Кристальное сердце

И вновь ситуация повторялась. Роксана сидела в кресле, подшивая платье, и украдкой поглядывала на Димитреску, стоявшую у окна. Как и прежде на женщине была лишь меховая накидка, но теперь она едва достигала ее колен, открывая крепкие стройные икры и ступни, изящно обутые в черные туфли. Образ был удивительно органичным. Тогда как Роксана и в бальном платье выглядела бы разнаряженной простушкой, Димитреску оставалась королевой даже в грубо сшитой шкуре, едва прикрывавшей наготу. В ее ушах деликатно поблескивали жемчужные серьги, а в руке был мундштук с дымящейся сигаретой. В покои владелицы замка так никто и не пробрался извне, и все вещи лежали на своих местах, так что немногим ранее она достала из ящика стола портсигар и прочие принадлежности, дабы занять себя чем-то, пока пленница делает вид, что отчаянно сосредоточена на шитье. На деле же мысли девушки витали далеко от ровных стежков и потайных швов. Что это было за чувство? Волны жара по всему телу лишь от легкого касания, биение сердца, что ускорялось всякий раз, когда женщина оказывалась слишком близко, странное, необъяснимое желание еще хоть раз вдохнуть запах ее кожи… Никогда раньше Роксана не замечала за собой такой слабости, когда от одного внимательного взгляда чужих глаз слабеют колени и ладони становятся влажными, а тело едва ли не умоляет о прикосновении, даже если это будет пощечина вместо ласки. - Хватит дрожать. Почти мягкий тон голоса Димитреску не помог, и девушку лишь больше кинуло в озноб, от того, что ее состояние заметили. - Впрочем, это для меня не ново. Кто угодно будет дрожать, окажись он заперт в одной клетке с чудовищем, не так ли? Каждый на этом свете трясется только за свою никчемную маленькую жизнь, даже не понимая, для чего она ему нужна. - Почему вас это беспокоит? – осторожно спросила Роксана. - С чего бы меня беспокоили жизни тех, кто умирает, едва успев открыть глаза и пару раз трепыхнуться? - Нет, почему вас беспокоит, что вас считают чудовищем? - О, я этим наслаждаюсь, - женщина хищно улыбнулась, но улыбка тут же пропала с ее лица, когда она увидела явное недоверие в глазах собеседницы. – Я и есть чудовище. Живу в старом замке, пью человеческую кровь, вожу… водила дружбу с ведьмами. Полагаю, все условия соблюдены. - Теперь вы отшучиваетесь, - заметила Роксана. - Не пытайся поймать меня на лжи, маленькая настырная прилипала, - фыркнула Димитреску, затягиваясь сигаретой с мундштука и выпуская струйку дыма из уголка рта. - Я та, кто я есть. И давно свыклась со своей натурой. Нет смысла думать слишком много о том, чего все равно не изменишь. - Вас определяет не то, кем вы были, и даже не то, кто вы по праву рождения. Вас определяют только ваши поступки. И выборы, которые вы делаете сейчас, могут изменить все. Взгляд Димитреску переменился, вспыхнул, а затем похолодел. - Уж не предлагаешь ли ты мне сделать выбор в пользу того, чтобы отпустить тебя? - Я не… - Выбор. Подумать только. Что ты вообще можешь об этом знать, наивное дитя. Я живу на этом свете больше сотни лет, а ты едва разменяла третий десяток. Не тебе меня учить. Яростно выдохнув сизый дым, женщина затушила окурок в хрустальной пепельнице и, отбивая каблуками жесткий ритм, скрылась в ванной комнате. Вскоре Роксана услышала шум льющейся воды. Пальцы сделали привычное уже движение, завязывая узелок на нити. Закончив с платьем, девушка отложила шитье в сторону и снова прислушалась. Шум воды заглушал все прочие звуки, и разве это был не прекрасный шанс спастись? Димитреску словно бы забыла, что ей следует приглядывать за пленницей, не связала ей руки, не посадила на цепь, даже ничем не припугнула. Что, если она хотела, чтобы Роксана сбежала? Нет, такого просто не может быть. Встав с кресла, девушка сделала неуверенный шаг. Затем еще один. Она колебалась, сама не понимая, почему. Наконец, когда каждая мышца в ее теле напряглась, готовая к бегу, из-за двери ванной комнаты требовательно прозвучало: - Роксана. Сердце ухнуло куда-то вниз. Впервые Димитреску назвала ее по имени. Шум воды прекратился, и тишина невыносимо давила на уши. - Роксана, - уже гораздо требовательнее. Вздохнув, девушка поплелась в ванную комнату. Димитреску лежала в горячей воде, окутанная клубами пара. Влажные волосы облепили шею и плечи, завиваясь в кольца, будто локоны горгоны. Округлые колени виднелись над кромкой воды. Ее поза была расслабленной, рука с аккуратными миндалевидными ногтями элегантно опиралась об эмалированный бортик. - Я уже думала, ты оглохла, - сообщила женщина, как только увидела появившуюся в дверях пленницу. – Подай мне масло для ванны. - Мне кажется, вы забыли, что я ваша узница, а не прислуга, - напомнила Роксана, взяв с туалетного столика флакон розового масла, чтобы передать его Димитреску. - Тогда ночевать отправлю тебя в подвал, - невозмутимо ответила женщина. – А теперь присядь сюда. По ее непроницаемому лицу было сложно сказать, шутит она или нет. На всякий случай, Роксана не стала спорить и опустилась на мягкое сидение банкетки подле ванны. Димитреску не спешила продолжить разговор. Налив немного масла в воду, отчего по комнате поплыл густой аромат розовых лепестков, она отставила бутылочку, затем омыла