I
Даня барабанит пальцами по столу, пока прогружается компьютер. Не может выдохнуть утро, не может вытолкнуть из головы мальчишку из автобуса. Смотрит на часы: скоро уже домой? Невозможно думать, когда это заплаканное лицо со стыдливым румянцем так и маячит перед глазами. Даня до сих пор не определился, что его изводит. Он беспокоится или запал? Запал или просто хочет? Два варианта из трех. Или всё сразу. Как же Сима пах… И потом, когда доверчиво прижимался в такси, Даня боялся переступить черту помощи. Поцеловать в макушку. Коснуться губами, а затем и носом — белых волос. Даня пытался приструнить себя в лифте, спрашивал: «Где ты учишься?». В колледже, не в школе. Всего второй курс. Но уже второй, Господи. Господи, ну прости. Даня метался по чужой квартире, стараясь отвлечься, стараясь убедить себя, что он — приличный человек. И пришел по делу, а не потому, что пленился еще в автобусе и сцапал первым, пока не украли. И он честно не навредил, не пристал. Даня — не самый плохой в мире первый встречный. Он просто ветреный. Бракованный. Дурацкий. Совесть не идет с Даней на сделку. Даня бы пошел. Ну и «вовремя» же сломалась машина. Первый же автобус — и так вляпаться. Эту слабую надежду — в отношении ангела — в жизни не замолить. Даня всё понимает. Поэтому ему так фигово. Он же тоже омега. Он знает постыдный неприглядный омежий секрет: течка делает безотказным. Согласишься на что угодно. На секс с другим омегой, например. И Даня пытается себе напомнить: всё это ничем хорошим не кончается. Потом разбитое сердце. Когда боль перевешивает неловкость, меняешь работу. Приживаешься заново, заново всё строишь. По кирпичику. Учишься дальше: просыпаться, притворяться нормальным, слушать вопросы в стиле «Когда замуж, когда детки?». А потом, сука, ломается машина… и какой-нибудь мальчик сводит с ума — быстрее, чем успеешь выдохнуть. И сразу становится понятно: Даня ни хрена не добрый, не отзывчивый. Он просто… Когда уже закончится рабочий день?! Даня барабанит пальцами. Не отвисает компьютер. Стрелки почти указывают на полпятого. Даня запускает диспетчер задач. Закрыть всё. Выключить всё. Жаль, что не выключить голову. Даня опять-опять-опять проверяет телефон. Там тихо. Очень тихо. Бесперспективно глухо. «И слава богу», — говорит он себе. Повторяет: «И слава богу». Одевается, стоя перед зеркалом. Поправляет волосы. Зависает, глядя на коллегу, когда тот предлагает подвезти. — И, может быть, поужинать… Не голоден? — Не обижайся… — просит Даня и улыбается так грустно, что тот сразу понимает. — Да всё в порядке. Намек понят. Даня раньше соглашался на свидания и раздавал шансы. Другим — больше, чем себе. Пока не понял: все, кому он интересен, ему безразличны. Даня выходит из кабинета всё еще взволнованный. Всё еще выбитый из колеи. Всё еще — снова, сотый раз за час — проверяя долбаный телефон. Глупый мальчик с ангельским именем. Что же он в таком состоянии втиснулся в автобус, что же он Дане позволил о себе целый день мечтать?II
Даня стоит на остановке. Пропускает первую же маршрутку: там битком, а он устал от людей и шума. Устал как-то в целом и капитально. Он уходит от остановки и бредет по улице. До дома минут сорок. Проветрить голову — не плохо. Остыть — не плохо… Даня не спешит. Цель на сегодня — прийти в себя. Вдруг оживает телефон. В кармане, в сжатых пальцах. Вызывает запинку пульса, будто Даня — вчерашний школьник… Как всё это глупо… Сейчас ему скажут: «Здравствуйте, меня зовут Валерия, я представляю услуги компании «Ла-ла-ла». Вам сейчас удобно говорить?» Никогда неудобно. — Да? В трубку очень тихое: — Даня… И Даня застывает. Опять всхлипы. Опять режут. На фоне кто-то кричит. Голоса мешаются. Что-то грохочет… Сима шепчет в трубку: — Можешь приехать?.. Пожалуйста. Даня молчит. Первая же его мысль: «Сломалась