***
Кажется, этот разговор был только вчера.***
— …Ты выследил это. То, что убило маму. Не вопрос — утверждение. — Да. Это демон, Сэм. Голос у отца усталый, но твёрдый. — Демон? Ты точно знаешь? Дин садится на постели — понял, наверное, с кем разговаривает Сэм. — Демон? — переспрашивает он. — О чём речь? Отец на том конце провода выдыхает: — Точно. Послушай, Сэм, я… Знаю о том, что случилось с Джессикой. Такое горе… Мне так хотелось уберечь тебя. Твою мать, только не слезливые соболезнования! Сэм задаёт вопрос, который его интересует: — Ты знаешь, где это? — Да, кажется, я вышел на него. Вот упрямый осёл. Снова в одиночку. — Мы можем помочь тебе, — с намёком предлагает Сэм. — Вряд ли, — обрывает отец. — Вам здесь не место. — Но почему? Дин требовательно тянет руку. — Дай трубку. — Сэм, я за этим и звоню. Вы с братом не должны больше меня искать. А теперь запиши следующие имена… Их отец в своём репертуаре. «Я отдал тебе приказ. Прекрати гоняться за мной и делай дело!» Сэм оспаривает — и телефон отправляется в ладонь Дина. «Так точно. Да, сэр». Сэма тошнит от этой исполнительности, но не от самого Дина. Дин не выбирал эту жизнь точно так же, как и он сам. Вот только в отличие от Сэма, на нём лежит ответственность. «Хватай брата и беги на улицу!» Сэм не раз слышал от Дина эту историю. Пожар, мама на потолке — со слов отца, который заходил в пылающую комнату, пытаясь спасти любимую жену. Демон, думает он. Ничего себе. Сэм каждый раз удивляется тому, что его, оказывается, ещё можно пронять — вот и пробито очередное дно. Демон охотился за их матерью — значит, был тут давно, строил планы, творил зло. Интересно, раз Ад существует, что же последует дальше? Рай? Ангелы? Небесное воинство? Сам дьявол? Сэм знает — все стрелки сходятся на Винчестерах. Всегда. Если и есть в Америке самые опасные переделки, туда обязательно поспешит или отец, или старший брат. Ему казалось, он вырвался из порочного круга, но, как выяснилось, ему суждено было прожить тот же ужас, что и его отцу. Джессика, пришпиленная чьей-то жуткой сверхъестественной силой к потолку, делает свой последний выдох. Джессика — с её нежными руками, сладким печеньем, нежным ароматом и уютно-мягким телом. Умная, красивая, ласковая и с хорошим чувством юмора — не девушка, а мокрый сон, мечта. Её больше нет. Она сгорела, подобно их матери. «Хватай брата и беги на улицу!» Сэм жив только благодаря Дину, который вытащил его, дезориентированного, из огня. Снова благодаря ему.***
По пути, указанному отцом, они решили заехать на собственную охоту — ещё по дороге к психиатрической лечебнице Рузвельт Сэм выследил её по газетам. Теперь он жалеет, что вообще заикнулся о призраке этой чёртовой старухи: после долгого, какого-то звериного крика Дин падает к нему в объятия, будто психически больной в приступе кататонии, и лишь позволяет довести себя до Импалы. Сэм нашаривает у него в кармане ключи, вталкивает Дина на пассажирское сиденье, сам садится на место водителя и гонит, как сумасшедший, до самого мотеля. Он не помнит, как объяснялся с хозяином — только то, что собрал абсолютно все вещи: сказалась отцовская выучка. Сэму кажется, будто они поменялись ролями — теперь Дин заперт в собственном пылающем сознании, а он пытается вытащить его, уезжая из злополучного городка со всей возможной скоростью. Фонари за окном почти сливаются в одну непрерывную линию света, когда Дин вдруг хватает его за локоть и сипит: — Останови машину. Сэм жмёт по тормозам, лишь каким-то чудом сумев сделать это достаточно плавно, чтобы не повредить Импале — это сейчас последнее, о чём он беспокоится. Дин тут же открывает дверь и вываливается наружу. Сэм, будто клоун из шкатулки с сюрпризом, вылетает из машины и, оббежав её почти со сверхзвуковой скоростью, падает на колени рядом с Дином. — Сэмми… Зрачки у Дина — почти во всю радужку, дыхание