But in the end it doesn't even matter

Фрэнк едва успел. Паранойя, — так он думал два месяца назад, когда, окровавленный, зашел в магазин и купил холостые патроны, заменив ими боевые в отобранном у грабителя пистолете. И, — снова ирония суки-судьбы, — эта паранойя спасла жизнь не Фрэнку, как тот предполагал, а тому, кого сам Фрэнк еще год назад пытался уничтожить. Всего пара секунд понадобилась Билли, чтобы осознать, что пистолет не выстрелил, и опрокинуться назад в попытке упасть с крыши. Но этих секунд Фрэнку хватило, чтобы в три прыжка преодолеть расстояние до края, успеть ухватить мужчину и дернуть его на себя. Они покатились по крыше, обмениваясь ударами и собирая на одежду снег, грязь и птичий помет. Прежде, еще во время службы и тренировочных спаррингов, Фрэнк и Билли были примерно равны — Фрэнк чаще побеждал силой, Билли — ловкостью и скоростью. И хотя после комы Билли проделал колоссальную работу по восстановлению, после дюжины взаимных ударов Фрэнку все же удалось скрутить его, заломив за спиной руки и впечатав лицом в шершавую наледь крыши. — Блядь, ты о чем вообще думаешь? — ревет он во всю глотку, вспугнув своим криком стаю голубей, и адреналин бешено несется по венам, так, что кровь почти кипит. А Билли зло скалится, елозит под ним, безуспешно пытаясь скинуть усевшееся ему на спину тяжеленное тело: — Пусти! Ты нихуя не понимаешь, Фрэнк! Я не хочу жить с этим! Слышишь? Не хочу! Фрэнк рычит. Одной рукой торопливо расстегивает и стаскивает ремень из джинсов, стягивает им за спиной руки Билла. Поднимается сам и рывком поднимает его следом: — Вперед. И без глупостей. Лифтом он не собирается пользоваться — адреналин все еще кипит в крови, и им обоим необходимо время, чтобы собраться с мыслями. На площадке между седьмым и восьмым этажами они встречают молодую женщину. Та испуганно смотрит на них, наверняка отмечая и грязную одежду, и виднеющиеся на лицах свежие ссадины, и то, как Фрэнк удерживает сведенные за спиной Билли руки. Фрэнк паскудно ухмыляется: — Привносим в жизнь разнообразие. Женщина удивленно округляет глаза, но испуганной больше не кажется, и Фрэнк подталкивает Билли вперед. Дверь в квартиру так и осталась приоткрытой. Фрэнк тщательно запирает все замки, толкает Билли в кухню, усаживает его на стул и полотенцем притягивает все еще связанные руки к спинке. Аптечка на холодильнике, только руку протяни. Смочив ватный диск антисептиком, Фрэнк снова поворачивается к Билли, промывает ему сочащиеся кровью ссадины над бровью и на скуле. — Ничего тебе не сломал? В темных глазах Билли бешеный вихрь эмоций. Помедлив, он сквозь зубы бросает: — Нет. — Ладно. Фрэнк обрабатывает собственную разбитую губу и несколько полученных царапин, убирает на место аптечку. Берет второй стул и садится напротив Билли. Они смотрят друг на друга. Глаза в глаза. Долго. Постепенно отогревающееся тело ломит болью. Лицо, пальцы рук, ног… Все-таки замерзли они там, на крыше, изрядно. — Успокоился? — наконец интересуется Фрэнк. Билли коротко кивает: — Вполне. И снова молчание. Слышно только, как тикают часы на стене. — Зачем остановил меня? Вопрос закономерный. Было бы глупо надеяться, что он не прозвучит, и все же Фрэнк чуть-чуть надеялся. — Не знаю, — честно отвечает он. Билли выразительно приподнимает бровь. Черт возьми, только он умел делать это так, что собеседник чувствовал себя невежественным простолюдином, обделавшимся прямо перед королевской особой. — Я виноват в том, что всю твою семью убили. На моих руках смерть Марии, Лизы и Фрэнка-младшего. Я мог предупредить тебя раньше. Мог сделать хоть что-то, и тогда они были бы живы. Билли говорит медленно, словно пытаясь своими словами донести до Фрэнка всю тяжесть собственной вины. Как будто об этом можно было забыть. Это действительно больно — Фрэнк чувствует, как в груди ноет невидимая рана, которая никогда не сможет зажить окончательно. А Билли неумолимо продолжает: — Из-за моей жадности и трусости их отняли у тебя. Ты хотел убить меня за это. Я пытался