Бароны фон Глоповы. Семейный суд.

Аргорина фон Глоп, по роду Аргорина Пинвульт – кобылка единорог лет за шестьдесят, но вполне молодо выглядящая, для не знающих, потянет лет на пятьдесят, не более. В молодости имела не благородный, но, тем не менее, привлекательный светло коричневатый окрас и светлую блонд гриву, что ныне приобрели слегка седой оттенок. Бодрая и привыкшая жить на всей своей воле. Всегда держится грозно. За три года обучения при академии выучилась лишь накладывать проклятия, да очень умело считать. А затем, её уже давно почивший батенька в край разорился и не мог более оплачивать её обучение и потому, не доучившись, имея при себе лишь диплом института «Благородных и аристократичных дам», где обучалось ещё девочкой, вышла замуж за барона Вламира Джей фон Глопа. Однако, несмотря на вышесказанное, Аргорина единолично и бесконтрольно управляет и можно даже сказать правит обширными глоповскими владениями. Живет уединено, расчетливо, почти что скупо, с соседями дружбы не водит, видя в них лишь угрозу и шанс расширить владения, но в то же время и не конфликтуя, местным властям различных управлений доброхотствует, метила глаз даже на звание лорда, желая породнить свою дочь, на его сыне но, увы. Мы ещё помянем эту историю. Ну, а вообще, Аргорина имеет характер самостоятельный, непреклонный и отчасти строптивый, чему немало способствует и то, что нет в её семействе ни одного пони, что мог бы дать ей сопротивление. А оттого и требует от своих детей она такого послушания, чтобы при каждом своем поступке и действии они спрашивали у себя: «А что об этом маменька скажет?» Муж же её, пони легкомысленный и как говориться «вечно пьяный», от чего Аргорина фон Глоп порой за глаза говорит о себе, что, дескать, она ни вдова, но и не замужняя. Дети её как впрочем, и все аристократы подобного звена, стоят на королевской службе в ордене, но не в «Найтермун», и не в менее элитном «Лунном», а в обычном, служебном рыцарском ордене «Щит короля» в звании обычных рыцарей. Впрочем, как и когда-то их отец, и дед и прадед… Разве что только Джей Глоп, был в «Лунном» ордене, да ещё пару прадедушек, столетие назад… Да и по правде сказать, частью, кто-то большей, кто-то меньшей, все четверо детей пошли в отца и потому, не допускались ни до каких семейных дел. При всех этих условиях Аргорина фон Глоп рано почувствовала себя одинокой, так что, говоря по правде, даже от семейной жизни отвыкла, хотя знала ли она её вообще? И хоть это слово не сходило порой с её языка и по наружности, можно предположить, что всеми её действиями исключительно руководят непрестанная забота об устройстве семейных дел, по факту говоря, Аргорина уж и не помнила, что значит семья. Да и откуда ей помнить? Грей Пинвульт, её отец, был пьяницей похлеще её мужа. Мать она и вовсе не знала, в детстве ей говорили, что мама её скончалась от болезни, когда той ещё и года не было, а после Аргорина всё же узнала, что не от болезни. А от яда. Когда была беременна Аргориной, пошла к какой-то бабке, та и дала ей бутылёк с отваром, мол, выпьешь, и беременности как не бывало! Только вот, то ли Аргорине повезло, то ли действительно все великая Луна помогла, а может бабка что напутала, но вместо Аргорины скончалась её мать. После родов. Грей Пинвульт как узнал об этом, говорят, приказал выловить эту горе травницу да к нему во двор доставить. А уж во дворе он достал свою офицерскую шашку и изрубил ей в клочья копыта, а после натравил голодных псов, и те её растерзали. Те, кто застал это, с содроганием вспоминали эти ужасные крики и двор залитый кровью и разорванными кусками плоти. С тех пор Грей пил запойно, много, словно забыв обо всём на свете. И дочь его росла под надзором учителей и нянь, которых с каждым годом становилось всё меньше и меньше, как собственно и денег у некогда славного офицера. Когда