в теплой воде ладони и, размяв большим пальцем одной руки запястье другой, сделала странное движение пальцами, будто пытаясь расправить их веером. После проделала то же самое с другой рукой. Наконец, заметив непонимающий взгляд Роксаны, вздохнула и села, выпрямив спину. Девушка поспешно отвела взгляд, когда округлости двух грудей показались над взволнованной водной гладью. - Ты ведь догадываешься, зачем я тебя позвала? - Проголодались? - Что ж, ты не безнадежна. Возьми нож. Посмотрев в указанном направлении, Роксана встала, чтобы взять нож, лежавший на краю раковины. Он блестел так, будто его не просто помыли, а целенаправленно счистили засохшую кровь чем-то абразивным. Зажав оружие в руке, девушка вернулась на свое место. - Расстегни, - новый приказ. Подняв свободную ладонь, Роксана принялась отстегивать защелки на ремешках ворота своей одежды. Вскоре ее шея и ключицы оказались оголены перед нетерпеливым взглядом. Влажная, будто русалочья, бледная рука выскользнула из воды, кончики пальцев очертили тонкие белесые росчерки, крестом пересекающие грудь. - Скажи мне, на что бы ты была готова, чтобы вернуть свою семью? – вдруг негромко спросила Димитреску. - На все, - не задумываясь, ответила Роксана. - На все, - эхом повторила женщина. Ее рука нагрелась от пара, и легкие касания были теплыми и приятными. Стоило больших усилий не закрыть глаза и не поддаться минутному блаженству близости. - Я могу считать это извинениями? Димитреску ничего не ответила. Подцепила пальцами кожаный ремешок на воротнике девушки, намотала и слегка потянула. Роксану отчего-то разозлило такое безразличие. Хищница хотела есть, и ее мало волновали жалкие переживания главного блюда. - Вы отказываетесь воспринимать меня, как угрозу? - Мм?.. – с явной неохотой протянула женщина, недовольная тем, что ее будущая трапеза пытается сопротивляться. - Нож в моей руке. Вы здесь передо мной, обнажены и безоружны. Что, если я сделаю так? – быстрым движением Роксана приставила лезвие к горлу Димитреску. – Или вы думаете, что я настолько бесполезна, что даже не способна сбежать, когда вы оставляете меня одну? Женщина закатила глаза, словно это не ей сейчас угрожали ножом у самой шеи. - Почему тебе так нравится все портить? Что ты пытаешься мне доказать? Замечательно, - она фыркнула, даже не пытаясь отстраниться. - Раз ты здесь самая умная, и умеешь рассуждать про поступки и выборы… я объясню тебе кое-что. Прежде, чем Роксана успела бы что-то ответить, Димитреску схватила свободной рукой ее запястье и резко нажала. Лезвие полоснуло шею, вырисовывая на нежной коже кроваво-красную нить ожерелья. Алые капли брызнули, потекли вниз, рисуя рубиновое колье и распускаясь элегантными цветами в маслянистой воде. - Что вы… что… - девушка отшвырнула нож и отпрянула, хватая губами воздух. – Что вы наделали?! Голова Димитреску откинулась на бортик ванны, рука безжизненно свесилась, глаза подернулись дымкой и глядели томно, с поволокой, несущей в себе печать медленного умирания. Картина была ужасна и одновременно великолепна в своем кровавом безумии. - Какого дьявола, - заорала Роксана, не придумав ничего лучше, чем попытаться зажать истекающую багрянцем рану. Ладонь защипало так, словно под ней разливалась не кровь, а кислота. Девушка вскрикнула, отняв горящие, как от ожога пальцы, и вдруг обнаружила, что рана на шее Димитреску затянулась, и теперь о ней напоминал лишь подозрительно знакомый тонкий белесый шрам. Тяжело дыша, Роксана рухнула на банкетку, чтобы найти хоть какую-то опору. Через некоторое время она заметила внимательный золотистый взгляд из-под ресниц. - Вы должны были предупредить меня, что бессмертны! - Я? – прохрипела Димитреску, и улыбнулась жуткой, кровавой улыбкой. Кровь залила ей гортань и теперь пузырилась в уголках губ. – О нет. Теперь нет. Ты так ничего и не поняла? - Но… я думала это ваша способность - исцелять раны. Так вы знали, что я смогу? Женщина прижала руку к горлу, прежде чем заговорить вновь. - У меня была… гипотеза. И, как видишь, я оказалась права. - Гипотеза? Вы могли умереть! – разозлилась Роксана. - Разве ты не этого хотела? – рассмеялась женщина. – Чудовище умирает в своем старом покинутом всеми замке, а ты спасаешься бегством. Прекрасный финал для сказки. Вот только дело в том, что на самом деле у тебя нет выбора. Ты не можешь смотреть на то, как я умираю. Как испытываю страдания. Не можешь себе противостоять. Еще не научилась. Для тебя… это слишком болезненно. А я… я уже привыкла к боли. - Вы же говорите не… - девушка приложила руку к своей груди. – Вы хотите сказать, что вам тоже было больно причинять страдания мне? Димитреску опять промолчала, но в голове Роксаны уже начали зарождаться подозрения. Ее глаза беспокойно оглядывали женщину, которая полулежала в наполненной собственной кровью ванне с таким видом, будто ее это вполне устраивало. Если она могла исцелять раны Роксаны, а Роксана могла делать то же самое для нее, это значило… - Связь между нами крепче, чем ты думаешь, - озвучила Димитреску ее мысли. – А теперь, не могла бы ты поднять нож с пола и продезинфицировать? Я все еще рассчитываю на ужин. И если ты, наконец, не будешь сопротивляться, возможно, это будет даже приятно.