Дикий виноград

Темно. Глаза плохо привыкают к мраку, и моргать больно. Под головой натекла лужа. Слипшиеся волосы занавесили лицо, и дышать нечем. Страх жалит под ребра вместе с воспоминаниями о произошедшем. Орущий отец, брат, бросающийся на него и летящий в коридор пугающе-безвольной куклой. Сашка пытается привстать на руках и неизбежно поскальзывается на утоптанной до состояния камня глине. Высоко вверху — тонкая прорезь света. Бесцветные лучи падают наискось на каменные ступени, ведущие из погреба к запертой двери. Они с отцом тогда вывалились на улицу. Сашка пару раз умудрился вполне удачно того садануть под дых и по роже. А потом батя двинул его головой об угол погребной арки и начал душить. Наверное, начал. Саша помнит только, как смыкались на горле огромные лапищи и в лицо дышало гнилыми зубами и многолетним перегаром человекообразное чудовище. Перед глазами все покачивается, словно мир штормит. Руки, ребра, ноги - все болит. То, что не отбил отец, он отбил, скатываясь по ступеням в погреб. Вряд ли батя утруждал себя стаскиванием полудохлого сына вниз. Точно же, просто швырнул с самого верха. Все, что может думать Саша: нужно выбраться. Там остался брат. Сейчас уже больше не важно, чем они двое занимались в постели перед тем, как в комнату вломился отец. Важнее вытащить мелкого. И не дать бате убить их. Потому что все вполне может этим закончиться. Совсем недавно Витек Сашку именно убивал. Это уже не было похоже на обычные псевдо-воспитательные пинки и тумаки просто от того, что скучно и хочется на ком-то сорваться. Сашка кое-как встал. Он совершенно голый, по шее с затылка течет точно не варенье из разбившейся случайно банки. В их погребе давно живет только гнилая картоха и жирные слизни. Сейчас Саша что-то среднеарифметическое между ними. Тоже весь в пятнах и разваливается на студенистые куски. Ползет по ступеням, как беспозвоночное, оставляя за собой влажную дорожку из черных капель. Вверх. Еще. Там брат. Он должен добраться и помочь младшему. Дверь оказывается запертой, когда Саша до нее добирается. Парень молча колотится в доски, наваливается посиневшим от побоев плечом. Рычит. Почти теряет сознание от боли, но продолжает биться в дверь с настойчивостью маньяка. Потом выдыхает и выдыхается. Пытается думать. С той стороны отец запер его на кованый тяжелый крючок. В зазор у откоса видно, как стальная пластина соединяет вогнанную в дверную раму скобу и полотно. Саша падает на верхней ступеньке на колени и шарит растопыренными пальцами по полу, ощупывает порог, подковыривает все выемки и впадины в поисках чего-то, что их спасет. Нащупать на двери отколовшийся кусок получается у самого края, и, сцепив зубы, Сашка тянет его ногтями, умоляя не обломаться раньше времени. Старая древесина еще достаточно твердая. Щепка хрустит и остается в окровавленных руках длинным обломком почти в ладонь. Чтобы просунуть ее в просвет между откосом и дверью, приходится навалиться на нее плечом. Обломок входит в зазор. Саша давит щепкой на крючок снизу, выбивая его из петли. Свобода! На улице уже светло. Утро только рдеет. Подожжённый горизонт еще не открыл глаза, не выкатил пылающий зрачок солнца. В это время они обычно только просыпаются в школу. Саша, пошатываясь, идет к дому. Шарит взглядом по двору. Подумав, меняет траекторию и бредет к сараю, чтобы достать оттуда топор. Уже с ним возвращается к входной двери, провисшей на одной петле и настежь распахнутой. В доме тихо. Устрашающе тихо. Ни звука телевизора. Ни голосов. Даже криков и стонов не слышно. Сколько он был в отключке? Наплевав на осторожность, Саша спешит внутрь. Насколько он сейчас может спешить в своем состоянии. В коридоре все двери настежь. Пустая кухня. Их разгромленная комната. Отцовская — пустая тоже, и даже вечно пашущий телек выключен. Саша вспоминает, видел ли отцовский велик на дворе. Кажется, нет. Значит, батя укатил за бутылкой. У них есть время. — Юра?! — зовет громко, хотя голос надтреснут и дребезжит, как горсть разбитого стекла. В ответ - молчание на весь дом. Саша знает, где искать брата. Брат всегда находится за одной и той же дверью. Он распахивает