашлось бы подробное объяснение с точки зрения психологии, но Лань Ванцзи в ней не был силëн и разбираться не желал, а потому мысленно окрестил это скотством и преисполнился к шиди Вэй Усяня презрением.       Хватило мельком увидеть, как однажды вечером после учëбы все они толпятся в ухоженном английском саду за решëткой витой чугунной ограды: Вэнь Чао, чьë имя Лань Ванцзи теперь было известно, с насмешливым и победоносным видом возвышался над Вэй Усянем, который почему-то сидел прямо на земле, а Цзян Чэн…       Цзян Чэн стоял поодаль, переводя налитый ненавистью взор с одного на другого, с Вэнь Чао — на Вэй Усяня. Последнего, по всей видимости, ненавидеть было проще, безопаснее и доступнее, и он лишь оттеснил Вэнь Чао плечом, а Вэй Усяня пнул ногой под рёбра, после чего удалился, ругаясь сквозь зубы.       Конечно, Лань Ванцзи бросился туда, окликнул Вэй Усяня, но…       Что толку в этом было — если во взгляде, где прежде светилось столько любви, теперь плескалась только мутная вода? Что мог он сделать, когда ему запретили вмешиваться?       Впрочем, он собирался вмешаться даже вопреки запрету: всё это зашло уже слишком далеко и отдавало чем-то страшным, чем-то непоправимым, с яблочным привкусом острой стали на языке; казалось, что все они стоят у шага до граничной черты, у точки невозврата.       Вэй Усянь становился всё более отчуждëнным, инертным и неразговорчивым: лисья травля, затеянная внутри элитного колледжа, достигла кульминации и вот-вот должна была перейти к развязке, и Лань Ванцзи, проживший все стадии отрицаний, принятий, колебаний и бессмысленных споров с самим собой, как-то вечером, усадив его в машину, предусмотрительно заблокировав двери и отъехав немного от проклятого заведения, притормозил возле парка, свернул на пустующую парковку и, надеясь там нормально поговорить, окончательно заглушил мотор.       Вэй Усянь, обычно воспринимающий всё спокойно и само собой разумеющимся — куда бы они ни съезжали и где бы ни останавливались, — в этот раз на редкость чутко уловил перемену в характере мужчины и, занервничав, завертелся на сиденье.       — Лань Чжань?.. Зачем мы сюда приехали?       — Так больше нельзя, — не отвечая на его вопрос, без лишних предисловий выдохнул Лань Ванцзи. — Ты не пойдёшь туда больше.       — Что?.. — оторопев, ахнул Вэй Усянь. Он долго таращился на своего не то возлюбленного, не то — без нескольких минут похитителя, и, не поверив и опять не восприняв всерьёз, выдавил кривую и неестественную улыбку: — Ты же шутишь, гэгэ, верно?.. Как я могу туда не пойти? Куда же я тогда пойду? Если я останусь дома, тëтка Юй с меня три шкуры спустит… Она и раньше-то постоянно меня лупила, а теперь… Да мне и самому… Мне легче быть на учëбе, чем там… Понимаешь?       — Ты не пойдёшь никуда, — глухо и задушенно прибавил Лань Ванцзи, сам пребывающий в ужасе от того, что прямо сейчас творил.       Вэй Усянь, поймав запоздалое озарение, тронул ручку двери, легонько надавил, подëргал, толкнул…       — Лань Чжань! — возмущëнно выкрикнул он, оборачиваясь обратно к мужчине, но выражение лица всё ещё оставалось неверящим. — Ты же не по-настоящему это… Ты же должен понимать, что я… Что если я не появлюсь… то они всё равно пойдут к тебе! Я же с тобой уехал, и Цзян Чэн знает, что ты меня увëз! Правда же, гэгэ… — в голосе его звучала мольба, но Лань Ванцзи, сколько бы ни пытался, не мог разобрать, о чëм она: то ли одуматься и прекратить, а то ли — и он почему-то внутренне склонялся к этому варианту, — исправить как-нибудь неудачный, действительно неудачный, сценарий и довести затеянное до конца, до логичного финала.       Лань Ванцзи никогда и помыслить не мог, что обнаружит себя в этой роли, и всё почти складывалось как надо, всё почти могло бы получиться, если бы не…       — Шицзе! — сбросив наваждение, вспомнил и всполошился Вэй Усянь. — Лань Чжань, ты не можешь так поступить. Моя шицзе там… как я узнаю, что с ней? Как я смогу к ней прийти проведать, когда она очнётся? Лань Чжань, так не пойдëт! Выпусти меня немедленно! Выпусти!       