она была ещё маленькой, он казалось, сдерживался, те немногие воспоминания из детства, когда отец уделял ей внимания чуть больше чем бутылке с алкоголем, были самыми счастливыми, но за годы жизни затерлись и немного позабылись. А вот уже когда она училась в институте, на подобии которых учились все благородные девицы, он себя не сдерживал, порой даже забывая про дочь вовсе. Те годы были тяжелыми, но они закалили её, научив, пожалуй, даже большему чем этот институт. Однако они же подтерли в ней все чувства, окончив институт, где в прочем её не очень то и возлюбили, она вернулась домой. Имение было уже заложено. Но возвращение дочери, словно лучик света на мгновение отрезвили Грея, однако этот же лучик вновь погрузил его во мрак. Ведь Аргорина имело всяческое отвращение к отцу. Злость и отвращение, это всё что она к нему тогда испытывала. Но в один из вечеров, старая служанка поведала ей всю историю с матерью. И тогда на мгновение что-то щелкнуло в голове Аргорины. Возможно, тот отвар и есть причина того, что у Аргорины так ловко, получается, накладывать проклятия, а может, и нет. Впрочем, об отце она тоже поменяла мнение. Зная причину его запоя, она попыталась проникнуться, что впрочем, с трудом получилось. И это привело к разговору. И в этот раз, Пинвульт действительно загорелся желанием бросить пить. Получилось ли это? Конечно же, нет. Поначалу конечно он старался, даже дела умудрился поправить, однако когда один из учителей Аргорины всё же смог с ним связаться и уговорить направить талантливую девочку на обучение при академии в Лунбург всё вернулось на свои места. Три года он закладывал и продавал, закладывал и продавал, набирал долгов и кредитов, дабы оплачивать обучение дочери и при этом пил, пил, пил. Это и привело к тому, что через три года обучения ей пришлось уйти, порвав намечающийся роман с юным аристократом. Говорят, что тогда она и прокляла папашу. Хоть после сама трижды пожалела об этом. Вернувшись в уже не свой дом, она стала решать, как найти выход. А что тут решать? Надо сватов звать. Как тут ещё решишь вопрос с этими долгами, если Грей, как офицер, даже собственную шашку и ту толи продал, толи пропил. Но какой дурак возьмет себе в жены бесприданницу? На многое Аргорина и не рассчитывала, понимая, что род её хоть и имел в себе аристократичность, всё же не имел ни звания, ни приставок. Разве что мельник, аль купец или кто ещё решит породниться с аристократкой, да только вот и таких было немного. А те, что были, узнав о долгах, тут же испарялись. В это время Аргорина пыталась на руинах хозяйства выстроить хоть что-то, учась руководить и рассчитывать. Как вдруг внезапно к ним во двор завалился барон Вламир Джей фон Глоп. Ну, как завалился, он просто проезжал мимо, сам то он из другого графства был, но почему-то проезжал через этот путь на своей брички. Ехал он тогда из Лунбурга, где только-только издал свой первый сборник стихов, и даже сам не понимая зачем, решил проехать через другое графство. Да и заблудился. Скорее всего, спьяну, так как он и сам, вспоминая, припоминает, как праздновал издание в баре. Однако завалившись к хозяину, дабы спросить дорогу, он тут же повстречал прекрасную Аргорину, что была в самом расцвете своей красоты, и буквально купил её. Собственно торги сама Аргорина и вела. Сошлись на тысячи битц, на тот момент деньги немалые, десять тысяч нул как-никак! Впрочем, их всё равно не хватило на покрытие долгов и вскоре у Грея отобрали всё, что он имел. Но Аргорине и дела не было до этого, ведь теперь она была фон Глоп и в наследство не вступала. Вспоминая тот вечер, она всегда бережно и с легкой усмешкой припоминала слова своего отца, что тайно прошептал ей на ухо: «Рин, да этот дурень ещё глупей, чем я! Не упусти возможность». Он ещё не знал, что Аргорина не только не упустила шанс, но и сполна им