***
Чума давно поняла, что вечеринки в кругу «подруг» были не для неё. Там, где обычно было принято разговаривать о дурацких ситуациях, клёвых парнях на дорогущих тачках с откидным верхом, о хреновых родителях, что не уделяют достаточно времени своим деткам, все разговоры прекращались, стоило Чуме появится на таком девичнике. Девчонки из класса, да и, в общем, из частной школы, считали Чуму выскочкой. Дочь самой влиятельной женщины в Павии, а значит, выгодная партия и огромные шансы в жизни у потенциальных женихов. Как-то раз миссис Хилл успокоила плачущую бедняжку... «Подумаешь, да эти глупышки просто завидуют тебе. Посмотри на себя в зеркало, дорогая. Ты у меня такая красавица!» И Чума смотрела, каждый раз обливаясь слезами. Она не хотела быть той, кем являлась. Хотела обычную жизнь, где обычная девчонка борется с обстоятельствами. Пытается заполучить того смазливого старшеклассника, который всегда проходит мимо неё. Но было совсем по другому. Стоило Чуме появится в стенах школы, на неё тут же обращали внимание. Все делали комплименты, кто-то даже дарил подарки. Но девушка знала, что в реальной жизни так просто не бывает. Не бывает любви без препятствий. За своё счастье нужно бороться, иначе не будешь знать ему цену. Сегодня был канун Рождества. Грейс так и не приехала, но предусмотрительно отправила открытку с цветами с аккуратным старательным почерком, не забывав подписать её. Голод с Войной уехали к своим друзьям заранее поздравив сестру с праздником. По обещанию Войны, братья должны были вернуться не меньше через два дня. Смерть и вовсе не соизволил поздравить Чуму, а миссис Хилл отправилась к своей семье, заранее подарив своей любимице вязаный позорный свитер. Вскочив с огромной кровати, Чума схватила в руки подарок, внимательно разглядывая его. Олени, снежинки, красный цвет - всё так предсказуемо. С разочарованным вздохом Чума откинула вещь в сторону, подходя к туалетному столику, у зеркала которого висело множество ярких лампочек. Распустив волосы, девушка растрепала их по всей голове, создавая объем руками. Ей нравилось своё отражение. Милашка — так назвал Чуму её личный водитель, что подвозил её в школу. Развязав шёлковый розовый халатик, Чума начала рассматривать своё юное тело, больше времени уделяя проколотому пупку, что закрывала золотая серёжка в виде небольшого сердечка. Как отреагирует Грейс, когда увидит? — подумала Чума, хихикая в руку, представляя, насколько разгневанная будет мама. Встав спиной к зеркалу, Чума спустила шёлковую ткань со спины, оборачиваясь к своему отражению. Ей уже шестнадцать. Многие одноклассницы начали встречаться с парнями, и не только встречаться. Ей бы тоже этого хотелось, но каждый раз, заглядывая в лица парней, девушка находила в них лишь выгоду. Выдохнув, Чума резко повернулась, застывая на слегка приоткрытой двери. В проёме стоял Эрагон, а его глаза странно поблёскивали в тусклом свете. — Ты подглядывал за мной? — гневно спросила девушка, запахивая туго халат. — Я всё расскажу миссис Хилл! Чума давно успела уяснить, что прикрываться Грейс не стоило. Мало того, что матери не было большую половину жизни, так ещё и Грейс Ричардсон была известна как женщина, равнодушная к своим детям. Поняв, что скрываться больше не было смысла, Эрагон толкнул дверь, вынуждая ту открыться с противным скрипом, а затем вошёл в комнату. На лице мужчины не было ни капли сожаления, лишь животная едкая ухмылка. Чума ненавидела Эрагона. Большую часть времени, что Грейс отсутствовала дома, воспитанием детей занимался именно дядюшка. А воспитывал он по всей строгости, целенаправленно внушая двум старшим детям, что Чума с Войной - лишь мелкие пешки в большой игре. Эрагон относился к Чуме более мягко, иногда позволяя самому себе идти на поводу у избалованной принцессы. Ещё с детства Эрагон обожал