убить тебя в ответ. Так позволь мне просто закончить начатое тобой. Ради нашей дружбы. Ради того, кем мы были друг другу. Пожалуйста, Фрэнк. Теперь Билли почти умоляет. Фрэнк выдыхает. Шумно, протяжно. Он никогда не был тем, кто умеет красиво говорить, предпочитая словам — действие. И сейчас выразить словами то, что творилось у него в душе было сложнее, чем в одиночку провести зачистку здания, оккупированного террористами. — Да, ты облажался. Просто пиздец как облажался. И тебе жить с грузом этой вины. Ты сказал, что из-за тебя я лишился семьи. Это так. Но… но ты тоже моя семья. Билли хмурится. Он явно не понимает, к чему ведет этот разговор, но молчит, не перебивает, позволяя Фрэнку продолжить. — Ты тот, кто хуеву тучу раз вытаскивал мою задницу из передряг. Ты тот, кто годами прикрывал меня, кто шел за мной в самое Пекло, а после возвращался. Ты тот, кто делился со мной последним глотком воды, последним куском хлеба. Ты рисковал собой, чтобы спасти меня, и, ты и сам знаешь, я всегда поступал так же. Фрэнк поднимается со стула, быстро развязывает полотенце, а после и ремень на запястьях Билли. Говорит тихо: — Как бы то ни было, ты — моя семья. Больше, чем друг. Больше, чем брат. Ты все, что у меня осталось, и я не готов потерять и тебя тоже. И отступает к двери, прижимаясь спиной к стене. Что ты сделаешь, Билли? Как поступишь теперь? Билли растирает запястья. Поднимается, подходит к Фрэнку, остановившись в полушаге. Он может выйти из кухни, может совсем уйти, — Фрэнк не загораживает проход, — но не двигается. Лишь смотрит так пристально, словно пытаясь найти, разглядеть что-то в глубине глаз напротив… И находит. — Мои извинения не вернут к жизни погибших. Но, если ты позволишь, я каждый день, каждый час, каждую минуту своей жизни положу на то, чтобы искупить хотя бы часть вины и заслужить твое прощение. Голос Билли срывается на последних словах. Он опускает голову, пряча лицо, сжимает дрожащие пальцы в кулаки, и потому не сразу замечает, как Фрэнк подается вперед, притягивая его в свои объятия. Это оказывается последней каплей. Короткий всхлип срывается с губ, когда Билли утыкается лбом в плечо Фрэнка. Он комкает в ладонях его куртку, дрожит, и все, что Фрэнк может — это обнимать его, как когда-то, в больнице, словно пытаясь собрать воедино хрупкие осколки человека, и шептать, баюкая в объятиях: — Мы справимся с этим. Вместе. *** Уже вечером, в полумраке гостиной, подсвеченной лишь мягко переливающимися огнями елки, Билли спрашивает: — И все-таки, почему ты не дал мне упасть? Фрэнк лежит на диване, скрестив руки под головой. Сияние гирлянды сквозь елочные ветви образуют на потолке красивый узор теней и света, и Фрэнк, похоже, любуется им… А Билли смотрит на Фрэнка. — Я давно и основательно поехал крышей. Ты знал? А как еще можно выжить в этом спятившем мире? Билли коротко фыркает. Если кто-то из них двоих и повредился рассудком, то это явно не Фрэнк. — А если серьезно? — А если серьезно… Сначала я думал, что хочу этого. Хочу, чтобы ты вспомнил все. Хочу твоей смерти. Потом все изменилось. А когда я понял, что это может произойти… — Фрэнк мотает головой, закрывает глаза. — Не знаю. Внутри словно что-то оборвалось. Упало вместе с тобой с десятого этажа и осталось лежать на асфальте в луже крови. Твоя смерть не вернет погибших, но заберет у меня последнее действительно важное, что я не хочу терять. Что не готов терять. Билли молчит, оглушенный тихим признанием. Когда он все же решается сказать кое-что в ответ, то понимает, что Фрэнк уснул. Бесшумно, Билли поднимается с места, аккуратно укрывает Фрэнка пледом, а потом еще долго сидит, глядя, как сверкают огни елочной гирлянды. Кошмары той ночью ему не снятся. Снится Фрэнк, и полутемная комната, и глупые, пьяные, но кажущиеся такими важными разговоры, а где-то в углу сознания тихий голос поет о том, что в конце концов все это возвращается*… * But it all comes back to me (in the end) (Linkin Park «In The End») *** Под елкой два свертка в