воспользовалась. Надо сказать, что этой тысячей она буквально откупилась от родителя. Уехав в имение Глопов, она позабыла про отца до тех пор, пока кто из бывших казначеев не проезжал мимо и не сообщил, что мол, батенька ваш, помер ещё месяца два назад. И помер то от проклятья. Аргорина это знала. Она знала, что это из-за её проклятия уже обнищавший, потерявший всякое имение и аристократичный вид, побирающийся, некогда славный офицер королевской гвардии потерял не только рассудок от постоянно запоя, но и жизнь. Выпив некачественного сидра. В коем как, оказалось, завелся паразит Прокунк, что предпочитает жить в некачественном алкоголе и что при попадании внутрь поражает тело. Поселившись в желудке, начинает расти в огромного червя и откладывать яйца, а затем, из яиц появляются ещё такие же черви, что прикрепившись к материнскому паразиту, начинают потрошить тело изнутри и в конечном итоге, если не сжечь тело, то черви, выпотрошив тело и потеряв всякий обед, просто перейдут в третью стадию. И обратятся в уродливый стебель с кучей ветвей и желтым цветком отдающим оранжевым. Если споры этого цветка окажутся вблизи мест, где производят алкоголь или рядом с фруктовым садом, то… Но только вот в тех местах, как собственно и в этом графстве, подобные цветы не росли, и паразитов не было, так что как ни пыталась отмахнуться от этой мысли Аргорина, но всё же признала, что это из-за её проклятия. И с тех пор она больше не проклинала родных и дорогих кошельку, а, следовательно, и сердцу пони. Ведь проклиная ближайших, ты в первую очередь вредишь себе. Глава же семейства, если его можно так назвать, барон Вламир Джей фон Глоп, был единственным ребенком в полной и счастливой семье баронов фон Глопов. С детства ни знал отказов и трудов, смолоду прослыл безалаберным и озорным характером. Часто дразнил служанок и родных, сочиняя разного рода считалочки и стишки не самого лучшего качества и содержания. И для Аргорины фон Глоп, с ранних лет отличавшуюся серьезностью и деловитостью, никогда ничего симпатичного не представлял. Разве что на миг, когда ехали они из отцовского имения в Глопово, он ей показался симпатичным. Однако чтение в пути его сборника стихов мгновенно стерло всю симпатию у Аргорины. И если бы не факт того, что в тот же день перед отъездом они объединили свои рода союзом брака, то может быть Аргорина и не женилась бы на нём. Вламир вел жизнь праздную и бездельную, чаще всего он запирался у себя в кабинете и, подражая пению петухов, скворцов и стуку дятлов занимался сочинением так называемых «вольных стихов». Что надо сказать, даже не смотря на издания, были редкостной дрянью по мнение всех критиков или как их называл сам Вламир «занудных крикунов». В прочем, критики были чаще всего правы, ведь его стихи, даже подневольные и те считали отборной гадостью и безвкусицей. За столько лет жизни Вламир так и не освоил ремесло поэта, хотя очень хотел. В минуты откровения, он говорил, что дядька его, троюродный брат его матери, Ковбар Дорлор, что жил последние годы своей нищей жизни на попечении дальней сестры, в Глопове, вдохновил его писать. Ведь и сам Дорлор был поэтом незаслуженно раскритикованным. По мнению Вламира. С маленьких лет он прибегал в комнату к старому дядьке, дабы послушать его сочинения, а тот и рад был поделиться своими «вольными стихами». И как сказывал сам Вламир, дядька, умирая, благословил его на продолжение своего литературного наследия. А от того, Вламир считал себя его приемником. Сборники дядюшкиных стихов всегда были на его столе, всегда он брал их с собой и каждый раз зачитывался ими так, как будто до этого ни разу ни читал. По правде, говоря, у Ковбара действительно получалось сочинять намного лучше, чем у Вламира, простой, незамудренный стиль, не столь много пошлости и грязи, хоть и не очень складно, зато поэтично! По мнению