называть так Чуму. Поэтому иногда девушка всё же пользовалась своим привилегированным положением, прося у дядюшки всякие брендовые вещи. — Я всего лишь хотел поинтересоваться, пойдёшь ли ты завтра куда-нибудь? — спокойным тоном поинтересовался мужчина, продолжая рассматривать племянницу. — Не хотел смущать тебя, принцесса, но когда увидел твои разглядывания себя, побоялся смутить ещё больше, — Эрагон задумался, а затем без какого-либо подтекста подытожил: — Ты прекрасна, Чума... Девушка от слов дяди чуть расслабилась, одаривая его простодушной улыбкой. — Извини, дядя, просто ты напугал меня. Нет, я завтра не пойду никуда, хотя Джина устраивает вечеринку у себя дома в честь Рождества, — с горечью в голосе произнесла девушка. — Могу я узнать причину твоего отказа подруги? — с серьёзным тоном спросил Эрагон. — Они приглашают меня, потому что я из семьи Ричардсон... А я хочу быть просто я... Это так много? От снова появившихся навязчивых мыслей Чума плотно поджала губы, не желая больше размышлять об этом. Эрагон, заметив терзания племянницы, подошёл к девушке, а затем так по-детски подтрепал её за щёку. — Возможно, ты изменишь своё мнение, когда я покажу тебе кое-что... Идём же, принцесса... Мужчина привёл Чуму в левое крыло дома, на который девушке было запрещено подниматься вот уже несколько лет. Эта комната для Грейс была одной из самых дорогих в особняке. Она была её отдушиной, поводом для гордости, сладкими воспоминаниями. В небольшой комнате, что была в сиреневых тонах, хранились все драгоценности, что успела скопить за свою длинную жизнь Грейс Ричардсон. Некоторые экземпляры выкупали для определённых выставок в музеях, а некоторые пытались перекупить разные серьёзные люди, видя в украшениях великую историю. Некоторые достались Грейс от бывшей свекрови и их знаменитой династии, некоторые - от влиятельных ухажёров. Грейс филигранно умела обольщать мужчин, оставляя после себя лишь выжженную траву и разбитое сердце. Как бы там ни было, Чума бывала внутри комнаты лишь раз, когда Грейс, ведомая материнским порывам, пожелала показать дочери их наследие. А сейчас, находясь в центре перед стеклянными витринами, Чума восторженно разглядывала каждый драгоценный камешек, что освещал комнату своим магнетическим светом. — Выбери себе что-нибудь из этого, — наблюдая за племянницей, произнёс Эрагон. — Это будет нашим маленьким секретом. Чума обернулась к мужчине, а её глаза намокли от нежданного счастья. Такого точно не могло быть! Девчонки с ума же сойдут! — подумала девушка. Чума с восторженным визгом бросилась на шею дяди, шепча ему на ухо, как сильно она благодарна ему. У Чумы был превосходный вкус. Многие годы, наблюдая за матерью. Её любви ко всему прекрасному, девушка переменила её привычки на себя. И в этот раз, не поскупившись, Чума выбрала самый увесистый комплект из сапфира в золотой огранке. В голове у девушки сложился образ на завтрашний праздник, и она уже хотела побежать в свою комнату, схватить в руки телефон и порадовать новостью подругу. Но Эрагон настоял, чтобы племянница составила ему компанию и выпила с ним по чашке чая. Только горячего напитка в гостиной не оказалось. На вырезном журнальном столике располагались два хрустальных фужера с бордовой жидкостью. Эрагон вальяжно уселся на диван, хлопая по мягкой обивке и приглашая Чуму присесть рядом с собой. Нервно прокашлявшись, Чума вспомнила комплект из драгоценных камней, что завтра произведёт фурор на Рождественском вечере, и прикусила язык, дабы не позволить себе выругнуться при Эрагоне. Сидеть и попивать вино с жёстким воспитанником не было никакого желания, но покрутиться завтра перед завистливыми подругами оно всё-таки присутствовало. Усевшись поудобнее и развернувшись к Эрагону, девушка дружелюбно улыбнулась, взяв в руки бокал с вином. — Это вино