блестящей фольге и с пышными, точно крем на пирожном, бантами: один чуть больше сигаретной пачки, второй — достаточно плоский и довольно-таки внушительный, около трех с половиной футов в длину. И если о содержимом маленькой коробки Фрэнк знал прекрасно, — сам убирал под елку, проснувшись среди ночи, — то второго на тот момент там определенно не было. — Привет. Билли только вышел из душа — он босой, в легких тренировочных штанах, мокрые волосы зачесаны назад, а на воротнике футболки и плечах расплываются влажные следы от падающих с волос капель. Охуенный настолько, что в груди сжимается так больно-сладко, и приходится стискивать в кулаки руки, чтобы не потянуться к нему всем телом. Блядь, Фрэнк, утихни. То, что ты пускаешь по нему слюни, еще не значит… Короче, нихрена это не значит. Держи себя в руках, Касл. — Ты когда успел? — наконец выдавливает он, коротко кивая в сторону елки. — Санта на оленях мимо пролетал, просил передать. А ты, как обычно, все проспал. — Иди ты! — беззлобно фыркает Фрэнк в ответ. Билли уже держит в руках свой подарок, — с детским нетерпением срывает бант, цепляет край фольги. Фрэнк пока не торопится брать свой — ему до мурашек интересно увидеть реакцию Билли на содержимое. Наконец, фольга летит на пол, а в руках Билли — коробка с мужским парфюмом. — Угадал? — ухмыляется Фрэнк, вспоминая, как несколько недель ходил по парфюмерным магазинам, доставая консультантов просьбами помочь найти ему мужской с нотами мяты и цитрусов, пока не нашел тот самый. Как оказалось, самая большая проблема выбора в том, что буквально после пары пробников нос так забивался ароматами, что приходилось делать перерыв в несколько часов, чтобы обоняние вернулось в норму. — Слабо сказано, — Билли улыбается так широко, что от уголков глаз разбегаются лучики морщин. — Спасибо, Фрэнки. Достаточно буквально одного распыления, чтобы воздух в комнате наполнил знакомый аромат, и Фрэнк ловит себя на том, что вдыхает глубоко, словно не в силах надышаться. — Эй, а свой подарок открывать не собираешься? Санта обидится! Фрэнк весело хмыкает и прикусывает губу, скрывая волнение. Коробка довольно легкая, и, торопливо срывая упаковку, он уже догадывается… Гитара. Когда-то он мечтал о такой. Но на тот момент у него уже был неплохой инструмент, так что тратить деньги и покупать новую он не видел смысла. А потом стало как-то не до этого. И вот… — Но как?.. Слов отчаянно не хватает. В глазах Билли пляшут озорные бесенята: — Вспомнил один из оставленных на всякий случай счетов, до которого, как оказалось, не добрались федералы. Когда к счету на оплату можешь добавить пару лишних нулей, заказ привезут даже в Рождественскую ночь. И все же, несмотря на улыбку, после этих слов Билли кажется чуть-чуть настороженным, словно не знает, как Фрэнк отреагирует на то, что память окончательно вернулась. Словно все еще ожидает подвох. Фрэнку это не нравится, но он понимает, что им обоим необходимо время. Возможно, много времени, но это не важно — он готов ждать столько, сколько потребуется. Гитара настроена почти идеально. Устроившись поудобнее на диване, Фрэнк слегка подкручивает колки, пробегает пальцами по струнам, прислушиваясь к чистому звуку. Оказывается, ему не хватало этого. — Билли, я… — снова начинает он, и снова замолкает. — Все нормально. Я просто соскучился по твоему бренчанию. Особенно часа в два ночи. Уверен, соседи тебе тоже скажут спасибо. Фрэнк смеется. Да, было такое там, на службе. В перерывах между заданиями, не в силах иногда заснуть, он брал гитару, выходил из палатки и играл там, звучанием струн успокаивая собственные нервы… и тратя нервы других. — Что ж, теперь ты сам виноват. Знакомясь с инструментом, Фрэнк рассеянно наигрывает незамысловатый перебор, который можно повторять снова и снова. Он чувствует себя… взволнованным. Будто замер на острие лезвия, и любое неосторожное движение легко отправит его в пропасть. Когда, как ни старайся, жизнь нельзя разделить на черное и белое, а самая большая боль и самая