«я любовь эту теплить и вынашивать так,
чтоб она разрослась во мне деревом
чтобы кончики пальцев стали ею окрашены
и чтобы ее во мне немерено»
Лампабикт, Элли на маковом поле — немерено
Минхо дотрагивается до стены и так обрастает заумными растениями, которые он до никогда в жизни не видел. Их корни обвивают комнату изнутри, трещины по стенам бегут, словно сотни детёнышей сколопендр, мельтешат перед глазами. Обретают тело и смотрят на Минхо. В лианах бесконечных трещин рисунок обретает объем и форму глазницы, открывает ее и устремляет пустой зрачок на единственное нечто живое в этом помещении. Их глаза пустые и пугающие. Тысячи глаз пожирают Минхо взглядом. Буквально. Его плоть исчезает все быстрее и быстрее, на ее месте омерзительная пустота. Желтоватые кости просвечиваются и также покрываются местами от пастей лианистых стен. Кровь не стекает, а собирается в сгустки и с мерзким жидким звуком плюхается на пол. Пола, как такового, не существует. У Минхо дрожат ресницы и намокают глазные яблоки, когда он отчётливо чувствует болючий и колючий поток холодного ветра через оголенную челюсть. Его лицо пожирают глаза. Заживо сдирают и пережевывают окровавленную и все ещё пульсирующую плоть. Ноги едва тронуты, поэтому Минхо пытается сбежать, ткнуть хищным глазам в зрачок. Выдавить, убить, лишь бы его не тронули. Лишь бы не чувствовать, как между костями свистит раскалённый сквозняк. Комната наполняется выдавленными бусинами-зрачками, к ногам Минхо, словно преклоняясь, тянется вязкая мерзкая зеленоватая жидкость. Кровь этих стен. Трещины идут дальше. Около некоторых уже сыпется побелка, оголяя деревянные доски и смешивая песчаного оттенка пыль с жабьей кровью. Прямо на уровне плеч Минхо рушится не комната, рушится мир. Жизни каких-то существ падают к его стопам и закрывают глаза, показывая страх перед ним. Руки, щека и живот зудят и слабо побаливают. Оглядев себя, Минхо понимает, что на этих местах самые настоящие дыры. Мерзкие, с угадываемыми очертаниями чужих зубов. Среди трещин появляется ещё один глаз и Михо будто цепями сковывают по рукам и ногам. Пушистые ресницы обрамляют такую нежную, бесконечно знакомую темную радужку. В нее хочется смотреть, в нее хочется улыбнуться. Зрачок темнеет, сливаясь с абсолютной пустотой, блики выдают в нем отражении знакомой бледной, молочной луны. Цепи плавятся, ярко-желтыми сгустками отправляясь в гущу зелёной крови, побелки, зрачков и пыли. Минхо подходит ближе. Глаз размером с его ладонь и не смотрит пристально. Скорее так, что стоит тебе попросить не смотреть и он впрямь перестанет. Его взгляд не кусает, не лишает Минхо плоти заживо, его взгляд нежно целует и опаляет теплом кожу. Почти что бережно. Минхо протягивает руку. Глаз прикрывает веки, позволяя подрагивающим пальцам коснуться пушистых черных ресниц. От такого взгляда он хочет умереть. Он готов принять и слизать собственную кончину, признав ее лучшим событием своего существования. Минхо тяжело и прерывисто дышит. Тело пробивает холодным по́том. — дыши, просто дыши, Минхо. — Хенджин опять рядом. Вот он здесь. Почти впритык смотрит на Минхо с неподдельным беспокойством, держит в большим и слегка дрожащих ладонях его лицо бережно и Минхо узнает эти глаза. Он готов был принять смерть только из-за них. В помещении он вновь узнает кухню. Другого места что ли нет. Хотя, другие комнаты в бо́льшем расстоянии от комнаты Хенджина, поэтому тогда велика вероятность проснуться от возгласов Хана, скованного страхом тона Криса, оров Бомгю или тряски от рук