Он стал молотить ногами по полу автомобиля и дëргать ручку заблокированной двери так, что только чудом её не вырвал и не оставил навечно запертой; Лань Ванцзи же, с внешним бесстрастием наблюдая за происходящим, чувствовал, как с каждой секундой в груди разрастается чëрной дырой безумие, и всё мрачнел лицом.       Пока Вэй Усянь буйствовал и ломал машину, Лань Ванцзи всего лишь смотрел, но как только тот, оправившись от потрясения и сообразив, что нужно сделать, чтобы выйти, потянулся к ключу — накрепко перехватил запястья и дёрнул его руки вверх, вдавив в потолок и фиксируя у юноши над головой.       — Лань Чжань! — прорычал Вэй Усянь, оскалив зубы, и потребовал: — Отпусти сейчас же!       Вместо ответа отчаявшийся Лань Ванцзи подался к нему и накрыл его губы своими, грубо проталкивая в рот язык и насильно целуя. Вэй Усянь забился, точно зверь в силках, пытаясь вывернуться и оттолкнуть и не только никак не отвечая на напряжëнный и принудительный поцелуй, но ещё и пытаясь сжать губы, и это послужило финальным аккордом. Лань Ванцзи дёрнул рычаг, откидывая спинку, сгрëб испугавшегося от неожиданности Вэй Усяня в охапку и, не слушая ни криков, ни ругательств, ни угроз, как мог навалился сверху, вдавливая его в сиденье. Губы перекочевали на шею, оставляя на ней яркие, почти кровоточащие, отметины: казалось, что он хочет расцветить её всю этими алыми следами. Вэй Усянь продолжал брыкаться, продолжал всеми силами его отталкивать, но сил у него, измождëнного и измученного, было не очень-то много, и против Лань Ванцзи, чьи руки могли бы, кажется, переломить железный прут, это барахтанье было жалким и смехотворным. Сколько бы он ни рвался прочь из его хватки, сколько бы ни сжимал руки-ноги, пытаясь закрыться, а Лань Ванцзи в конечном итоге всё равно делал, что хотел: стаскивал с него куртку и рубашку, срывая пуговицы, впивался ртом в оголëнную грудь, где тут же расцветали лепестки засосов, теребил и терзал губами соски. Потом, вдоволь насладившись, но не утолив жажды, приподнял его, рывком перевернул, в путаном переплетении конечностей, в невыносимой тесноте, совершенно непригодной для таких игрищ, кое-как заставив встать трясущимися коленями на сиденье, и опрокинул грудью на его спинку.       Вэй Усянь, не слишком аккуратно заваленный — и тут же придавленный сверху тяжëлым весом, — протестующе промычал, однако способности к сопротивлению у него не осталось, и он сменил тактику, вместо воплей и рычания переходя на мольбы:       — Лань Чжань… Не смей! Не надо! Нет…       Понимал ли он, что все эти просьбы, все отказы творили страшное с Лань Ванцзи: с одной стороны, его переполняли звериная беспомощность и тоска, с другой — накатывало нездоровое, аморальное возбуждение такой силы, что, казалось, налитый желанием член вот-вот прорвёт ширинку.       Руки тряслись и не слушались, когда Лань Ванцзи в вопиющем неудобстве срывал с Вэй Усяня джинсы, спуская их на нëм до коленей, и сбивчиво распутывал на себе ремень.       Услышав звон пряжки и различив тонкий звук расстегивающейся ширинки, Вэй Усянь в последний раз попытался извернуться — хотя бы боком — и воспрепятствовать проникновению, но не смог и этого, попросту не успев.       Ему всадили без подготовки, раздирая плоть толстой головкой; Вэй Усянь взвыл, дыхание его сбилось и сделалось частым, и чем глубже Лань Ванцзи проталкивал в него свой член, теперь неровнее юноша дышал и тем меньше предпринимал изначально провальных попыток вырваться.       