Ты лежишь в земле, а я по ней хожу. (с) malka-lorenz
Было холодно и тускло. Свет падал через отверстия в потолке и рассеивался в огромной пещере. Чжоу Цзышу открыл глаза и увидел Вэнь Кэсина. Красивый, расслабленный, устало склонивший голову. Следовало поскорее уложить его в постель и дать отдохнуть. После ритуала Шести Гармоний всякий бы отрубился. Чжоу Цзышу улыбнулся мыслям и только тут заметил седые волосы. – Лао Вэнь? Тот молчал, опустив глаза долу. – Лао Вэнь! Бездействующие столько времени рецепторы вдруг начали поставлять информацию об окружающем мире. И сводки отнюдь не радовали. Отсутствие каких-либо звуков, кроме собственного дыхания. Ледяные руки, безвольно лежащие в его ладонях. Синева кожных покровов. Неоткликающаяся ци в чужом теле. Чжоу Цзышу аккуратно опустил начинающее коченеть тело прямо на каменный пол и медленно потянулся к чужой шее, приложил пальцы к пульсу. Не то чтобы он не доверял ощущениям... Намного важнее было исчерпать все способы, все проверки. Чтобы потом, когда захочется выть на луну и разрывать грудь голыми руками, не придумывать себе обвинений, что он случайно что-то пропустил. В том, что такой момент обязательно настанет и не единожды, Чжоу Цзышу был уверен уже сейчас, потому что его ждала... Долгая, долгая-предолгая, почти бесконечная жизнь без своей родственной души. О самоубийстве думать он не осмеливался: раз его чжицзи отдал за него жизнь, следовало распорядиться этим даром со всей мудростью. Даже кляня все свои рациональность, практицизм, логичность и здравомыслие, он не мог, никак не мог, вообще абсолютно не мог отказаться от последнего дара Вэнь Кэсина. Лао Вэня... Его Лао Вэня... Чжоу Цзышу знал, что будет сожалеть о многом. О том, что столько раз отказывал, прогонял, высмеивал, обижал. Не позволял себе быть откровенным, не показывал свои чувства, даже когда понял, что влюблён по-настоящему. Собственные принципы и убеждения лишили его столького. Даже подумать страшно. Лучше не думать совсем – эдак можно запросто рехнуться. Близости он тоже не позволил случиться. А теперь, даже сожалеть бессмысленно. – Лао Вэнь… Я буду скучать по тебе. Он посидел так ещё какое-то время, уложив голову Вэнь Кэсина на колени, гладя пальцем по щекам, носу, лбу, подбородку, осязанием запоминая любимые черты. Губы, пока такие же мягкие, как при жизни, податливо проминались, словно желали поцелуя. Чжоу Цзышу не удержался и на миг прикоснулся к ним своими. Холодные, плотные, бархатистые, упругие, но совершенно безвкусные, бездыханные, они оставили лишь горечь и прозрение. Не стоило этого делать. Стоило перестать фантазировать. Чжоу Цзышу ещё немного пообнимал, подержал в руках любимое тело. К сожалению, забрать труп с собой, в мир живых, он не мог – ни к чему хорошему бы это не привело. Следовало похоронить и… и что? Чжоу Цзышу думал об этом «и что» всё время, пока складывал надгробие из ледяных камней прямо посреди той площадки, где получил бессмертие, исцелился, вернул все свои чувства, но лишился родственной души. Бесконечная жизнь в ожидании… чего? Куда идти? Что сделать её смыслом? Как жить без Вэнь Кэсина? О чём думать? Зачем, вообще, существовать? Стоп. Чжоу Цзышу виртуозно умел запирать чувства на замок. Все десять лет во главе Тяньчуань и сколько же до этого он не позволял себе ни малейшей собственной эмоции. Ни разу тогда, но сейчас... Он бродил по заснеженному Арсеналу, молчал, медленно поправлял рукава, стряхивал пыль со свитков и полок, расчёсывал волосы, а сердце всё это время разрывалось на части. Он не был уверен, что справится один. Он был совершенно не уверен, что спустя мгновение не обнаружит себя бьющимся головой о каменный пол, рвущим волосы, плачущим и рыдающим так, что вспугнутые эхом летучие мыши бьются о ледяной потолок. Следовало на что-то решиться. И поскорее. Чжоу Цзышу вышел из пещеры, задвинул двери, защёлкнул замок и посмотрел вниз, под ноги, туда, где расстилались человеческие города смертных. Едва заметная тропинка вилась