Буйство запахов

За окном бушевала метель. Метель эта была настолько холодная и сильная, что при взгляде на неё не оставалось сомнений – нужно отложить все свои планы, завернуться в одеяло, и остаться перед горящим камином. Расмодиус любил метели, ведь своим статистическим шумом они помогали ему очистить голову от бесконечных мыслей. А ещё холод, умудряющийся проникать сквозь щели защитных барьеров, услужливо напоминал мужчине, что тело у него не железное, и нуждается в тепле. Однако даже сегодняшняя метель, заставившая жителей попрятаться по домам, не была способна избавить его от мыслей. У Расмодиуса в голове было много мыслей. Он копил их на протяжении долгих десятилетий, и по мере того, как росли его знания о мире вокруг, разрастались и мысли. Сначала они спокойно помещались в голове маленькой стопкой, затем стали книгами, а после разрослись до размеров высоких книжных шкафов. Каждый раз погружаясь в медитацию, Расмодиус оказывался посреди библиотеки своего разума, которую он возводил и сортировал на протяжении многих лет. Массивную часть шкафов, конечно, занимали мысли о науке. На полках были собраны сотни томов о магии, астрологии, мифологии, алхимии, ботанике, тысячи толстых справочников стояли на этих чистых, тщательно подобранных полках. Расмодиус нередко был в этой части, доставал книги, бегло перелистывал страницы, убеждался в содержании материала, а затем возвращался в реальный мир и продолжал привычную работу. Куда меньшая часть отошла под мысли личные, бытовые. В этих мыслях были чётко составленные планы на день, старые рецепты простой человеческой кухни, которые он почему-то ещё хранил в своей голове, воспоминания о коллегах и школьных товарищах, о немногочисленных поездках и местах, в которых он успел побывать. Бытовые мысли были посвящены спокойствию, личным хобби, особенным людям, литературе, в общем всему тому, что позволяло мужчине забыть о своём магическом происхождении, и побыть обычным, простым человеком. Тёмные мысли хранились в самом дальнем, тёмном углу. Расмодиус старался не заглядывать в этот угол, но чувствовал, как мысли наблюдают за ним из тени. Мысли осуждают, шепчут ядовито и безжалостно «Ты не справился», «Ты бросил свою жену», «Трус», «Ты живёшь под носом у собственной дочери», «Как долго ты будешь игнорировать проблемы?», «Ты не лучше монстров, что прячутся в канализации под городом». Расмодиус старался не смотреть на эти мысли. Однако сегодня голова его была неспокойна. Скомканные бумажки мельтешили перед ним, шуршали крыльями, и были вдоль и поперёк исписаны одним и тем же вопросом «Что подарить, что подарить, что подарить?». Волшебник откинулся на спинку воображаемого кресла и уставился в беспроглядный серый потолок собственной черепной коробки. И почему вдруг это возникло в его голове? Почему он чувствовал, что ему НЕОБХОДИМО было что-то подарить? Мари мало рассказывала о себе. Папка с её воспоминаниями была самой тонкой среди папок других жителей. Да, Расмодиус лично давал ей уроки, загружал её материалом, охотно отвечал на вопросы, но за всё это время едва ли узнал о девушке что-то, чего не знал в первую неделю. Он знал, что Мари не нравится острая пища. Что она загорается готовкой, а особенно выпечкой. Что она кажется, умеет петь, и что кажется, когда-то у неё была арфа. Что она очень придирчиво выбирает книги. Что на праздниках она предпочитает держаться в стороне и наблюдать, нежели действовать. Что ни с кем другим она никогда не говорит о чём-то личном, и старается выбирать для разговоров темы нейтральные, обыденные. Что она хочет узнать больше об ином мире, но неизбежно боится его. Что за всей этой рядовой добротой, учтивостью и напускной вежливостью, её душа не лишена чего-то грустного и тёмного. Что иногда, совсем редко, она взбирается на горы, лишь затем, чтобы долго-долго смотреть на город вдали немигающим взглядом. Смотреть на то, как там, ниже, во тьме приветливо и ярко горят огни городка. Что они зовут, стремятся напомнить о старой жизни. И что она лишь тяжело