Было уже понятно, что его возьмут, силой же или нет — зависело дальше только от его выбора, и Вэй Усянь моментально прекратил дëргаться, осознав всю бессмысленность этих действий: любые движения только причинили бы ему сейчас лишнюю боль. Он ухватился за спинку сиденья под собой, впиваясь в неё с боков всеми пальцами и больше не сопротивляясь тому, что делал с ним Лань Ванцзи — наоборот, замер, позволяя вогнать себе до упора и только всё так же прерывисто и неровно дыша.       И место, и их корявая поза, и обстоятельства — всё это вкупе просто не могло принести никакого удовольствия, и он глухо и несчастно стонал под Лань Ванцзи, уткнувшись лбом в обивку сиденья, и молча терпел, пока тот утверждал на нëм этим актом своё неотъемлемое право.       Лань Ванцзи прекрасно сознавал это тоже, и его сердце словно вынули из груди и поместили в формалиновый раствор, чтобы так и сохранить. Обуревающие его эмоции перетасовались, перемешались, и он не мог распутать этот хаотичный клубок, где был и страх за содеянное, и бессильная злость на ситуацию, и зашкаливающее возбуждение от того, что брал Вэй Усяня силой.       Ему тоже было больно толкаться на сухую, головку члена саднило — как наверняка саднило и у Вэй Усяня; быть может, у юноши даже немного кровоточило, потому что Лань Ванцзи проделал всё это с ним грубо и быстро, без предварительных ласк и без подготовки.       Трахаться в машине было ненормально неудобно; волосы Лань Ванцзи переплелись с волосами Вэй Усяня, он уткнулся лицом ему между шеей и плечом и, обдавая горячим звериным дыханием, через пару судорожных фрикций наконец кончил.       Вэй Усянь, ошпаренный выпрыснувшимся семенем, зашипел и заëрзал, пытаясь хоть куда-нибудь от этого болезненного ощущения деться, но и тут деваться ему было некуда.       Обречëнно выдохнув, Лань Ванцзи прикрыл глаза отяжелевшими веками, стараясь не думать о том, что он сегодня натворил…

🎞🎞🎞

      — Я не сержусь не тебя, гэгэ.       Лань Ванцзи, безуспешно пытаясь загладить свою вину, сделал всё что мог, чтобы привести Вэй Усяня в порядок после этого…       …Он старался даже мысленно не употреблять слово «изнасилование», и закончил просто на «этого».       После этого всего.       — Прости, — снова тихо, виновато и убито произнёс он, распутывая юноше волосы, успевшие скататься в небольшие, но проблемные колтуны, пока они возились на одном сиденье, в тесноте машины, припаркованной на стоянке у парка. — Прости! — повторил с надрывной искренностью.       — Да ладно тебе, гэгэ… Лань Чжань! Ты в каких только позах меня не имел! Вот, будет ещё один опыт. Просто… Отвези меня, пожалуйста, до… — он собирался, по-видимому, сказать «домой», но осëкся, так и не смог выдавить из себя это лживое слово и поправился: — Отвези меня туда. Я не думаю, что мне стоит оставаться на ночь.       Лань Ванцзи всё понимал.       Конечно, Вэй Усяню не стоило оставаться на ночь у того, кто сперва практически его похитил, а затем и вовсе принудил силой к близости, но для самого Лань Ванцзи это было сродни катастрофе.       Он не верил, что Вэй Усянь ему после этого напишет, или ответит на сообщение, или…       На самом деле, он был почти уверен, что юноша этим же вечером заблокирует номер, перестанет выходить на связь и всеми силами постарается избежать личной встречи.       Для него оставалось тайной за семью печатями, что в действительности думал Вэй Усянь.       Маленькую смерть Лань Ванцзи отменила другая смерть, большая.       Телефон Вэй Усяня неожиданно зазвонил, и когда тот принял звонок, когда поднёс динамик к уху, то мигом побелел и переменился в лице.       Губы его задрожали, а руки затряслись, роняя телефон на пол, под ноги.       — Что? Что случилось, Вэй Ин? — вместе с ним перепугался и всполошился Лань Ванцзи.       Тот долго не отвечал, глядя в пустоту перед собой и бессильно стискивая кулаки, а когда обернулся к Лань Ванцзи, по лицу его сплошным потоком текли слëзы.       — Только что звонили из больницы. Моя шицзе, она… Она умерла.