кладовку. Задыхается. Беззвучно орет, оседая на пол, так и не выпустив онемевшей рукой дверную ручку. Топор падает с плеча на загаженный пол, гулко звенит, словно колокол, ударившись о кочергу. Кажется, на их головы прямо сейчас должно упасть небо или хотя бы потолок. Но ничего не происходит. Сашка просто заползает в эту черную рытвину из земли, известковых исцарапанных годами стен и запаха плесени. Вынимает оттуда посиневшее пятнами, с неподвижным лицом-маской, обнажённое тело брата. — Юра?! Юра, очнись! Скажи хоть что-то! Юра, пожалуйста!!! Его бьет паника, и Сашка передаёт этот ужас брату волнами, тряся его тело, вцепившись в холодные плечи. Безвольно запрокинутая голова подрагивает на опоясанной сплошным кровоподтеком шее, словно вот-вот отвалится и укатится обратно в земляную пасть кладовой. У Сашки такой же. Только он его не видит. И себя не жалко. А вот брат… Саше становится все страшней. Он встает, непонятно откуда выскребя в себе силы, тащит младшего прочь из спальни. В коридор, чтобы там сунуть голову брата под кран. Удерживает его, обхватив под мышки вокруг груди, пока на затылок льется вода. Юра оживает спустя бесконечные пять минут. Начинает сучить ногами и пытаться беспорядочно бить воздух содранными в кровь ладонями, отбиваясь от потока льющейся на затылок воды. Летят брызги. — Все хорошо! Все в порядке. Я здесь. Это я! Бормочет над братом старший, хотя не до конца уверен, что его слышат вообще. Поставить Юру на негнущиеся ноги не получается сразу. Он заваливается на его грудь, едва Саша тянет голое избитое тело на себя. — Саша? — у младшего разбитые губы и темная ссадина в уголке рта. — Са-а-ша! — едва чиркнув покрасневшими глазами по его лицу, заходится криком младший. Его складывает, как ивовый прут, пополам. Гнет и разворачивает вокруг своей оси, словно в теле нет позвоночника. Юра виснет на шее у брата и воет. В этом звуке нет ничего человеческого. Он выплескивается из разодранного рта, обволакивает их двоих. На них кровь, грязь и ужас пережитого. Но пока в объятиях Юры стоит живой и до безумия любимый брат, он готов вынести все, что угодно. Так ему кажется. Пока израненные ладони брата не льнут к спине. Они гладят от затылка до самого копчика, и от этих прикосновений накатывает отвратительное осознание того, ЧТО именно с ним делал отец. Того, ЧТО он сделал с НИМИ. У Саши пол-лица в багровой патине. Ее слишком много. Руки Юры с шеи старшего осторожно ползут вверх. Трогают ссохшиеся в корку бурой дряни волосы. Он в панике одёргивает руки. Пытается отойти на шаг. Оглядывается на дверь их комнаты. — У тебя кровь. Нужно к фельдшеру. Нужно обработать рану, а потом сразу же к фельдшеру, Саш! Страх за брата делает его сильнее. Достаточно сильным, чтобы увести голого, изгвазданного в грязи и крови Сашу к их чудом уцелевшему письменному столу. Он заставляет старшего сесть на край кровати и выливает тому на голову весь пузырек перекиси водорода. Волосы сразу покрываются пеной. Юра не видит, где там рана и большая ли она. Самый сильный его страх, что отец вернется и закончит начатое. Видимо, у брата тоже, потому что Саша начинает собираться, едва младший отпускает его плечо, перестав удерживать на кровати. — Мы должны скорее уходить, — говорит он, вытаскивая почти не глядя из разломанного шкафа какую-то одежду. Прячет ее одним комком в рюкзак. — Я не знаю, как давно он уехал и как скоро вернется. Нужно бежать. Сейчас же. Их объединяет паника. Отупелое состояние только проснувшегося от затяжного кошмара сознания отпускает. Вместо этого лихорадит, и слух дорисовывает фантомное позвякивание велосипедного звонка вдалеке. Саша вытаскивает из дыры под подоконником металлический пенал, где все их деньги, заталкивает в рюкзак поверх учебников и шмотья. Идет в комнату отца, утаскивая Юру за собой за руку, словно, если отпустит или оставит его одного хоть на секунду, тот сразу же распадется на бенгальские искорки, перья и лебяжий пух. В комнате бати Сашка ворует из тумбочки все документы в пухлой папке на завязках и берет брошенный у кладовки топор. Все. Они уходят. Убегают, подхватив в руки обувь в коридоре, чтобы не тратить время на обувание.