Феликса. Если бы он проснулся в ином случае, конечно. Опять же, раньше он никогда даже не выходил из своей комнаты во время лунатизма. Стукался лбом об стены, собирал углы и иногда кричал в кошмаре. Минхо слабо и вымученно улыбается. Улыбается Хенджину. Улыбается и принимает то, что готов ему вручить свое гнилое сердце в руки, даже заранее зная, что он его сожмет до состояния тряпки, выкинет под ноги и затопчет грязной подошвой. Что будет собственным лбом защищать тело Хенджина на перестрелках, что отдаст ему всего себя. Что склонит к его ногам весь этот Чертов мир, преподнесет на блюдечке судьбу абсолютно любого, включая себя. Что согласится, если надо будет принести себя в жертву для бредового ритуала, если предложит Хенджин. Пойдет на гильотину и перережет себе горло, если Хенджин этого захочет. Это ли называется настоящей любовью? Нет, Минхо уверен. Его любовь больна, но она есть. Его любовь носит в зрачке целую луну и в ее венах течет кровь врага народа. Минхо касается руки Хенджина и еле сжимает ее в своей. Подносит к своим сонным потресканным губам и слабо целует костяшки пальцев, прикрывая глаза. Хенджин приоткрывает рот в немом крике и начинает неровно дышать. Смотрит в глаза Минхо так преданно и по-настоящему влюбленно. Минхо прикладывает расцелованные своими губами костяшки ко лбу. Поклоняется и отдает всю свою свободу в руки Хенджина. А тот целует его в скулу. Еле ощутимо, почти щекотно. Если бы не ощущение теплой кожи на лбу, то он бы точно подумал, что все ещё спит. Но видит совершенно не кошмар. Впервые. — это глупо, глупо и ужасно наивно, не находишь? — Хенджин ужасно близко, почти шепчет. Обдувает теплом слабую душонку Минхо, почти нежно. — убийце влюбиться в свою цель или цели влюбиться в своего убийцу? — Минхо еле усмехается и криво лыбится. — все вместе. — тогда это имеет хоть какой-то толк, потому что это взаимно. Джисон прячется за угол, подслушивая, и слабо улыбается. Хоть у кого-то получилось. Все же, чуткий сон — пережиток прошлого и избавиться от него не получится. Даже шорох на кухне, когда она находится совсем в другом конце квартиры его может разбудить. Все наладится. Обязательно наладится. Минхо и Хенджин нашли души друг друга, Крис понемногу строит цели, Бомгю соглашается на мелкую покупку за чужие деньги, Феликс... Феликс крошится на глазах. И Джисон уже готов выстрелить себе в висок, лишь бы не делать ему больно. Он правда не может показать ему, как сильно любит. Джисона нельзя любить — это проклятие, запрет, закон, табу. И что только Феликс, яркое солнышко, теплый день, нежное пушистое облако, нашел в Хан Джисоне. Сыне ничтожных сумасшедших алкашей и наследника родословной с хроническим безумием в будущем. Может, уже и не будущем. Может, будущее и настало. Феликс найдет того, кто будет достоин его любви, бесконечных улыбок, нежных объятий и его мягкой души. Будет счастлив. А Хан...Хан просто будет. Крис стучит и заходит в все такой же темный кабинет. Все та же единственная лампа на столе — единственный источник света. Минхо, оперевшись головой на ладонь, читает что-то в очередных бумагах. — Минхо, можем поговорить? — его лицо едва мрачное и немного грустное. Будто знает, к чему эти разговоры приведут. — всегда в твоем распоряжении. — нет. Серьезно поговорить. Минхо поднимает тяжёлый усталый взгляд и Крис хочет уйти, скрыться, убежать, но нужно. Всегда вело к этому. Лишний день может закончиться концом всего, а их — в особенности. — валяй. — Минхо тяжело вздыхает. — мы должны поднять Онойтэс с колен. Минхо