вздыхает, и смотрит на эти огни долго, пока бутылёк ягодной настойки не опустеет. Может, где-то глубоко в её душе тоже была маленькая коробочка, хранящая в себе неприятные воспоминания. Всей этой информации Расмодиусу казалось чертовски мало, особенно сейчас. День рождения Мари прошёл второго числа – и к сожалению, Расмодиус узнал о нём только двадцать второго. Впрочем, узнал и весь остальной городок. На девушку посыпались подарки, начиная от ярко разукрашенных открыток, и заканчивая стандартными деньгами. Мари вежливо улыбалась, кивала на поздравления, а затем смела часть материальных подарков в нижний ящик комода. Она оставила только вязаную зимнюю шапку, детские рисунки, и потёртый роман, подаренный Пенни. Казалось, она совершенно прохладно отнеслась к своему дню рождению. Тонкая папка колыхнулась. Мужчина поднял голову и махнул пальцами – листы бумаги плавно опустились на его колени. Он начал перебирать их, стараясь понять, что вызвало внезапное шевеление. Из тонкого незаконченного листа донеслось слабое бормотание. Расмодиус приложил ладонь к бумаге и закрыл глаза. Силуэты и запахи обрисовались в помещение салуна. - Одна паста с индейкой для Мари! – Голос официантки Эмили был едва различим за бормотанием гостей и музыкой автомата на фоне. – Вот, держи. Может, кружку пива за счёт заведения? - Нет, спасибо. -Как знаешь. Просто ты какая-то…бледная. – В голосе Эмили послышался ободрительный смешок. – Даже больше, чем обычно в этот холодный вечер. - Спасибо. Просто много работы. – Речь ненадолго прервалась стуком вилки о посуду. – Да и, м, зимой у меня как-то всегда настроения нет. - Да? Мне тоже зима не нравится. Природа будто вымирает, всё становится таким одноцветным, да и счета за топление…ой, бокал вина для Эллиота! – Судя по звуку, Эмили удалилась, а затем также быстро вернулась обратно. – В общем, зима и правда какая-то унылая и по-взрослому скучная. Мне помогает горячая еда и какао. Впрочем, когда оно кончается, жизнь становится совсе-е-ем серой. - Я тоже люблю какао. Однажды, в третьем классе, когда я приезжала к дедушке на каникулы, он сделал мне кружку. Я пила, пила, а потом обнаружила, что там на дне какой-то камень. Представляешь, он где-то нашёл опал. Я носила его, не снимая, вплоть до седьмого класса. Он всегда так красиво блестел на солнце…. – Мари печально усмехнулась. – Мне так нравилось это ожерелье. Сколько бы я его не носила, от него всегда веяло теплом. Мне с ним было так спокойно. Жаль, что он треснул. - Ого, звучит интересно! Я читала кое-какие книги о камнях и минералах, в них было сказано, что опал помогает достичь гармонии с собой, избавляет от стресса и улучшает сон. Кажется, у нас в шахтах он где-то есть, правда найти его ещё та задача…да я иду, Гас, я иду! Ладно, наслаждайся вечером, Мари! Воспоминание прервалось. Расмодиус тряхнул головой, прогоняя оставшееся на фоне бормотание. Теперь он чётко знал, что ему было нужно. *** В воздухе пахло морозом. Пахло, на самом деле, ещё много чем: горячей едой, выпивкой, чужим парфюмом – но Мари могла чувствовать только ледяной холод, пробирающий до костей. В такие дни хотелось прислониться к камину спиной, надеть самые тёплые шерстяные носки в доме, и пить десятую кружку чая, не высовывая носа из дома. Будь у неё ванна, Мари бы залила её кипятком и нырнула с головой, как африканский бегемот, пуская по воде пузыри. Однако сейчас она могла только мечтать о подобном. Последние дни зимы выдались особенно холодными, однако дух горожан было не сломить – они как обычно нарядили площадь, поставили ёлку, наготовили горы еды, и теперь праздновали, усиленно перекрикивая музыку. Их смех был искренен, а улыбки радостны, особенно когда они получали подарки, но Мари было тяжело проникнуться атмосферой. Она и сама не понимала, почему. Может, потому что праздники осточертели ей ещё в подростковом возрасте. Как раз после того, как дедушка умер, и его праздничный дух, заряжавший маленькую девочку радостью, исчез. Оставшись единственными родственниками на