прерывистое, будто его душат изнутри. Сэм погрешил бы на призрака, но здесь не может быть никого. — Дин, дыши, — говорит он, хватая брата за плечи. — Это паническая атака. Она пройдёт. Дыши со мной. Вдох — выдох. Вдох — выдох. Давай. Дин вцепляется в его запястья и послушно пытается повторять, следуя ритму, заданному Сэмом. Вдох — выдох. Вдох — выдох. Что же, во имя всего святого, есть в их будущем такого, что настолько сильно напугало Дина? Сэм кладёт ладонь ему на грудь — сердце колотится, как безумное, инфаркта не случилось бы… И тут он вспоминает курсы первой помощи в Стэнфорде. «При панической атаке может помочь стресс, совмещённый с задержкой дыхания. Так, например, внезапный поцелуй останавливает приступ, если человек этого не ожидает». Времени на раздумья нет — губы у Дина совсем бледные. Сэм глубоко вдыхает, наклоняется и запечатывает его рот своим. Просто соприкосновение — но оно прокатывается по всему телу огненным штормом. Сэм невольно подаётся вперёд, вжимаясь сильнее, и видит — он не зажмуривался — как Дин распахивает глаза. — Сэмми? — выдыхает он, стоит их губам разомкнуться. Сердцебиение под ладонью Сэма успокаивается, но только немного. — У тебя была паническая атака, — объясняет он, неловко отстраняясь и садясь рядом с Дином прямо на холодный асфальт. — Это один из способов её остановки. — А. Сидеть рядом с Дином, прислоняясь спиной к Импале, оказывается неожиданно хорошо. Сэм берёт его за руку, крепко сплетаясь пальцами. — Я здесь, рядом с тобой, Дин. Ему хочется задать миллион вопросов, но они подождут. Дин обессиленно утыкается ему в плечо, не отнимая руки, и вдруг начинает плакать — молча, почти беззвучно вздрагивая всем телом. Это пугает Сэма сильнее, чем… Чем Джессика на потолке их общей спальни, объятая пламенем. Дин — сильный, это аксиома. Но, видимо, увиденного оказалось достаточно, чтобы сломать даже такого воина, как его брат. Сэм втягивает Дина к себе на колени, заставив перекинуть ногу через его бёдра, обнимает и баюкает в объятиях. Дин прижимается щекой к его плечу, непривычно льнёт, будто исчерпал все запасы терпения — и теперь умрёт, если его как следует не обнимут. — Сколько боли… — Задыхаясь, шепчет он. — Сколько чёртовой боли, и нет ей конца, Сэмми. Захлебнёшься, утонешь — и опять захлёбываешься. Умираю я — умираешь ты. Умираешь ты — умираю я. Шаг за шагом, друг за другом шли Винчестеры по кругу… Знаешь, кто так говорил? Грёбаный король Ада. Наш заклятый друг, наш сердечный враг. Мы подружились даже с ним, представляешь? Истерический смех вырывается у него из груди, и Сэм сдавливает его в своих объятиях сильнее, заставляет приникнуть всем телом — они вместе, они рядом, всё хорошо. — Я здесь, с тобой, Дин, — уговаривает он, чувствуя, как слёзы жгут глаза. — Я не умираю и не умру раньше, чем в старости. Я не брошу тебя одного, не брошу никогда, слышишь? — Ты лжёшь, — выдыхает Дин куда-то ему в шею. Это хуже, наверное, чем самурайский клинок, вспарывающий кишки — Сэм морщится от душевной боли, понимая, что Дин прав. Он уже бросил однажды, что помешает ему сделать это ещё раз? Но рациональная часть его разума напоминает: нет, всё уже не так, как прежде. Раньше Сэм мечтал о нормальности, но был честен с собой — он никогда до конца не верил, что получится жить так, как все. Увидев Дина в своей гостиной, он сразу понял это, просто не мог смириться. Жаль лишь, что Джессике пришлось погибнуть из-за него. Мама, потом она… Такое ощущение, будто Сэм несёт собой смерть любой женщине, появляющейся у него на пути. Дин же всегда давал девушкам то, что они хотели, давал отцу то, что тот хотел, и ему самому готов был всучить последнюю рубашку… Идеальный «плохой парень», идеальный сын и брат. А кто когда-то считался с тем, что хочет он сам? И Сэм неожиданно осознаёт: он долгие годы пил эту преданность, не вдумываясь, как