невольных и крестьян. Да и некоторые мало знатные члены общества были не прочь прочесть два-три стиха, при этом приговаривая: «Ну и дрянь, ну и пошлость!» но продолжая читать стих за стихом. По молодости Ковбар умудрялся даже жить за счет своего творчества, но, увы, природная красота его тела угасла от ран и алкоголя, а вместе с ней и жизнь бродячего поэта, что был незваным, но иногда желанным гостем на некоторых балах и вечерах. Его стихи не славились складностью и мудростью, но в них была та искра свободы и воли, дуновение разгула и развязности. А ещё эпатажность автора, его слава дебошира и дуэлянта, а так же мундир малого, вечно пьяного офицера. Увы, но за столько лет Вламир не смог понять, что стихи его дяди читали не потому, что он был великим или хотя бы неплохим поэтом, нет, их читали, потому что их написал Ковбар Дорлор. Племянник не смог понять, что вся слава дяди заключалась в пьянстве и разгуле, в драках и дуэлях, а не в стихах и сочинениях. Аргорина фон Глоп сразу невзлюбила стихи мужа, называя их паскудством и паясничеством, хотя временами она припоминала, что в юности любила стихи. Пока не вышла за Вламира. А так как Вламир для того и женился, чтобы иметь под рукой не только музу в виде прекрасной и окрыляющей воображение и не только, кобылки, но и постоянного слушателя для своего творчества, то понятное дело, что размолвки не заставили себя ждать. А так как Вламир в меру своего воспитания и чувствительности не мог терпеть критику, то это лишь сильнее разжигало огонь ненависти. Постепенно этот огонь разрастался и прекрасная, окрыляющая муза быстро превратилась в ведьму. Размолвки становились всё жестче и, в конце концов, всё кончилось полным и презрительным равнодушием к мужу-шуту со стороны Аргорины и искренней ненавистью с долей трусости к ней со стороны Вламира. Муж называл её ведьмой, бесприданницей и дрянной покупкой, та в свою очередь звала его бездарностью, «ветряной мельницей», шутом и обломанным пером. И по обстоятельству, то псом, то вшивой дрянью и так по определениям. Такой счастливой семейной жизнью, во взаимных оскорблениях они прожили рука об руку чуть больше сорока лет. Обзавелись детьми, тремя мальчишками и одной дочуркой. И за столько лет, ни тому, ни другой не приходило в голову, что их совместная жизнь заключала в себе что-то противоестественное. Они не думали о том, что могли разойтись. Казалась сама эта мысль, была противна обоим. Да, Аргорина не любила своего мужа, Вламир её и вовсе ненавидел, но… Эта ненависть будто подпитывала обоих. Ненависть, что временами, в молодости перерастала в какой-то безумный азарт и возбуждение, словно раскаленный металл скрепила их на веки. Им было дурно друг от друга, они взаимно ненавидели друг дружку. Но временами ненависть сменялась, не сказать, чтобы любовью, скорее отвратной тягой друг к дружке. За свою жизнь Вламир выпустил шесть сборников стихов, многие из них были пропитаны ненавистью и издевкой к Аргорине, но это стало некой его фишкой, некоторые покупали сборники, дабы прочитать стишки Вламира и с облегчением вздохнуть: «А я-то думал у меня всё плохо!». Ненависть подпитывала его творчество, и оно в кои-то веки стало приносить доход, возможно потому Аргорина и не была против издания сборников мужа. Хотя и за доход она это не считала, мол: «Сам написал, сам издал, дурак купил, а за его счет он вновь издал». И это было правдой, Вламир откладывал все полученные с продаж книг деньги, дабы выпустить новые. Однако после рождение младшего, Аргорина вовсе перестала подпускать к себе мужа, полностью забыв о нём, лишь время от времени вспоминая, что хозяйка здесь не она, а он, но в прочем довольно быстро вновь забывая об этом. Озорливость же Вламира с возрастом не только не уменьшилась, но даже казалось, приобрела ещё более злостный характер. Сначала он, потеряв