моё любимое, — начал беседу дядя. — Оно помогает расслабиться, откинуть от себя непрошеные мысли. Пригубив немного вина и тут же почувствовав горечь на кончике языка, Чума поспешила поставить бокал обратно на столик. Эрагон от такой реакции лишь хрипло рассмеялся, сделав из своего бокала внушительный глоток. Мужчина прошёлся беглым взглядом по детскому личику девушки, скользнула по острым плечам, косточки которых отлично виднелись из-за тонкой ткани халата. Затем Эрагон посмотрел на осиную талию. Она была точно прекрасна. Не такая, как её сверстницы, любящие бесформенные вещи, в которых и фигуру то не разглядишь. Чума была элегантной, женственной, одним словом, самим совершенствам. — Не помню, спрашивал ли тебя, есть ли у тебя ухажёр или, может, ты уже встречаешься с кем-то? — отпив ещё из бокала, спросил Эрагон. — У меня никого нет, дядюшка, — смутившись, произнесла Чума. Эрагон довольно улыбнулся, подмечая про себя, как девушка начала волноваться. Мужская рука потянулась к тонкому колену и бережно провела по прохладной коже. Чума вздрогнула, поспешив убрать ногу с дивана, но Эрагон с силой дёрнул ногу обратно, заставляя Чуму застыть на месте. — Я разве позволял тебе уйти, принцесса? — грозно, точно как в детстве, спросил мужчина, не убирая руки. — Я не слышу, Чума... — Нет, дядя... — почти шёпотом произнесла девушка. Эрагон опустошил бокал одним глотком, подсаживаясь ближе к Чуме. Сейчас или никогда, — подумал про себя мужчина. Он слишком давно хотел Чуму. Слишком давно начал представлять её обнажённое тело на себе. Её пухлые розоватые губки на своём члене. Даже идиотка жена, как не старалась, не смогли заглушить дикое желание мужчины. Чтобы не делал мужчина, перед глазами всё равно возникал образ его миловидной принцессы. — Ты ведь послушная девочка, дорогая? — хрипло произнёс дядя, потянув на себе поясок. Халат распахнулся, вынуждая девушку придержать его возле груди. — Я могу дать тебе многое, Чума... Например, могу замолвить за тебя словечко при разговоре с твоей матерью. Сказать ей, что Чума выросла прекрасной леди и её не прочь бы брать с собой в деловые поездки. Ты ведь этого хочешь? Ты же знаешь, что я имею огромное влияние на Грейс? От слов мужчины на спине девушки появились мурашки, заставляя её повести плечами. Несколько слезинок скатились по щекам, но она поспешила смахнуть их. Безоблачное детство будто бы умерло в этой гостиной. Будто бы Эрагон с особой жестокостью расправился с ним, показывая Чуме, как на самом деле устроена их жизнь. Не будет ничего просто. Чтобы что-то получить, за это придётся и что-то отдать. Увидев сомнения в глазах племянницы, Эрагон довольно промурлыкал, начиная неспешно расправляться с пуговицами на рубашке. Через несколько минут на суд девушки предстало мужественное тело, и Чума тут же ощутила подходящую тошноту к горлу. Эрагон в какой-то степени был для неё с братьями строгим отцом, учителем, тем, кто застал рождение, а после взросления - новых людей. Но, как оказалось, именно Чуму Эрагон выращивал для себя в качестве своей личной принцессы. Расправившись с верхом, мужские руки ловко расстегнули кожаный ремень на брюках, а затем и застёжку. Он был готов. Планировал ли или это получилось специально, но Эрагон был готов, и его член, набухший от горячей крови, предстал перед глазами девушки. Чума хотела отвернуться, зажмурить глаза, ущипнуть со всей силы за нежную кожу, сделать что угодно, лишь бы не быть здесь, рядом с дядей. Мужчина подцепил подбородок девушки, возвращая её взгляд на себя. — Не смущайся, принцесса... Давай, потрогай его, — девушка не сдерживала слёзы, её руки дрожали, а голос и вовсе пропал. Хотелось начать кричать, рвануть в комнату и закрыться до приезда братьев. Но под тяжёлым взглядом дяди Чума не могла и пальцами пошевелить. — Возьми его, милая, это