давится воздухом с выпученными глазами и смотрит на него, как на местного безумного старика. — сдурел? — я серьезно. Нужно что-то делать. Мы не можем так жить. В вечном страхе за себя и за близких. Ты понимаешь, что все, включая тебя, могут быть убиты сегодня же? В эту минуту. Нас могут найти, возможно в здании неподалеку готовят нападение. Того же Бомгю могут прирезать на выходе из квартиры. Это сумасшествие. — да, но что мы может изменить? Ты помнишь, сколько людей пытались занять место власти? Их убивали, вешали на площади прилюдно и делали из них мишень. Их убийц вознаграждали и уважали! Люди не хотят новых правителей, не хотят жить хоть по каким-то нормам и законам и при этом скулят, как им плохо! — но мы так и сдохнем в этом безумии! Минхо, очнись! Мы единственные, кто может их спасти! — ты хочешь уехать, так? Я могу вам это обеспечить, и документы могу обеспечить. Только скажите. Но не надо предлагать мне пойти на верную смерть. — Минхо оскалился. Крис нахмурился. От волнения прокусил изнутри щеку до крови. — ты хочешь счастливого будущего для Хенджина? — он поджал губы, понимая, что очень велик шанс сейчас получить по морде. — будешь меня этим шантажировать? Крис, я думал мы друзья. — Хенджина ненавидят, его выслеживают и чудом нашу квартиру ещё не навестили. Даже если его поймают, то ты понимаешь, как над ним будут измываться до того, как убьют? — заткнись. — если мы сможем возродить здесь здравоумие, то его, как твою правую руку, начнут любить и ценить. Перестанут вести на него охоту. Минхо захотелось плакать. Но вместо этого он тяжело вздохнул. — поручи Хану и Бомгю испортить все, абсолютно все плакаты с его лицом и именем. — а Феликс? Он здорово поможет. — идёт либо Хан, либо Феликс, но не оба. Можешь выбрать сам, но в дуэте с Бомгю Джисон сделает все намного быстрее. — поджал губы Минхо. Им лучше вообще не видеться. Не хватало ещё чтобы Феликс с крыши прыгнул. — подумай над моим предложением, прошу. Люди устали жить в страхе не проснуться завтра. Дверь захлопнулась. Минхо выключил единственный источник света. Хочется забиться в угол и забыться. Минхо исчез на неделю. Честно, бо́льшего ада Крис не видел и не ощущал. Все были в панике. Джисон закидывался таблетками чуть ли не ежеминутно, Феликс заставлял его этими таблетками делиться и, наверное, спас этим объект своего обожания от передоза. Бомгю сидел у себя в комнате, но выбегал в коридор только при упоминании его имени, сверкая покрасневшими глазами, панически оглядывал все углы, слыша скрип, который хоть немного был похож на скрип входной двери. Кристофер, как старший, пытался держать себя в руках и часто выходил на разведку. Просмотрел, кажется, каждый угол и каждую зачмыренную квартиру чертового города, прошерстил все дороги и тайные ходы. Что до Хенджина? Ничего. Вчера Крис вытащил его из петли. Он сидел, словно собачка, у двери и караулил ее. Искусал все губы и щеки в настоящий мерзкий фарш, исцарапал руки и превратил свои ногти в мясоподобное нечто. И это Кристофер смотрел на открытые участки тела, учитывая, что вчера же, чуть раньше, увидел передачу острого лезвия из рук Хана в руки Хенджина. Откуда у Джисона вообще подобное — думать страшно и не хочется. Ощущение, что стоит потянуть за любую часть тела Хенджина — он клубком ниток распадётся и станет бесформенной кучей тонких ошметков некогда существовавшего организма. Его взгляд был безумен и Крис бесконечно раз пожалел о том разговоре с Минхо. Вся эта безумная квартира и ее жильцы вскроют вены от резкой