невозможная радость сплетаются в душе покруче Гордиева узла, сложно принять решение. Но он свой выбор сделал и теперь собирается следовать этому пути до конца. Правда в том, что Фрэнку нужен Билли. Правда в том, что Фрэнк хочет Билли. Хочет так, что все сложнее останавливать себя и не начать тупо пялиться на то, как Билли говорит, как улыбается, как двигается… Фрэнк помнит, как это было охуенно в тот их единственный раз, и даже лошадиная доза алкоголя и весь творящийся в его жизни пиздец не смогли вытравить из памяти ощущения этих губ на своих губах, этих рук на своем теле, на своем члене… Пусть даже Билли не помнит этого, Фрэнк — помнит, и никогда не сможет забыть. Лицо немного горит. Хорошо, что Билли не может прочесть его мысли. Сейчас он сидит в кресле напротив, расслабленно запрокинув голову на скрещенные руки — Фрэнк видит четкую линию его челюсти, горло со струнами натянувшихся жил, напряженные мышцы снова рельефных рук, обнажившуюся полоску живота под чуть задравшейся футболкой… и это невыносимо. Фрэнк опускает голову, закрывает глаза, пытаясь расслабиться и позволить мышечной памяти выполнить всю работу, но даже закрытые глаза не помогают, потому что образ будто отпечатался на сетчатке и пробуждает совершенно иные воспоминания. Гитара в его руках уже не просто инструмент, она — продолжение его рук, его мыслей, и не удивительно, что она отзывается на ту бурю, что сейчас кипит и безумствует в его душе. I tried so hard and got so far But in the end it doesn't even matter I had to fall to lose it all But in the end it doesn't even matter* Он напевает знакомые слова вполголоса, как никогда остро чувствуя каждое. Тихо скрипят пружины кресла — даже погруженный в свои мысли, Фрэнк замечает изменения в окружающей обстановке. Что поделать? Годы службы в войсках въедаются, кажется, даже в костный мозг. — Фрэнк? Пальцы вдруг срываются, — движение слишком резкое, Фрэнк прижимает ладонью обиженно гудящие струны, и лишь после этого поднимает взгляд. Билли рядом. Стоит и смотрит на него своими невозможными глазами, словно бы в самую душу заглядывая, и Фрэнк, как всегда, добровольно теряется в этой тьме. Блядь, да он и так уже по уши во всем этом. Просто хочется узнать ответ на еще один, последний важный для него вопрос. — Ты и правда не помнишь? — тихо спрашивает он. Красиво очерченные губы кривятся в мучительной, болезненной усмешке: — Блядь, Фрэнк, разве я мог бы это забыть? Я все это время как бешеный дрочил на эти воспоминания, пока ты не выбил из меня все дерьмо. И даже после этого не смог забыть. Сердце бьется медленно, каждым своим толчком ударяясь о ребра изнутри, а кровь в венах словно загустела. Это пиздец. Окончательный и бесповоротный. — Почему промолчал тогда? Почему молчал все это время? Это не упрек. Ему действительно надо знать. — Я не был уверен в том, какой выбор ты сделаешь. Пока существовала вероятность, что это буду не я, я не мог рисковать. Лучше оставаться рядом в качестве друга, чем позволить себе потерять тебя навсегда. Для этого я слишком эгоист. Фрэнк аккуратно откладывает гитару и поднимается. Они почти одного роста, и расстояние между ними сейчас едва ли больше фута, но воздух только что не искрит от бешеного напряжения. Надо было что-то сказать. Или спросить. Он не помнит. Ай, да похуй! — Мы просто два идиота, — подытоживает он… …и плавно опускается на колени. Как же давно он хотел сделать это. — Фрэнк, что ты?.. Бля… Билли шипит сквозь стиснутые зубы, глядя на то, как Фрэнк оттягивает и приспускает с него сначала спортивные штаны, а потом и трусы. Член Билли обжигающе горячий и уже наполовину напряжен; Фрэнк обхватывает его ладонью, на пробу несколько раз сдвигает нежную кожу взад-вперед, чувствуя, как член наливается силой и окончательно твердеет в его руке. Быстрым движением Билли стягивает с себя футболку и небрежно откидывает ее на кресло позади себя. — Если ты хочешь меня убить, продолжай в том же духе, — дразнящая интонация в густом, прозвучавшем ниже, чем