машина». Вторая: «Не знаю номера квартиры. Есть ли смысл вообще звонить в домофон?..» Третья должна была стать первой: «Что там происходит?» Но четвертая — усмешкой — поясняет, почему она — не первая: «Ничего хорошего». Это было так ожидаемо… Даня не дурак, он догадался еще утром. — Это Сима… — Да, я… Он понял. Он целый день прождал. — Я не знаю, кому еще звонить… Извини… Ты занят?.. Пятая мысль хуже всех вместе взятых: — Поедешь ко мне? Сима стихает. Даже перестает всхлипывать. Повисает жуткая тишина. Даня пытается исправить: — Или, может, тебя отвезти куда-то? Вызвать полицию? Вмешаться? Ты ведь не плакать позвонил… — Даня, прости… — Ничего. Скажи, что делать. — Я не знаю… Ты меня заберешь? — Заберу. Это — просто. Даня такой человек. Всё-таки запал. Даже больше, чем беспокоится. Больше, чем хочет. Привел бы к себе, отпаивал бы чаем. Боролся бы с желанием поцеловать — хотя бы в волосы. Теперь говорит: — Подожди, я подключу наушники… У него спокойный тон, спокойный голос, только пальцы не слушаются — и наушник он роняет. Поднимает, трет о пальто. Просит в онемевшую Симину тишину: — Рассказывай. — О чем?.. — О чем хочешь. Мне до тебя минут десять ехать. Не молчать же… Сима затихает. Шмыгает носом в трубку. Говорит: — Спасибо. Даня с горем пополам подсоединяет к телефону наушники и, отстранив экран от щеки, заказывает такси, потому что потом надо будет как-то домой с Симой добираться. Между делом повторяет, но вслух: — Представь, сломалась машина… Сима давит остатки всхлипов и произносит успокоеннее и тише: — Я так и подумал, что ты не ездишь на автобусах… — Почему? — Не знаю… Ты просто так выглядишь… — Как? — Слишком дорого?.. Дане смешно: — А остальные — дешевле? — Ну… — Сима теряется. — Извини. Я глупость сказал? — Или я, — Даня слабо улыбается. Переводит тему: — Тебе помогли таблетки? — Лучше… Я смог поспать… Это всегда так?.. что невозможно спать. Дане жаль, но он отвечает честно: — Вообще всё невозможно делать. — И это теперь до старости?.. Даня смеется в трубку — настолько обреченно и по-детски Сима звучит. Пытается утешить: — Есть пара плюсов. — Каких… — Ну… — Даня теряется. Прикидывает тише: — Секс приятнее? — А еще?.. — Мастурбация тоже. — Даня… — укоряет Сима. — Больше плюсов природа не завезла. Как есть. — Столько мучений ради какого-то секса? На который ты даже не согласился бы в трезвом уме? На это Дане ответить нечего. Природа так придумала. После секса, на который ты бы даже не согласился, еще можно до кучи залететь. Например, от мужика, который ломится к тебе в комнату. Этот пока только грозится вышвырнуть Симу. Уже не так плохо, как обещает статистика. Даня спрашивает: — Отец? — Отчим… — Ясно. На заднем плане еще кричит женщина. Наверное, мать… Даня предлагает: — Можешь высматривать в окно мою карету. Потому что у окна есть за что зацепиться взгляду, есть на что отвлечься. Даня объясняет, что искать: — Мне обещают подать белую Ладу Гранту. Она волочится где-то в ста метрах отсюда, скоро подъедет. Сима затихает, только иногда шмыгает носом в трубку. Кажется, добирается до окна. Там признается: — Только тут сквозняк… Меня знобит. Это нормально?.. Я как будто заболел. — Ты пил таблетки? — Да, через четыре часа, как написано. Даже поставил будильник… — Выпей еще. — Мне запить нечем… Ну… в комнате. Извини. — Взять тебе воды? Сима замолкает растерянно. Потом просит: — Можешь потом?.. когда здесь уже всё… — Ты из квартиры-то выйдешь? Возникает пауза. Какая-то глухая. Сима шутит: — А ты меня из окна поймаешь? С восьмого этажа. Даня говорит: — Только если ты прятал крылья под курткой. — Нет… — Тогда придется как-то по-человечески. Даня не знает, можно ли как-то по-человечески. Ну вот припрется он какой-то незнакомый на чужой порог, а дальше? Похитит чьего-то сына? Отличный план. Подъезжает