пропажи лидера. Того, кто спас их когда-то. Хенджину казалось, что он проклят. Что по умолчанию не достоин счастья. Что ему лучше умереть, чем застать пропажу и смерть всех близких, которых стало так много в последнее время. Почему Минхо? Почему он пропал? Хенджин плакал. Ревел взахлёб. Не ел, не пил, питался собственными страданиями и кровью. Хотя сам ее выпускал наружу острейшим новеньким лезвием Джисона. Ему казалось, что на третью потерю он потерял все разом. Что весь мир изверг последние краски, надежда угасла. Хотелось лечь в могилу заживо. Принести себя в жертву во имя счастья других. В голове безумной каруселью мелькало лишь : «Минхо, Минхо, Минхо, Минхо...». Хенджин ощутимо и наяву сходил с ума. Дом задыхался в собственной истерике и слезах, рвал на себе волосы и находился в предсмертном состоянии. Безумный дом ревел в три тысячи ручьев и взорвался от радостных криков, когда Минхо вернулся. А вернулся он помятый, с пустым пистолетом и тупым ножом. С отравленными уставшими до смерти глазами. У Хенджина сердце точно отказало, когда он увидел знакомую любимую макушку в дверном проёме. Он резко поднялся на ноги, поташнулся от длительного голода, но все равно сжал Минхо в своих руках. Так сильно, так любяще. Он вместил в эти объятия все свои эмоции, все слова, которые хотел сказать, все слезы, оставшиеся едва в исхудавшем организме, всю бесконечную и бессмертную любовь. Минхо слабо приобнял его в ответ, нежно поцеловав в бледную худую шею. Вторым прибежал Бомгю. Остался в двух метрах от Минхо, молча, одним взглядом говоря, как скучал ничтожную неделю. Минхо для него был отцом, самым настоящим, самым любящим. Он ценил его и охранял, как собственного сына. Это и вправду было для него домом. С братьями, друзьями и даже одним родителем. Все же, Минхо все ещё является официальным опекуном Бомгю до совершеннолетия. Джисон успел поймать падающего в обморок Феликса и с слабой улыбкой с адрес Минхо потащил его в комнату. Крис был на очередной разведке. — почему ты ушел? Куда ты ушел? Почему так долго? Это я виноват? — начал тараторить с мокрыми и покрасневшими глазами Хенджин, еле отстранившись от шеи Минхо и смотря ему в глаза. — я не думал, что вы будете настолько волноваться, честно. Поэтому не предупредил. Я вел переговоры с кое-какими людьми. — неделю? Минхо, разве я не достоин знать правду? Не достоин твоей честности? — и избавлялся от тех, кто не шел на мои условия. Прости, Хенджин. Простите, все. — он прижал Хенджина ближе к себе и вдруг вздрогнул. — что ты сделал с собой? В его глазах была тоска, сожаление, мольба простить и еле живая надежда. Надежда, что ему показалось. — я не видел другого выхода. Да, возможно, я слабак, но...я не мог иначе. Минхо поджал губы. Бомгю понимающе кивнул и скрылся в своей комнате. Вновь. Минхо слабо сжал в своей руке знакомое любимое рельефное запястье. — пойдем. В комнате Минхо было всё ещё пусто. Но появление Хенджина в жутком пристанище монстра заполняло эту ужасающую пустоту. Монстров нет, они прячутся по углам, поджав хвост. Слабая улыбка сильного человека их пугает до дрожи в коленях. Они молчат. Сидят на кровати в объятиях знакомых рук, дышат друг другу в шею, иногда омывают их настоящими, самыми настоящими и наполненными словами слезами. Спустя пару минут Минхо долго вздыхает и начинает. — неделю назад мы говорили с Крисом о том, что нужно что-то делать с этим городом. Я в состоянии стать его правителем. Хенджин вздрагивает. Вскидывает голову и смотрит так отчаянно, так привязано и так умоляюще. — ты сдурел? Минхо, я...