обычно, голосе отдает дрожью в подушечках пальцев Фрэнка, и он ухмыляется в ответ. Член Билли красивый, если вообще можно сказать такое о члене. Аккуратный, даже изящный — под стать хозяину. Фрэнк касается подушечкой большого пальца натянувшейся уздечки, и Билли резко выдыхает. Фрэнку это определенно нравится. Его собственный член уже напряжен так, что низ живота ломит жаркой болью, но Фрэнк терпит. Снова двигает рукой, полностью обнажая головку, размазывает выступившую на кончике каплю смазки, и, не разрывая зрительный контакт, облизывает губы и подается вперед, впервые принимая член. У него нет никакого опыта в этом, но, по-видимому, это не так уж важно. Едва губы Фрэнка касаются члена и раскрываются, впуская в рот, Билли ломается. Он жмурится, трагично изогнув брови, и стон — тот самый нежный, протяжный стон, что все эти годы преследовал Фрэнка, — разбивает тишину комнаты. Взметнувшаяся было в неловком взмахе рука ложится на затылок Фрэнка, — не давя, а лишь касаясь, словно в поиске заземления; Билли пропускает между пальцами короткие пряди его волос, чуть потягивает, и это чертовски, до мурашек, приятно. Билли Руссо пахнет гелем для душа, мятой, цитрусом… и самим Билли, и именно этот охуенный запах выносит остатки здравого смысла мощнее, чем выстрел в упор из обреза. Фрэнк сосредотачивается на минете, делая то, что ему самому бы понравилось; прислушиваясь к ответной реакции Билли, он то смыкает губы тугим кольцом, то расслабляет их, то обводит языком головку, то щекочет уздечку… Билли потрясающе отзывчив, — двигает бедрами, выгибается всем телом, дышит шумно, прерывисто, то и дело проводит языком по губам — Фрэнк видит это, пока член Билли скользит по его собственному языку. Раскрасневшийся, возбужденный до предела, Билли требовательно хнычет, а затем и вовсе стонет в голос, когда Фрэнк на пробу пропускает его член глубже в горло. А потом снова. И снова. Фрэнк старается, — что угодно, лишь бы слышать эти восхитительные, полные удовольствия звуки. Волосы на лобке Билли коротко подстрижены; они покалывают кончики пальцев, когда Фрэнк скользит второй рукой к мошонке. — Твою ж… Билли отчаянно жмурится, подается бедрами навстречу, и по напряжению члена во рту, по поджавшимся яйцам, по дрожи, охватившей его, Фрэнк понимает, что тот уже близко. И как бы ему не хотелось продлить этот миг предвкушения оргазма, но он сам уже на грани. И Фрэнк сосет. Сильно и ритмично, подчиняясь направляющей его движения руке на затылке, и совсем скоро Билли всхлипывает, срываясь в беспорядочные рывки, и во рту Фрэнка становится горько-солено, так что приходится торопливо сглатывать семя и собственную слюну, излишек которой уже сбегает из уголка губ по подбородку. Еще несколько секунд Фрэнк держит член во рту, согревая теплом дыхания, и лишь когда тот теряет твердость, выпускает и поднимается с колен. Билли открывает глаза, улыбается лениво и довольно. Ну точь-в-точь кот! Хотя нет, не кот. Ягуар. Пантера. Те, что черные, как смоль, и пиздец какие опасные. Прекрасная ярость и смертоносная грация. — Потрясающе… Небрежно поправив одежду, Билли тянется к губам Фрэнка, целует лениво и охуеть как глубоко, и, кажется, собственный вкус его нисколько не смущает. А Фрэнк теряется в этом поцелуе. В прикосновениях губ. В скольжении языков. В ощущении стройного сильного тела в его объятиях. В тихих, довольных звуках, которые Билли издает, и ради которых Фрэнк готов сделать, наверное, что угодно. Если это — его ад, то он готов гореть в нем вечно. Рывок — и Фрэнка впечатывают лопатками в стену, выбивая резким движением приглушенный стон. Билли дерзко ухмыляется, — нет, скалится, точно хищный зверь, — вклинивает колено меж его ног, и от ощущения прижавшегося к его паху бедра у Фрэнка сносит крышу. Он стонет — коротко, гортанно, потому что Билли прижимается к нему всем телом и вновь и вновь потирается бедром о его стояк, заставляя вздрагивать и материться сквозь стиснутые зубы: — Блядь, Билли, я сейчас кончу! В срывающемся голосе Фрэнка