такси. Даня говорит Симе, что уже в пути. Просит водителя: если получится — побыстрее. Между делом он хочет Симе сознаться, что очень скучает по своей машине. Как по другу. Особенно в прокуренном салоне Лады. Но молчит. Он всё еще приличный человек. Сима тоже молчит. — Ну чего ты? — спрашивает Даня. — Возьми с собой что-нибудь. Вещи там, не знаю… Остальное есть. В смысле зубная щетка, гели, шампуни… Что захочешь. Сима не отвечает. И Даню это напрягает. Он говорит: — Просто переночуешь. Ничего не надо. Ни взамен, ни вообще… Если передумаешь — я уеду. Но Сима не передумает. Он объясняет: — Я не могу тут остаться… — У меня двушка, будешь в отдельной комнате. — Даня… — М? — Спасибо… — Пока еще не за что.IV
Сима собирает вещи. Не выпуская телефон из рук. Ему это очень нужно — держаться за Даню. Чтобы не оставаться со своей жизнью один на один. За стенкой возмущается отчим. Самое приличное, что говорит: — Пусть он уйдет. Или я уйду. У него — инстинкты. Против природы не попрешь. Симе приходится, а ему, видимо, никак. Пил бы тоже таблетки. Но Сима такого не скажет. Плачет мать. И ничего не делает. Она как-то Симе сказала: «Я тоже имею право быть счастливой». Имеет, в чем спор? Только грустно, что ее счастье — без компромиссов. Сима в спешке одевается, в спешке бросает кое-какую одежду в рюкзак с учебными тетрадями. Вылетает из комнаты, быстро пихает ноги в ботинки, хватает куртку. Бежит из квартиры. — Сима… — голос матери настигает его уже на выходе. — Сима, куда ты пойдешь? В таком состоянии? Сима застывает. И, застыв в дверях, оборачивается, коснувшись косяка рукой. Что она знает? Про его состояние. Она — бета. Он тихо говорит: — Я к другу. — Ты нашел себе кого-то? — у нее испуганная интонация. Может, она спросит? А к кому? А как зовут, а сколько лет? Как долго знакомы? А что, если он первый встречный и какой-то ненормальный? Но мать молчит. И ненормальней этой ситуации — некуда. Сима сам ей говорит: — Он омега. Если тебе интересно… — Сима… Сима хлопает дверью и, заметив Даню на лестничной площадке, застывает, будто сказал что-то плохое — о нем. Прячет лицо. Сам прячется. Потом ловит закрывающийся лифт. Двери разжимаются обратно, Сима входит внутрь. Даня — следом. Хотя после Симиных слов лучше бы сразу сгорел на месте… или кинул. Может, это было бы честнее? Даня — бесчестный человек. Потому что через пару этажей он заплаканного Симу обнимает. Притягивает ближе и всё-таки касается губами белых волос. Закрывает глаза — и не делает вдоха, иначе точно поймает ощущение, будто лифт слетает с тросов в невесомость. А затем, может быть, и сам слетит с катушек, если совсем не повезет. Он говорит: — Мне жаль, малыш. И Сима вцепляется пальцами в грубую ткань пальто.V
Совесть не идет с Даней на сделку. Даже когда он покупает Симе воду, чтобы тот запил таблетки. Даже когда пробует сам перед собой оправдаться: «Я знаю каково». И особенно когда в машине Сима сворачивается в клубок под боком и тычется в него носом. Полдороги до дома Даня гадает: Сима правда ничего не чувствует?.. Потому что Даня его хочет. Откровенно и бесповоротно. Неужели — ничего?.. Потом обоняние Симы притупляется таблетками, и вопрос становится неактуальным…VI
Запустив Симу в квартиру, Даня себя убеждает, что не будет сволочью. Не воспользуется, не испортит, не пополнит список «плохих взрослых». Их и так полно. Даня — особенный. Он это хочет сохранить. А потом, наверное, похоронить себя в очередной френдзоне. Он снимает ботинки, приоткрывает двери, чтобы показать, и говорит: — Туалет. Ванная. Дальше по коридору — кухня. Можешь принять душ, я постелю тебе. Гостиная в твоем распоряжении. Он расстегивает пальто, вешает, оставляет открытым шкаф — для Симы. И уходит в действие от мыслей. Сима застывает. И медлит. Медлит ставить рюкзак. Потом — снимать