глубока и бесценна эта жертва — любить просто так, получая только упрёки отца и отторжение от брата в ответ. — Дин, — Сэм гладит его по голове, изо всех сил пытаясь излучать всю ту любовь, что захлестнула его сейчас. — Я знаю, я виноват. Но я больше никогда тебя не брошу, обещаю. Дин, универсальный солдат Джона Винчестера, вечный спаситель Сэма. Это его стиль — спасти жизнь и посчитать, будто такое само собой разумеется. Огромная травма недолюбленного четырёхлетнего малыша — отсюда и любовь к сладкому, и неумение нормально завязать галстук, и привычка к глупым шуткам… Тому, кто кажется юным и слабым, вероятнее достанется любовь. А девочки ведутся на его внешность, не замечая проблем с привязанностью, потому что их больше интересует, так ли красив он без одежды, как в ней. Всхлипнув, Дин отстраняется. Смотрит на Сэма с безграничной нежностью, от которой сразу кажется, будто задыхаешься. — Я пойду на большую охоту за крупными рыбами — отныне я знаю, где их искать. И я не зову тебя с собой, Сэм. Ты знаешь, у меня есть одна работа — присматривать за тобой. И на том пути, которым я двинусь, я не смогу гарантировать тебе безопасность. А после того, что я увидел, я не смогу потерять тебя снова. Не в этот раз. Потрясающе — даже совершенно уничтоженный чем-то, что узнал о будущем, Дин всё равно готов пожертвовать собой, чтобы Сэм был в порядке. Какой же он всё-таки придурок. — Но я хочу пойти с тобой. Правильнее этих слов нет ничего на свете, и Сэм тянет Дина к себе. Они соприкасаются лбами. Дин зажмуривается, по щекам текут слёзы. Сэм тёплыми прикосновениями пальцев нежно стирает их одну за другой. — Тебе нельзя. Я запрещаю, — сипло шепчет Дин, гладя его по плечам. Сэм качает головой, горько улыбаясь: — Ты не отец, я не буду слушать твоих приказов. И ты всегда оберегал меня, словно ангел-хранитель, Дин. Настала моя пора быть за твоим плечом. Дин надтреснуто смеётся. — Ты не представляешь, сколько раз ты оказывался рядом в этом нашем безумном будущем. — Так расскажи мне, — просит Сэм, соединяя их руки, крепко сцепляя свои пальцы с Диновыми. Дин начинает говорить. Это похоже на сказку на ночь, самую страшную из всех тех, что когда-либо звучали под крышами многочисленных мотелей, где они ночевали за долгие годы детства и отрочества. Сэм слушает, отчаянно сжимая руки Дина в своих, смотрит, как он прячет глаза, и понимает — это не всё. Весь этот огромный путь, полный страданий и боли, который прошли те они, кто так и не встретил веталу на старом кладбище… Какого-то элемента не хватает. Чего-то, что заставляло их бросать свои души на чашу весов, где на другой была жизнь брата. Чего-то, что делало их незаменимыми друг для друга, кем-то, без кого жить нельзя. — И если нам предстоит такое будущее… Сэмми, лучше пристрели меня, когда я закончу эту охоту. Я не хочу мира во всём мире — не этой ценой. Дин замолкает. Сэм на мгновение представляет себя напротив брата, насаженного на жалкий кусок арматуры, торчащий из стены — после всего того, что они пережили. Над полем за спиной Дина занимается рассвет — рассказ был длинным, и ни один автомобиль, по счастью, не прервал его, проехав мимо. Первые лучи солнца светят Дину в затылок, напоминая нимб, и Сэма вдруг осеняет. — Когда ты пришёл за мной в Стэнфорд, ты сказал — я могу охотиться сам, но я не хочу. Он будто бы подобрал правильное заклинание — Дин поднимает глаза. Рассветное зарево ещё не дотянулось сюда, но, бликом от бока Импалы, свет отражается от влаги на веках Дина. Радужки лишь чуть светлее бездонно-чёрного зрачка. Он похож на демона-искусителя сейчас, а вовсе не на ангела. Так похоже на Дина — отказать архангелу, потому что вера в свободу воли сильнее, чем в победу над Люцифером, пусть и не в теле брата. — Но почему ты не хотел? Дин не отводит взгляда. Сэм невольно думает — должно быть, всё, что пережил