прямо от Арсенала к распадку. Он медленно сделал первый шаг отсюда; на сапог упала снежинка. Сначала одна, потом вторая, затем белый снег принялся валить с неба огромными, ватными хлопьями, скрывая следы, слёзы, кровь и прошлое. Чжоу Цзышу обречённо улыбнулся. Древнее китайское поверье гласило: с кем поцелуешься под первым снегом, с тем проведёшь всю оставшуюся жизнь. Чжоу Цзышу тяжело сглотнул, грудь сдавило так, словно мышцы наметились раздавить сердце. Никакому человеку невозможно было выдержать эту боль и не умереть. Зряшные оптимистичные мысли. Даже бессмертному бывает непереносимо больно. Он был почти не человек. Опрометчиво было надеяться. Чжоу Цзышу поднял лицо к равнодушным небесам и поймал языком снежинку. Я не смогу… а Вэнь Кэсин поймёт и простит. Простит же? Затем, быстрыми движениями нанёс себе удары по семи точкам. В Поместье Четырёх Сезонов этот приём назывался «Сладкое беспамятство». Человек лишался всех воспоминаний надёжнее, чем после супа Мэнпо. Мгновенно и никаких головных болей. Откашлявшись, мужчина с удивлением осмотрелся по сторонам, ощупал себя, проверил как гибкий меч выходит из ножен на поясе и, насвистывая, начал спуск. Следовало как можно скорее проверить, какое вино продают в местных харчевнях и придумать себе имя поневзрачнее. Внутренний голос шептал, что не стоит привлекать лишнее внимание, и мужчина решил ему беспрекословно подчиняться, пока не поймёт, кто он в этом мире.# # # #
Он был уверен, что не ложился в эту палату самостоятельно и добровольно. Недобровольно – тоже. Не помнил. Шнуры на руках намекали, что предположения верны. Потолок вращался с одержимостью вертолета, и только мысленным усилием удалось взять рвотные позывы под контроль. Желудок недовольно заурчал. Во рту было сухо, как в пустыне Такла-Макан, куда отправляли умирать неугодных императору людей ещё в эпоху Воюющих Царств. Мужчина вспоминал об этом так, словно не только лично присутствовал при упомянутом, но сам планировал и исполнял. Чушь какая-то. Жажда и сухость по рту помешали хрипло рассмеяться по этому поводу. Чушь несусветная. Такое возможно, если только он был бессмертным мастером, невзначай достигшим дзэна путём изощрённых самоограничений и отречений. Смешно. Только вот бессмертие не существует. Само определение материи неизбежно подпадает под действие неумолимого времени, разве что внутри объекта существует восполняемый источник энергии. Наподобие циркулирующей в популярных уся новеллах ци. – И, таким образом, мы снова возвращаемся к идее бессмертных героев из древнекитайских новелл, – заключил пациент и замер, что-то осознавая. Он задержал дыхание, пропуская волнение вглубь груди, ниже, дальше, заставляя его рассеиваться на тысячи мелких и невзрачных мыслей. Потому что нужно было выбираться отсюда, а паника ещё никого до добра не довела. Выбираться и… что? Холодный пот прошиб, волнение вернулось с удесятерённой силой, заставляя трястись пальцы связанных рук. Он не помнил ни имени, ни фамилии, ни места жительства, ни даже какой сейчас год. Отрывками приключенческого фильма в голове плавали картинки сражений на мечах, реалистичный скрежет звенел в ушах; попоек из глиняных кувшинов в залитых солнечными лучами тавернах, вкус сливового алкоголя плескался на языке; полётов над шелестящими в лунном сиянии деревьями, по коже словно пробежался свежий поток ночного воздуха. «Беги отсюда», – зашептал внутренний голос, заставляя параноидально оглядываться по сторонам. Стоп. Пациент застряс головой. Остатки дурацких снов или любимых фильмов, неважно, чтобы выбраться из очередной передряги – «почему я так уверен, что эта передряга далеко не первая? И не последняя?» – следовало реалистично смотреть вокруг и присутствовать здесь и сейчас. Пульс подскочил, медицинский приборы запиликали. Наверняка, какая-то из сигналок сработала, потому что из коридора донеслись торопливые шаги, дверь бесшумно отъехала в сторону, и на пороге, освещённая холодным больничным светом, возникла