куртку. Смотрит на себя в зеркало со странным чувством, что сегодня, несмотря на стресс и слезы, выглядит лучше, чем обычно… И думает: зависит ли это от течки?.. Потом он пытается свыкнуться с запахами. Нюх у него, конечно, притупился, но квартира всё равно чужая… Данина квартира… от и до. Очень давно только его. Даже слабого ненавязчивого присутствия кого-то другого нет. Когда Даня выходит из комнаты с полотенцем, Сима спрашивает: — У тебя нечасто кто-то?.. Застает Даню врасплох. И тот не знает, как ответить. И, может быть, зачем… — Тебя это напрягает? — Нет, ну… обычно… друзья? Парень?.. — Мои друзья повзрослели раньше, чем я. У них семьи и дети. А я как-то не вписался. И у меня работа связана с общением… Я устаю от людей… Не знаю… Даня виновато улыбается. Отдает Симе полотенце и, помявшись, отступает на шаг. Просит: — Иди. Можешь закрыться. На замок. Это нормально. В гостиной нет замка, но дверь тоже закрывается. Я постелю, потом приготовлю что-нибудь на ужин. Ты не будешь? — Я не хочу, но это давно… Может, надо?.. — Обычно ничего не ешь, но вообще — надо. Сима кивает. Даня, постояв с ним рядом еще несколько секунд, вдруг отмирает. Говорит: — Ну ладно… Правда, иди. Уходит первым. Он какой-то потерянный и смущенный. Сима тоже смущенный. Всем… начиная от того, что он в чужой квартире и с него опять течет… Сима кусает губы. Заходит в ванную. С выключенным светом. Возвращается, включает всё и сразу. Долго щелкает кнопками, потом, смутившись из-за этого вконец, хлопает дверью. Слишком громко. И замирает. В оглушительной тишине… С мыслью, что Даня сейчас что-нибудь подумает… Сима включает воду. Раздевается под шум. И сначала хочет запереться, а потом… потом приоткрывает дверь. На пару сантиметров. Как будто с разрешением — сделать с ним что-нибудь, на что он никогда не согласился бы в трезвом уме.VII
Хуже такого приглашения только осознание, что его не принять. Даня проходит мимо. И застывает посреди кухни с мыслью: на что он подписался… и, может быть, совесть пойдет на сделку? Совесть не идет. А Даня бы пошел. И сразу в ванную. Приходится готовить. Омлет. Потому что это быстро и во время течки он сам больше ничего не может есть. Сможет ли Сима — большой вопрос. Но Даня ни за что не спросит. Через приоткрытую дверь. Он лучше сразу вздернется на собственном галстуке. Закрыв омлет крышкой, Даня падает на диван и пишет другу детства. «Ситуация. Набитый автобус. Передо мной стоит парень. Мальчишка. И у него начинается течка. И запах такой, что все альфы почти синхронно повернули головы. И я просто, сука, как спасатель Малибу, вытолкнул его на первой же остановке. Отвез домой и поехал на работу. И меня клинило целый день. А под вечер он звонит. И у него дома какой-то трэш, и он плачет, и просит: забери меня. Бляха, ну я забрал, я ж самый умный. И хожу, блин, не дышу. У него первый раз. И его никто не трогал. Никогда. И он такая нежнятина. Будь я альфой, я бы не удержался еще утром». Кирюха отвечает: «Ты один день без машины…» Он не понимает: «Где ты их находишь…» Он требует: «Данич, признавайся, у тебя радар какой-то? Чуйка уровень Бог. Аж застучало под движком. В машине застучало хоть?» Он укоряет: «Чё тебя с течных мальчиков-то кроет? Ты точно омега?» Даня на всё отвечает короткое и грустное: «Представь». «И чё, он в твоей квартире теперь обосновался?» «Да». «Писец ты вляпался». «Сколько ему хоть лет?» «Без понятия». «Ну типа, если он норм по возрасту, можешь предложить дружескую помощь, ахах». «Только в этот раз друга не потеряешь. Ты его видишь первый раз». «…» «Иногда прям четко понимаю, почему ты до сих пор один». «Ну если бы ты был нормальной ориентации, я бы остепенился, а не ходил с разбитым сердцем по другим омегам». «И самое смешное: ты бы тоже!» Даня решает: «Пронесло». «По фактам».VIII