всём белом свете, отец поначалу пытался воссоздать ту незабываемую праздничную атмосферу, но ему не хватило ни мастерства, ни креативности. А потому Мари стала праздновать вне дома, со своими одноклассниками и друзьями по интересам, а затем, став старше, проводила особенные дни с отцом на диване, заедая рабочую усталость и смотря старые фильмы, что еще хранили в себе отголоски прошлого. Здесь же она по-прежнему чувствовала себя лишней. Может, дело было вовсе не в ней, а в погоде, накопившейся усталости, и неудачном тайном Санте (Пэм, которую Мари на дух не переносила из-за развязного образа жизни и вечного алкогольного аромата, вручила ей ничто иное, как пиво). Впрочем, девушка хотя бы была рада, что Сэму понравился её пышный шоколадный торт с замороженными ягодами. Хоть и не была уверена, что мама парня позволит ему съесть всё за раз. Вечерело. Подарки были передарены, истории рассказаны, блюда съедены. Джас уже клевала носом, но никто не спешил расходиться – все ждали фейерверков, что должны были триумфально объявить окончание старого года. Мари же только чувствовала, как заканчивается её социальная батарейка. Может, можно было уйти домой раньше. Запереться дома, накрыться одеялом с головой, включить телевизор на полную громкость. И игнорировать многоголосые крики и взрывы, которые она избегала не первый год. - Запускаем фейерверки через минуту! – Объявил громогласный и бодрый голос мэра Льюиса. Мари развернулась. Ей действительно стоило уйти. Она уже предвещала, как начнёт болеть голова. Что-то упало за шиворот. Девушка недовольно выдохнула, надеясь, что успеет достать снег до того, как он начнёт противно течь по спине, однако это был не он. Замёрзшие пальцы вытащили из капюшона свёрток. Мари удивлённо выгнула бровь, осознавая, что бумага была знакомой, тёмно-синей, и развернула её. - «Поздравляю вас с окончанием старого года и прошедшим Днём Рождения». – Гласила записка. – «Надеюсь, мой подарок принесёт новых красок в вашу жизнь». Сердце замерло, бухнуло куда-то вниз, да там и осталось. Мари, не отрываясь, смотрела на подвеску. Серебряная цепочка блестела на свету. В её центре, словно сплетённый корнями деревьев, располагался опал. Его белые бока отливали одинаково, но стоило чуть повернуть камень, как он тут же вспыхивал и разгорался цветами. Розовый, зелёный, голубой, лазурный – цвета смешивались, словно в калейдоскопе. И от каждого этого цвета, сменяющегося за одно мгновение, от каждого гладкой частички поверхности камня, от одного его вида, она ощущала что-то давно забытое, но такое знакомое. Умиротворение. Пальцы задрожали. Опал вдруг показался ей очень хрупким, нежным – попробуй только уронить, выпустить из рук на секунду, и он разлетится на тысячи кусков, исчезнет – но серебряные узлы, оплетавшие камень со всех сторон, отчего-то подсказывали, что он никуда улетать не собирался. Что украшение теперь её, и останется с ней. Надолго. - Эй, к-как там тебя, Ма-мари. – Шейн постарался отойти от фейерверков максимально далеко, чтобы грохот окончательно не добил его итак затуманенную выпивкой голову. – Прис-соединишься к отсчёту? Девушка моргнула, обернулась – жители сбились в кучу и начали вести громкий отсчёт, ожидая, когда небо озарится фейерверками. - Да. – Мари не понадобилось и секунды. Она спешным шагом настигла горожан, пристроилась между ними, и, не отрывая взгляда, закричала громко. – Шесть! Пять! Четыре! Три! Два! - ОДИН! – Всеобщий крик был прорезан свистом петарды. Она устремилась в небо, скрылась на мгновение в непроглядной тьме, а затем озарилась ярким алым огнём. Вслед за ней полетели и другие. Взмывая в воздух со свистом, фейерверки загорались яркими цветами, после рассыпаясь в виде мелких огоньков и звёзд. Горожане хлопали в ладоши, свистели, некоторые зажимали уши руками, но все они завороженно смотрели шоу, окончание которого, казалось, никто не спешил ожидать. Мягкая ладонь легла на плечо. Кэролайн приветливо улыбнулась соседке. Та улыбнулась в ответ. И они вновь продолжили смотреть в небо.