мольба. Он не уверен, что выдержит еще хоть сколько-то и не кончит вот прямо сейчас, заливая спермой белье. И Билли прислушивается к его мольбе, отстраняясь ровно настолько, чтобы удалось оттянуть и рывком приспустить его штаны вместе с трусами, пока Фрэнк наконец избавляется от собственной майки. Кожа на животе Фрэнка, у пупка, блестит от обильно выделившегося предэякулята, а волоски склеились. Билли обхватывает рукой напряженный член, поглаживает подушечкой большого пальца головку, растирая смазку, и Фрэнк нетерпеливо подается навстречу ладони — от возбуждения стремительно темнеет в глазах, и он понимает, что долго ему не продержаться. Билли тоже это понимает, в тот же миг переставая осторожничать. Подается вперед, прижимается плечами, обнаженной грудью, перехватывает свободной рукой запястья Фрэнка, прижимая их к стене над его головой, и от всего этого, от контакта кожи к коже Фрэнка буквально плавит. Склонив голову, Билли покусывает тот чувствительный изгиб, где шея соединяется с плечом, и тотчас же зализывает оставленный им след, втягивает кожу, — похуй на засосы, только не останавливайся! — и Фрэнк глухо выстанывает его имя, а колени уже трясутся и слабеют так, что впору свалиться на пол. Сомкнутые в кольцо пальцы скользят по его члену в уверенном ритме, настойчивый, прерывающийся шепот Билли врывается в мозг, кажется, напрямую в участок, отвечающий за удовольствие: — Кончи, Фрэнки, ну же, давай, сделай это для меня, кончи, давай же, давай, давай… И Фрэнк кончает. Задыхается, вжимаясь в шею Билли пылающим лицом, двигается ему навстречу, и, наконец, обильно выплескивается в чужую ладонь, выгибаясь и скуля, будто пацан на впервые зашедшем дальше обычного свидании. С трудом удается восстановить сбитое дыхание и оторваться от крепкого плеча, вкусно пахнущего Билли и сексом, напоследок коротко прижавшись губами к чуть влажной от пота коже. А затем Билли делает то, что почти пробуждает Фрэнка к немедленному второму заходу — поднимает руку и, глядя Фрэнку в глаза, слизывает с ладони сперму. Взгляд его в этот момент как никогда блядский, и Фрэнк невольно стонет: движения языка Билли рисуют в мозгу самые яркие, самые пошлые образы, с которыми не сравнится ни одно порно. — Ты понимаешь, что нарвался? — в голосе Фрэнка жаркое, темное обещание. — Я очень на это надеюсь, — ухмыляется Билли в ответ. Им обоим необходимо время на восстановление, во рту немного сушит, да и в душ ему самому не мешало бы сходить. Так что как бы Фрэнку ни хотелось прямо сейчас утащить этого чертовски сексуального мужика в постель и не выпускать его хотя бы пару суток, он сдерживается, с сожалением подтягивая и заправляя себя назад в штаны. Надолго ли? От этой мысли Фрэнк не может сдержать улыбку, и, видя это, Билли выразительно приподнимает брови: — Что? Темные глаза лукаво блестят, а от ответной так любимой им ухмылки захватывает дух. Фрэнк поднимает руку, касаясь лица Билли, проводит кончиками пальцев по шрамам на лбу, щеках, носу… — И все равно ты пиздец какой красивый. Знаешь? Билли тихо смеется: — А ты пиздец какой неожиданный. Не думал, что ты способен на такое. И нахально, бесстыже оттягивает и приподнимает языком изнутри собственную щеку, двигает там, имитируя минет. Фрэнк в ответ закатывает глаза; он немного смущен, — совсем чуть-чуть, — но ему несомненно нравится то, что сейчас произошло, и он не против повторить. — Блядь, Билли, не заставляй меня пожалеть об этом. Билли в ответ пожимает плечами: — Я всего лишь показал, как сам буду выглядеть на твоем месте. Фрэнк резко выдыхает в предвкушении, а Билли уже тянется к его губам, целуя жадно, жарко, сладко, скользит ладонями по плечам, увлекая за собой, к кровати, и последней ясной мыслью Фрэнка было то, что до душа в ближайшие пару часов он точно не доберется… * Я так старался и зашел так далеко / Но, в конце концов, это даже не имеет значения / Я должен был упасть, чтобы потерять все это / Но, в конце концов, это даже не имеет значения (Linkin Park «In The End»)