Из душа Сима вышел скромный и одетый. Даня на эту тему застревает в пограничном состоянии между «как хорошо» и «очень жаль». Теперь они оба ковыряются в тарелках без аппетита. Даня говорит: — Не мучайся. Кому-то. В основном, конечно, Симе. Про омлет. — Извини, я правда не могу… — Я знаю. Сима отодвигает тарелку. Скованным каким-то жестом. Замирает рядом и кусает губы. Губы у него уже припухшие и яркие. Непростительно яркие на фоне светлой кожи. Он разогретый в душе, с порозовевшими щеками. С плохо просушенных белых волос течет по тонкой шее. С каждой минутой Сима пахнет слаще и весомей. У Дани от него в висках стучит. И ладно — если бы в одних висках. — Иди ложись? Я застелил. — Спасибо… Сима опускает взгляд — и медлит. Перестает терзать губы. Облизывает языком. Они теперь влажно блестят. Приоткрываются — для вдоха. Даня отворачивается, ставит локоть на стол и закрывается рукой. Сима вылезает из-за стола. Не задев физически. Исчезает из поля зрения. А Даня открывает окно и перелезает через широкий подоконник. На балкон. Подышать. Он почти весь ужин — не мог.IX
Даня вымыл тарелки, теперь сидит. В застуженной кухне, как в вытрезвителе. Почти прояснилась голова. Сна — на оба глаза, но мозг не готов отключиться. Сердце глухо стучит в ребра. Пальцы крутят ленту. Ловят оповещения с сайта знакомств. Отвечают — на глупости. И снова крутят ленту. В экране — ничего интереснее гостиной, в которой лежит Сима. Очень тихо. И слышно шаги… И Даня застывает — на неотвеченном сообщении. Сима встает в проходе. Заламывая руки. Сам весь — ломкий. Сломанный и переломанный — не внешне. Но что-то в нем такое есть… Он спрашивает: — Можно с тобой посидеть? И Даня бы хотел. Но отвечает: — Это плохая идея. Даня оставляет заглохший чат, скидывает с экрана, гасит телефон. Зависает. Не поднимает глаз, но знает: Сима застыл неприкаянный. Даня просит: — Иди ложись. Сима не идет. Мнется на пороге. Шепчет: — Я не могу отключиться… — Одолжить вибратор? — Что?.. Даня усмехается: а что? Поднимает взгляд — немного виноватый. Сима смущается. — Я не буду в твоей квартире… — Когда тебя накроет, станет не до приличий. — Это всегда так?.. — Да. Сима беспомощно стоит. Просит Даню — и не вслух. О чем-то. Быть с ним рядом. Даня не может — рядом. Ни в каком из смыслов. Даже в качестве поддержки. Длинный день, вымотал все нервы. Не хватит Даниного благородства на такие подвиги. Даня тихо говорит: — Тебе лучше уйти. Потому что я не железный. — Извини… А ты… — Что? — Я думал, ты тоже… — Тоже. Ну омега. Ну и что? Во-первых, когда феромоны бьют в голову, спустя какое-то время уже не суть важно, какой там пол. Во-вторых, даже если бы не феромоны, Даню бы всё равно переклинило… А Сима так и застывает. Он-то думал: Даня и правда приличный человек. И безопасный. Он, может, надеялся. На что-то. Светлое и вечное. — Сколько тебе лет? — Семнадцать. Даня затихает. И говорит себе: «Ну ты и вляпался, ну и кретин». А вслух произносит: — Как-то поздно у тебя. Ты пытался задерживать? — Ну… я читал, как отсрочить… Мне нельзя. У меня дома дурдом. — Ясно. Сима молчит. И Даня не знает, как быть ему кем-то, в ком он нуждается. Просит: — Правда, малыш, иди. — Извини… — Ты меня тоже.X
Даня таскается по квартире. И не дышит. Запирается в ванной — без намеков и приглашений. Там теперь тоже пахнет Симой. Хоть глотай таблетки. Чтобы нюх перестал давить мозги. Даня забирается в душ. В надежде, что вода смоет. Но вода ничего не смывает. Даня бы Симу взял. Еще утром, когда тот просил поцеловать. Поцеловал бы. Лик печального ангела. В истерзанные и обветренные губы. В шею — следом за каплями, стекающими с волос, — по каждому серебряному следу. Проник бы в жар его тела — и любил бы, пока не спадет температура и простыни под его бескрылой спиной не перестанут гореть. Даня спускает в собственный кулак и прижимается лбом к стене. «Серафим»… Дане с ним под одним небом жить этим вечером не хочется.XI