он в прошлом и будущем, сейчас бушует в его голове. Дин не любит разговоры по душам, но именно сегодня шансов услышать правду больше, нежели когда-либо. Сэм задерживает дыхание, готовый услышать в ответ всё, что угодно… — Я люблю тебя, Сэм. …Кроме этого. Каждое слово звучит веско, сдавливая сердце, будто сошедшие с оползнем тяжёлые каменные глыбы. Давит. Подавляет. — Дин… Осознание ещё не вполне сформировалось — Сэму нужно время. Дин, похоже, не готов его ему дать. — Я повторяю — я не зову тебя с собой. Я был бы мудаком, если бы попытался. Но я хочу, чтобы ты знал то, что тот я сказать так и не решился — я люблю тебя. — Я тебя тоже, — пытается сгладить болезненность проступающей на поверхность правды Сэм, чувствуя, как мешающаяся внутри шестерёнка, которая всегда позвякивала в идеально налаженном механизме его разума, вздрагивает от этих слов. Дин горько усмехается. — Не так, Сэмми. А вот так. Он обхватывает лицо Сэма ладонями и притягивает к себе, резко выдыхает, будто перед прыжком в воду — и целует. Небо не падает на землю, земля не разверзается, чтобы поглотить их. Просто губы Дина на губах Сэма. От неожиданности тот приоткрывает рот, и его языка касается другой, несущий с собой неземную сладость. Лёгкий яблочный привкус растекается по рецепторам. Видимо, даже так плод с дерева познания работает, потому что в голове Сэма будто раздаётся громкий щелчок — и вот она, та самая недостающая шестерёнка. Все те разы, когда он признавал то, как важен для него Дин. Джессика, которая была крепкой, светловолосой и, в зависимости от освещения, зеленоглазой… Привычка к чужому плечу рядом, то, как он ревновал Дина к каждой встречной девушке, то, как подозрительно быстро он адаптировался обратно к Дину, хотя к Джессике притирался месяца два, и вообще — сейчас он страдал в основном из-за кошмаров, не из-за горя, о котором говорил отец. Оно будто притупилось наутро после пожара, и Сэм больше не возвращался к этому ощущению. То место в душе просто онемело. И всё. — Боже мой, — шепчет он, стоит их губам разомкнуться. Дин вновь прячет взгляд, пытается убраться с его колен, но Сэма накрывает каким-то ощущением всезнания — он всё понял, наконец-то всё понял! Он хватает Дина за плечи. — Пусти, Сэм. — Нет. Притянуть к себе, вернуть губы туда, где им положено быть — так правильно. Сэм целует со всей горячностью, на которую способен. Дин сопротивляется недолго — боже, он же все эти годы был просто человеком, а Сэм вёл себя с ним так, будто Дин — стойкий оловянный солдатик и всё выдержит. И неожиданно всё встаёт на места — их невероятная сосредоточенность друг на друге, его неуклюжие попытки не столько завести отношения с девочкой, сколько покрасоваться перед Дином, его бегство в Стэнфорд — невозможно было оставаться рядом с Дином и смотреть, как он не пропускает ни одной юбки, чувствуя не зависть, а что-то другое, более жгучее и болезненное… — Я ревновал тебя к каждой девчонке, что проходила мимо, — доверительно шепчет Сэм в губы брата, разорвав поцелуй. — Теперь я понимаю, что это было. Я не завидовал, я злился, что это не мне ты улыбаешься. Ты оказался сообразительнее меня. Дин трётся о его щёку носом, вздыхает. — Ветала всё-таки выпустил мне кишки, да? Ты бы не сказал такого, Сэмми. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Сэм подаётся вперёд, чуть сдавливает зубами мочку его уха, заставляя Дина вздрогнуть, а затем шепчет: — Привыкай. Дин тянется к нему — но отстраняется и вскакивает в мгновение ока. Сэм не успевает спросить, в чём дело — слышит гул мотора. Дин подаёт ему руку, помогает отряхнуться, и, когда машина подъезжает к ним, они уже сидят в Импале. — Сейчас, Сэмми, — многообещающим тоном говорит Дин, заводя мотор. Его профиль такой красивый, что Сэма будто пронзает ударом тока. И как он мог не замечать, что любуется собственным братом? Внизу