же так просто. Подчинившись приказу, Чума прикоснулась мужественности Эрагона, смыкая пальцы возле его основания. Эрагон довольно простонал, усаживаясь поудобнее. Чума старалась не смотреть на мужчину. То, как он закатывал глаза, как сжимал спинку дивана, как облизывал нижнюю губу от удовольствия. Хотелось блевать. Девушка лишь продолжала водить рукой вверх, а затем вниз, дожидаясь завершения. Но Эрагону было мало. Казалось, ему всегда будет мало того, что он уже смог получить от племянницы. Потянувшись к девушке, мужчина прошёлся губами по шее, задерживаясь на подключичных ямочках, а его руки распахнули остатки халата, освобождая маленькую аккуратную грудь. Чума поёжилась от прохлады, задерживая дыхание. Слёзы не останавливались, но руки продолжали свою работу, а губы Эрагона уже во всю начали ласкать бледно-розовые соски. Облизывая каждый из них, а затем начиная покусывать. Фантазии не имели ничего общего с реальностью. В жизни всё оказалось намного красочнее и сочнее, чем тогда, когда Эрагон мечтал о Чуме. Она же чёртово совершенство! Мужчина оттолкнул девушку от себя, заставляя лечь на спину, а сам потянулся к трусикам, стягивая их с Чумы. Девушка хотела уже сомкнуть ноги, но крепкая мужская ладонь с силой заставила подчиниться её напору. Сожмурив глаза, Чума почувствовала тяжесть, и как ей стало тяжело дышать. Воздуха не хватало. Эрагон пристроился между ног девушки, оставляя утешительные поцелуи на её мокрых щеках. — Нас увидят, — прошептала Чума. — Не нужно, дядя... — Расслабься, принцесса... Тебе не о чем переживать. Раз. Мужчина ворвался в тугое лоно, срывая болезненный стон из её рта жарким поцелуем. Он совсем не жалел бедняжку. Толкался в неё именно так, как всегда представлял себе. Чума попыталась оттолкнуть Эрагона. Проходилась ладонями по обнажённому мужскому телу, била его ладошками, царапала спину ногтями. Два. Чума кричит. О Боже, как она кричала, умоляя, зовя кого-нибудь на помощь, пока Эрагон удерживал дрожащие руки в своих тисках и с остервенением вдалбливался в девушку. Основание члена было в разводах крови, и, замечая это, Эрагон распылялся ещё больше. — Мне больно... Дядя, мне очень больно, — шептала Чума. — Ты должна расслабиться, и тогда сможешь найти в этом своё удовольствие, глупышка, — со сбивчивым дыханием объяснил Эрагон. Три. Чума больше не плачет. Лишь изредка всхлипывает, когда дядя с силой кусает за сосок. Девушка фантазирует, какая бы была Рождественская ночь в доме у подруги. Наверняка все бы восхищались её нарядом, причёской, драгоценности матери. Возможно, ей самой. На том вечере бы от неё не отходил тот симпатичный паренёк, как же его звали...Чума пытается вспомнить, но из-за мерзких стонов Эрагона мозг отказывается помогать ей в этом. Да, он наверняка бы подошёл к ней, возможно, пригласил на свидание, а потом... Она бы стала с ним встречаться? Чума хмурится. Если бы встал выбор между тем стеснительным пареньком и извращенцем дядей, Чума бы выбрала его. Как бы быстро у них произошёл секс? Настаивал ли он? Был бы он груб с ней или, наоборот, предельно нежен? От разрывающихся мыслей разболелась голова. Хочется исчезнуть, раствориться, не быть частью семьи Ричардсон. Девушка отворачивается и замечает на столике ту самую бархатную шкатулку, которую выбрала в той потайной комнате. Хочется выбросить её. Позвонить матери и сказать, что глупые безделушки не нужны девушки. Больше не нужны. Эрагон заканчивает на живот Чумы. Он рассматривает свой испачканный член, а затем хватает халат девушки, протирая им кожу. Чума лежит неподвижно. Она боится пошевелиться, подать признаки жизни, закричать о произошедшем. Дядя тянется к недопитому бокалу и одним глотком осушает его. — Ты умничка, принцесса... Забирай свой приз и можешь подняться к себе. Чума не отвечает дяди. На гнетущихся ногах девушка поднимается с места, но на заветный подарок даже не смотрит.***