считай меня ничтожеством, но я не переживу, если потеряю тебя. Ты же идёшь на смерть. На его щеку ложится рука и аккуратно поглаживает. — Хенджин, ты не сможешь быть в безопасности, пока Онойтэс такой. Это ради тебя. Ради твоей безопасности. — Минхо секунду стоит в ступоре, а потом решается. Осыпает все лицо Хенджина нежными поцелуями, от кончика подбородка по самой вершинки лба. Губы, щеки, аккуратный нос, обожаемые так сильно глаза. Вкладывает всю свою любовь в каждое прикосновение губ к лицу. Показывает, как доверяет, что отдаст ему свою жизнь, стоит только попросить. — я же дожил до сегодняшнего дня, значит проживу и дальше. А без тебя — нет. — я и не собирался тебя покидать. Доверься мне, пожалуйста. Я обещаю, что смогу это сделать. Хенджин молчал. Его сердце бешено билось, настолько, что могло бы уже производить электричество. Минхо поджал губы. Будут ли его любить после правды? Вспомнят ли былую любовь? Вдруг начнут бояться? Вдруг его все забудут как Минхо, наблюдая в его силуэте лишь родословную? К чему это все тогда было? Сердце билось глупо. Глупо, быстро и как в последний раз. Будто обливалось кровью в самом деле. Глаза заболели, накинули полупрозрачную соленую пелену кристальной воды. Минхо не заплачет. — ты волнуешься? Твое сердце будто вот-вот остановится. — Хенджин шептал типо, почти интимно. Хотелось прикрыть глаза, уткнуться и никогда не вспоминать о реальном мире. Спрятаться в изгибе худой шеи и слушать любимый голос до конца ночного кошмара и после рассвета. — Хенджин, пообещай только, что твоя любовь ко мне не умрет после того, что я скажу? — Минхо также говорит тихо. Только разница — Хенджин шептал, хотел утешить, не разбудить тишину и сомкнуть в объятиях влюбленной сферы, а Минхо надеялся, что его не услышат. — обещаю. Минхо чувствует себя ребенком. Хочется переспросить, точно ли будет любить после, точно ли не бросит и не возненавидит. Не верится, а верить хочется. — муж моей матери — Ли Сумин, был убит около двадцати двух лет назад. Моя мама была очень красивой женщиной и... И Минхек, убитый правитель, является моим отцом. — что? — я не прямой, но в каком-то смысле все же наследник... Последний из династии И. — Минхо смотрит куда-то в темный угол. Надеется, что злой монстр заберёт его. Съест, убьет, но не заставит увидеть разочарование на лице Хенджина. — и поэтому ты все-таки решил занять место И Минхека? — вдруг они примут его внебрачного сына. Для Хенджина это не становится какой-то сенсацией. Он давно подозревал. Не мог быть Минхо просто по велению вселенной быть настолько похожим на узнаваемого Минхека. Изменилось что-то для Хенджина? Да, определенно да. Теперь он больше уверен в том, что самый близкий ему человек не исчезнет, не умрет. Будет бороться за практически упущенное будущее умирающего Онойтэса до конца. — спасибо, что сказал мне об этом. Это было нелегко, так? Но я не перестал тебя любить. Ты остался моим самым дорогим Минхо. Но как ты смог вообще полюбить меня? Мой отец убил, фактически, твою семью. — но ты ведь не убивал. Ты не виноват. И могу ли я противиться любви? Я таю, словно масло, стоить тебе мне улыбнуться. Да и моя мать утонула несколько лет назад, а отец почти не участвовал в моей жизни. Просто позволил нам жить в его большом доме и мне играть с Суджин. Мама устроилась кем-то вроде служанки, поэтому у Лилит не возникало вопросов. — у нас получится. Мы все на твоей стороне, Минхо. — я счастлив, что тогда Крис привел тебя. — и что тогда ты не выстрелил?