живота словно загорается пламя, Сэма подмывает наклониться, расстегнуть ширинку джинсов Дина и хотя бы прикоснуться. Дин поворачивается к нему, в глазах — адское пламя, ни с чем не спутать. — Держись, — велит он и трогается с места сразу на такой скорости, что Сэм вцепляется в сиденье под собой и ручку над пассажирской дверью. Импала лихо несётся по дороге, ощутимо подпрыгивая на кочках, но впервые в их общей истории Дину, похоже, начхать — и Сэм не собирается напоминать ему о том, что машину стоило бы поберечь. Они заезжают в подлесок, прямо на полянку, со всех сторон, кроме въезда, прикрытую кустами. От дороги достаточно далеко, и та колея, по которой Дин вёл Импалу сюда, не выглядела часто используемой. — Иди сюда, — выдыхает Дин, резко откидывая сиденье и открывая дверь со своей стороны, чтобы Сэму было куда деть ногу. Это жутко неудобно, и, если бы Дин не отодвинулся чуть дальше, неловко елозя задницей по креслу, места вовсе бы не хватило. Сэм доволен — он хватает Дина за воротник, притягивает к себе и со стоном впивается ему в губы. Слюна продолжает нести в себе нектар яблока познания, потому что вспышки воспоминаний из будущего обжигают Сэма, будто факелы, приставленные к пяткам. Он понимает, почему ветала сказал о тихом самоубийстве — Сэм мог бы, столкнись он один лицом к лицу с такой жуткой памятью. Проблема в том, что Дин всё равно не смог бы жить без него. Лиза не в счёт — это был просто способ притвориться, что не ждёшь. Мир Дина всегда сосредоточен на нём одном. Боже. — Дин, — всхлипывает он между поцелуями, возясь с пряжкой ремня на его джинсах. — Дин, пожалуйста… — Сэмми, сейчас… Сосредоточенный даже теперь, Дин расстёгивает на нём и на себе ширинки, жадно засовывает руку ему в бельё. Сэм стонет в шею брата, чувствуя, как ладонь сжимается на его члене, тянется сам — и с упоением слушает, как Дин охает, утыкаясь лбом ему в плечо. Патовая ситуация, они оба слишком на взводе — и Сэм широко разводит ноги, садясь ближе, хватает Дина за плечи. Тот понимает без слов — их руки сталкиваются внизу, потом ложатся одна на другую, прижимая члены друг к другу, и начинают двигаться. Это хорошо почти до боли — Сэм вздрагивает от напряжения и возбуждения, тянется к Дину, губы к губам, одно горячее влажное дыхание к другому. — Боже, блядь, Сэм… — Давай, Дин. Сумасшествие — иначе не назвать. Они жадно, мокро целуются, дроча одновременно, как подростки, и это почти так же хорошо, как тогда, в благословенные шестнадцать — Сэм напрягается первым, кончая, и Дин, охнув, следует за ним. В бардачке лежит пачка влажных салфеток. Сэм вытирает их, не поднимая глаз, но не потому, что стесняется — просто не может смотреть на то, какой Дин красивый. Всегда был, но сейчас — особенно. — Сэмми, я… — Мы заигрались в нормальность, Дин, — шепчет он, поднимая, наконец глаза. — Убили в себе то, что дарило нам уют, подчинением отцу… А ведь мы всегда были друг у друга, и, если бы не противостояли, а поддались… Теперь, оглядываясь назад, он видит, что не позволял сознанию замечать правду, что отталкивал Дина, как только мог. Он чувствовал, к чему всё идёт, и бессознательно отрекался от этого. — Я люблю тебя, — повторяет Дин. Сэм отбрасывает салфетки на пол перед пассажирским сиденьем и льнёт обратно, в родные объятия. — Какие же мы всё-таки идиоты, — говорит он, целуя Дина в щёку — целомудренно, по-простому, но с той любовью, что прожигает ему насквозь сердце прямо сейчас. — А теперь, — Дин гладит его по спине под рубашкой, — мы с тобой разработаем план, как же всё-таки выжить в этой мясорубке. Потому что я не потеряю тебя после того, как мы… Сэм кладёт палец ему на губы, заставляя умолкнуть. — Дай мне одну минуту, Дин. Он прикрывает глаза, слушая, как в груди брата бьётся преданное сердце. И ему кажется, что он слышит отголоски каждого удара: «Сэм-сэм, сэм-сэм, сэм-сэм».