близость, пускай и ненавистной жены, впал в творческий кризис, затем нашел выход. Стал пить. При этом поминая дяденьку, мол «Тоже не дурак был! Вон как пил, и какие чудные стихи писал!». Но со временем благородный коньяк и виски, а временами и вино сменились обычным пойлом. И он уже не зависимо от того, будет ли писать или нет, пропускал стаканчик другой за упокой и здравие души усопшего. Ну, а затем, желая либо подразнить, а может и позлить жену, а может в попытках вызвать ревность, стал подкарауливать в коридорах и комнатах горничных. Возможно, даже желая ей показать мол, гляди, а мне и без тебя хорошо! Поначалу Аргорина отнеслась к этому новому занятию своего мужа брезгливо и с долей отвращения, а так же с неким волнением, что впрочем, не было ревностью как таковой, скорее задевалась привычка властности. Но довольно быстро она махнула копытом на это дело и следила лишь за тем, чтобы «поганки», как она их обозвала, не носили барону коньяка, вина и виски из домашних запасов. С тех пор Аргорина фон Глоп окончательно и бесповоротно закрепила и затянула мысль, что и так была для неё очевидна. Что муж ей не товарищ. Впрочем, было у неё дельце, что славно тешило её властность и самолюбие. Это, безусловно, преумножение богатств и округления расширявшегося её усилиями имения. За сорок лет супружеской жизни она успела минимум удесятерить состояние фон Глопов. С изумительным терпением и зоркостью подкарауливала она дальние и ближние деревни, разузнавала по секрету о состоянии соседей, об отношении владельцев всяких имений к власти и собственным казначеям. Имела своих агентов при каждом соседе и владельцах ближайших имений, переманивала к себе хороших казначеев и свободных. Действовала хитро и с умелым расчетом, на практике применяя полученные в молодости математические и ораторские знания. И каждый раз как снег на голову она являлась на различные аукционы земель, имений, рабов, домов и всего-всего, что могло ещё сильнее обогатить род фон Глопов. В круговороте этой фантастической погоне за богатством и благополучием, Вламир ею забывался всё сильнее, как будто и не было его более. А тот с каждым годом был всё хуже и хуже. В минуту начала этого повествования он уже был дряхлым, слегка обезумевшим, с большой залысиной в области повыше лба, разбитым восьмидесятилетним стариком, что почти не вставал с постели, а если и вставал, так только за тем, чтобы заглянуть в комнату жены и вскрикнуть: «Ведьма!» и вновь скрыться в глубинах своей спальни или изредка заглянуть в свой рабочий кабинет, откуда его ослабевшего в беспамятстве чаще всего выносили слуги и горничные, пока он в легком безумии напевал что-то невнятное. Не намного более счастливой была Арогорина и в детях. У неё была слишком независимая, так сказать, холостая натура, чтобы она могла видеть в детях нечто больше чем очередная обуза или даже сказать неприятность, что повиснет на ней на множество лет, если не навсегда. Она лишь тогда дышала свободно и чувствовала себя счастливой, когда была одна со своими расчетами и счетами, хозяйственными предприятиями и делами, когда никто не мешал её деловым разговорам с казначеями, управителями, старостами, ключницами и прочими важными для неё и её планов персонами. В её глазах дети были одной из тех фаталистических жизненных обстановок, против совокупности которых она не считала себя вправе протестовать. Но которые, тем не менее, не затрагивали ни одной струны её внутреннего мира, что был полностью отдан и настроен лишь на то, чтобы до бесконечности обогащать и преумножать богатства и выстраивать хозяйство с погружением в самые малые подробности. Детей же было четверо: три сына и дочь. О старшем сыне и о дочери она даже говорить не любила, к среднему была более-менее равнодушна и только младшего сына, Шумира, не то чтобы прямо таки, любила, скорее побаивалась.