— Ты слышишь меня? — Голод резок, чем обычнее. Он не любит заходить в комнату к сестре. От розового цвета его тошнит, а от запаха белых лилий начинают слезиться глаза. Всё в этих стенах вычурно, он ненавидит такое. — Миссис Хилл обеспокоена твоим состоянием. Говорит, ты и поесть не спускаешься. Что-то не так? Если ты печёшься о матери, то она прилетает завтра... Растерянная девушка бросает беглый взгляд на календарь, на котором изображена любимая Ханна Монтана, и замечает: двадцать девятое февраля. С Рождественской ночи прошла целая бесконечность. Всё изменилось, и Чума стала другой. Испачканный, растянутый спортивный костюм девушка снимает разве что когда идёт принимать душ. А резинка в волосах давно потерялась из-за спутанных клочков. Она не нравится себе такой, но сил что-то изменить больше не осталось. Лицо исхудало, под глазами появились фиолетовые синяки - она практически не спит. Больше не спит. Плакаты с любимой певицей испорчены. Глаза у артистки выколоты, на голове подрисованы рожки. Чума ненавидит её голос, и петь она не умеет. В этой комнате всё не так. Даже Голод выглядит лучше, хотя Чума терпеть не может его длинные волосы. — Ты слышишь меня? Тебя кто-то обижает? — добавил в голос грубого тона Голод, а затем присел рядом с сестрой. — Ты можешь рассказать мне... — Могу? — с надеждой в голосе спрашивает девушка, впервые за шестнадцать лет касаясь холодной руки брата. Голод поджимает губы. Он терпеть не может непрошенные касания. — Он приходит ко мне каждую ночь... Я устала. Я так больше не могу... Голод хмурится. Миссис Хилл опасалась, что Чума связалась с дурной компанией, но за последние два месяца девушка не выходила из дома ни разу. Зрачки в норме, язык не заплетается, руки чистые - это точно не наркотики. — Кто? Кто к тебе приходит? — Эрагон... Голод готов рассмеяться. Спуститься и назвать при миссис Хилл сестру ненормальной. Голод прячет своё раздражение, терпеливо ожидая ответов. — И зачем ему это надо? — Он трогает меня... Иногда, — из глаз Чумы стекают слёзы, она отмахивается от них. Пытается ухватиться за руку брата, как за спасательный круг. Он первый, кому решила рассказать Чума. — Он насилует меня. Голод пытается всмотреться в исхудавшее лицо девушки. Пытается списать произнесённые слова на что угодно, но только не поверить этому. Эрагон может быть кем угодно убийцей детей, извергом для животных, в конце концом, людоедом! Этому ненормальному всё подойдёт. Но насильник... Голод хмыкает. Нет, он не верит. — Ты не веришь мне... — разочарованно произносит мысли в слух, и когда ловит безразличный взгляд брата лишь улыбается.***
Чума никогда не спала с выключенным светом. Грейс говорила своей малышки, что зло могло существовать лишь в кромешной темноте, и поэтому ночник с милой коровой на нём работал вот уже несколько лет, помогая девушке справится со своими страхами. Но, как оказалось, Грейс снова соврала дочери. Темнота никак не влияет на истинную тьму. Эта тьма не боится света. Наоборот, яркий свет её манит. Дверь комнаты со скрежетом отворилась, впуская прохладу из коридора внутрь. Чума зажмурилась, сжимая подушку сильнее, будто бы это помогло. Тихие шаги не спеша двигались к девушке. Чуме показалась, что она расслышала, как он напивал только себе известную мелодию в пол шёпота. — Я знаю, что ты не спишь, принцесса, — сладко произнёс Эрагон, цепляя угол одеяла и сбрасывая его с тела Чумы. — На тебя жалуется миссис Хилл. Ты невольно заставляешь людей начинать думать о твоём состоянии. — Уходи, — всё ещё с закрытыми глазами произнесла девушка. — Я плохо себя чувствую. Уходи. — Я уезжаю завтра. Пришёл попрощаться. Не подаришь поцелуй перед отъездом своему дяди? — слишком затянувшееся молчание вывело Эрагона из себя. Он