Даня валится в кровать. Трет глаза. Смотрит на часы. Двенадцать. Он выдыхает. Жмурится. Закрывает голову подушкой. И почти сразу засыпает: это его суперспособность. И усталость. Уже к середине недели ее столько, что в субботу до обеда не подняться… Он открывает глаза на движение. Когда в полумраке обнимают тонкие руки, тянутся — истерзанные обветренные губы — к губам. Капают холодные капли — с волос. На раскаленную кожу. Сима насаживается сам… …и Даня просыпается. Просыпается под тихие плаксивые стоны. Прячется под одеялом. Долго ворочается в постели, осознавая, что ни хрена не выспится. И черт его дернул позвать к себе, играть в добро со злом… и будь он проклят, этот черт. Даня поднимается. Игнорируя стояк. Или, наоборот, не игнорируя. Он еще не решил — зачем идет? Смотреть или трахать? Первое, что видит: пальцы, сжимающие одеяло. Потом — белую макушку. Сима прячет лицо в подушку. Его так растащило, что он скулит и почти плачет. — Сим… Сима шепчет: — Плохо… Даня садится у дивана, трогает ему лоб — обжигается. Сима добавляет: — Меня не отпускает… И признается тише: — Я перепачкал твою постель… — Ну и наплевать. Даня пытается стянуть с него одеяло, но Сима сопротивляется. И просит, почти хнычет: — Нет… — Не трогать тебя? Сима бубнит в подушку: — Я весь грязный… — Хочешь в душ? — М-м… Даня всё-таки его открывает. Нагого, фарфорово-белого. Сима пытается встать на коленки. Весь в смазке, уже пару раз спустивший. И он уже мало соображает, как выглядит, прогибаясь в спине и почти себя предлагая. — Даня… — Что, малыш? — Можешь дать мне еще те таблетки? — Могу. — Принеси?.. — Ладно. Даня не знает, как встает. На негнущихся ногах. В темноте. Чуть не врезаясь в косяк. Он не знает, где у него пульс не соскочил. В каком месте — молчит. Потому что у него всё горит в ответ. Лицо и тело. И — душа. Особенно душа. Это к Симе такому возвращаться снова? Когда он просит — весь — чтоб его трахали. А Дане нельзя даже трогать. Пиздец какие новости. Но Даня возвращается. И даже с таблетками. И даже со стаканом. Садится рядом. На постель. Сима тоже садится. Подтягивает к себе ноги, но Даня всё равно видит его всего. С подрагивающим членом. И Даню не просто заводит это просящее, изнывающее тело, оно его гипнотизирует и манит, он им околдован. Он глухо спрашивает: — Хочешь, помогу? — В смысле… Без смысла. Даня знает, как ему будет приятно. Может даже только пальцами, только губами, только языком. — Н… — Сима смущается, сбивается. И почему-то вдруг — не разрешает, и говорит: — Ты обещал мне душ… — Да, — Даня соглашается. — Да. Ладно. Он не глухой. Не идиот. Только не знает — как теперь идти и держать слово.XII
Сима забрался в душ. Оставив за собой шлейф манящего запаха. Даня умывается ледяной водой в кухне. Распахивает окно настежь. С помощью каких-то высших сил меняет постельное на диване, относит в ванную, в стиральную машину. За шторкой Сима… В ванной такой запах, что Дане больше некому молиться и нечего продать.XIII
Сима перебирается в постель. Нетронутый. И шепчет Дане: — Извини… — Всё, лежи. Скоро подействует. Я это оставляю. Таблетки. И графин с водой. Сервис на высшем уровне, хозяин дома — почти мертв. И Симе нечего ему сказать, потому что он и правда теперь чувствует и понимает, какой у Дани запах, что он значит, что он обещает.XIV
Рухнув на кровать, Даня пытается смириться. Смирение похоже на удавку. И в одиночестве стерпеться с ним не получается. Он пишет: «Тяжело быть святым, ща подохну». Кирюха отвечает сразу, хотя на часах два ночи: «Подрочи и успокойся». Ага. Наверняка поможет. Даня роняет руку с телефоном и сверлит взглядом потолок. Не осталось никаких моральных сил… Только сплошные аморальные мысли.