женщина в медсестринской одежде. – Господин Чжан, не волнуйтесь, вы ещё не пришли в себя после аварии. Вам нужно сделать укол, – заспешила она к кровати, наполненный шприц стал хорошо виден. Словно группа поддержки в палату проскользнули двое громил-медбратьев, кажется, ему здесь никто не был рад особо. «Они явно не с добрыми намерениями. Дерись!» – рявкнул внутренний голос, но мужчина перебил его хриплыми словами: – Не надо, не надо укол… Что? Что со мной стряслось? – Господин Чжан, не волнуйтесь, – медсестра закатала свободный рукав, один из мужчин встал рядом, придерживая и так привязанное предплечье, настороженно вглядываясь в пациента. «Не позволяй им!» – орал внутренний голос. «Но что я могу сделать? Я беспомощен», – пытался возразить сам себе мужчина, – «это больница, почему я должен сопротивляться?» «…иначе я больше никогда не увижу его…» – всплыла паническая мысль, и пациент просто щёлкнул пальцами, посылая разряд внутренней силы по спинке металлической кровати. Как электрический ток по проводнику. Как бередящий сердце импульс. Ближайший громила отшатнулся, с шипением затряс рукой, медсестра истошно взвизгнула и отдёрнула руку со шприцем, тугая капля с кончика иглы, испачканная кровью, как в замедленной съёмке полетела в его сторону. Мужчину передёрнуло. Он воспламенил все меридианы разом. Как тонкая бумага с него слетели шнуры, простынка, пижама и носки. Гостей разметало по стенам, красная капля упала на обожжённый матрас, но его самого там уже не было. Пациент метнул взгляд в угол комнаты, с удовлетворением отмечая, что глазок камеры перестал мигать, выбитый напрочь электромагнитным импульсом, содрал с ближайшего медбрата халат, переоделся и вышел в коридор. Пора было убираться отсюда и раздать всем сёстрам по серьгам. Горячая ненависть и желание убивать жгли грудь, в голове мелькали картины того, что он сотворит с теми, кто посмел, кто посмел, кто посмел... Посмел что? – Да пофиг! – произнёс он вслух, словно удостоверяясь в способности говорить по-человечески. – Я заберу то, что моё по праву. Не вставайте на моём пути, иначе пожалеете. Откуда-то из недр подсознания всплыла мысль, что даже если он ничего не помнит, он всегда может довериться собственному телу. Как в том известном фильме, который недавно пересняли, про потерявшего память человека с Марса, кажется. А жаль, прошлые актёры ему больше нравились. За ухом защекотало, мужчина поднял руку почесаться и обнаружил кровь, стекающую по затылку на шею. Вроде его не били по голове? Так что же? В туалете нашлось зеркало, а на голове обнаружилась повязка, толстая пачка из пропитавшихся кровью бинтов. Кажется, про аварию ему не врали. Что же тогда случилось? Почему он ничего не понимает? Ничего не помнит? Попытка встряхнуть воспоминания вызвала очередную вспышку головной боли, перед внутренним взором пронеслись картинки мужчины в ханьфу, затем раскуроченного автомобиля и залитого грязной водой лобового стекла, а затем снова мужчины в ханьфу, словно это логично следовало из предыдущего видения. Мужчина был в красном, с нефритовой шпилькой в высокой причёске и улыбался такой знакомой, такой любимой улыбкой, словно знал и доверял человеку из XXI века в окровавленном халате на голое тело. Вот только истерзанный препаратами мозг подсовывал какую-то белую маску вместо лица. Кто же он такой? – Я разберусь, я во всём разберусь. И найду тебя, – шепнул он своему отражению в зеркале. За спиной хлопнула дверь. Высокий, стройный мужчина в уличной одежде прошёл в дальнюю кабинку, от него пахло выхлопными газами и жареной картошкой. «А размерчик-то твой, и цвет такой практичный», – ехидно шепнул внутренний голос, явно пародирующий кого-то, кого пациент часто слышал и вспоминал. – Действительно, мой, – хмыкнул он, подмигнул отражению, зашёл в соседнюю кабинку и деликатно постучал в стенку. – Эй! У вас есть туалетная бумага, а то у меня закончилась. Можете передать немного? – и тут же схватил протянутую под дверью руку, ломая суставы.