схватил Чуму за шею, заставляя привстать на колени, оказавшись к лицу с мужчиной. — Не думай, что имеешь надо мной власть! Именно ты находишься в моей власти! Мужские губы накрыли девичьи, с животным рвением начиная их сминать. Чума упёрлась в грудь Эрагона, стараясь в тысячную попытку оттолкнуть его. Но он был силён и не подавался неумелым выходкам. Устав бороться, Эрагон отбросил Чуму на кровать, заставляя лечь на спину и замолчать. Он не собирался быть грубым. Хотел запомнить сладкий вкус кожи девушки, её оленьи глаза и дрожащие руки. Но всё опять выходило не так, как было задумано. Чума от чего-то не хотела мериться, каждый раз предпринимая раздражающие попытки. Эрагон отбросил белоснежную рубашку в сторону, принимаясь за брюки. — Я так буду скучать по своей малышки... Поможешь мне избавится от грусти? — схватив за волосы девушку, Эрагон направил голову к своему паху. — Возьми его в рот, девочка. Будь ласковой. — Что здесь происходит? Как гром средь ясного неба, на пороге комнаты появился Голод в одних лишь спальных штанах. Он услышал приглушённые голоса, доносящиеся из комнаты сестры, а потому слышал всю беседу от начала до конца. Его тошнило. Хотелось опустошить желудок и даже выколоть себе глаза. На Голод оставался стоять на месте, всматриваясь в растерянный взгляд Эрагона и начинающую истерику Чумы. Её губы дрожали, а из глаз лились обильным потоком влага. Она рыдала от боли, но со всем этим по её лицу можно было прочесть: «Я спаслась». Это действительно было спасением. — Чума, иди сюда, — обратился Голод к сестре. Эрагон не стал задерживать девушку, лишь отошёл на несколько шагов, пропуская её. Чума побежала к брату, прячась за его крепкую спину. — Иди к миссис Хилл и не выходи, пока я не разрешу тебе. Поняла? Эрагон выглядел невозмутимо. Он не видел в щенке, что когда-то проливал слёзы из-за каких-то волос, угрозу. Поэтому стоял с гордо поднятой головой, не собираясь мерится силами с Голодом. — Не знал, что за своей уродливостью ты скрываешь более извращённые вещи, — Голод сделал шаг вперёд, желая поравняться с дядей. — Она ребёнок, а ты... — Не лезь, куда тебя не просят, щенок! — словно сталь прозвучал голос Эрагона. — Она сходила с ума по мне, а я лишь поддался её чарам. Кто знает, что в голове у этих избалованных девиц? Лишь одна усмешка... Наглая улыбка перевернула ход жизни, заставив парня почувствовать то, что никогда ранее не знал. Неимоверная злость, скорее ярость. Невыносимое желание стереть эту улыбку, изувечить лицо и больше никогда не видеть его. Никогда. Понадобилась лишь одна усмешка. Кулак занёсся в сторону и пропечатался в скулу мужчины, заставив его пошатнуться. Голод не давал передышки, чтобы Эрагон мог прийти в себя. Он нападал с остервенением, нанося удары. Эрагон даже не защищался, не успевал. Он лишь падал, а затем встал, повторяя одно и то же. Ярость не проходила. Даже от вида алой крови сердце Голода не унималась. Он схватил мужчину за грудки, притягивая того к себе. — Я уничтожу тебя, — прошипел парень. — Отныне твоё место будет у дерьма! Твой сын, твоя жена все они будут знать, какой ты на самом деле. Эрагон хрипло рассмеялся, брызгая во все стороны кровью. — Иди и позвони своему брату. Пожалуйся, как ваш дядя натягивал вашу шлюху-сестру на свой член и как та стонала от удовольствия! Мощный удар приземлился на щёку мужчины, и тот, не ожидая такого напора, не удержался на ногах, спотыкаясь о вазу с белыми лилиями, что упала из-за ранних действий. Эрагон начал падать, пытаясь зацепиться руками хотя бы за что-нибудь, но вовремя не увидев туалетного столика, голова Эрагона приземлились прямо на его угол, заставляя сердце мужчины пробить последних несколько ударов. Дядя упал замертво, и лишь обильная лужа крови стала просачиваться возле него, убеждая Голода, что это точно не было сном.