о комфорте

— антон, — сережа сидит на самом краю пирса, болтает ногами, а антон не может отвести взгляда. до сих пор не может.  — м? — почему ты все-таки мне помогаешь? — потому что ты - морской дух.  — и что? в снах сережи он видел, как растет этот мальчик - из маленького человеческого комочка в молодого красивого парня. в мужчину, потому что сережа - правитель, который не стал трусливо прятаться ни за родителей, ни за самого антона. с самого начала, такой неопытный, взял все в свои руки.  у него многовековые знания, но еще у него человеческая душа и чувства. сережа помнит, кем он был до того, как родился, и до того, как в нем проснулась память о море. интересно, кого в нем все-таки больше, непостижимой сущности морского духа или самого сережи, у которого есть родители, друзья, человеческая жизнь?  арсений, несомненно, был морским духом, но был ли морской дух арсением? вопросы роятся в голове, как стайка криля, и антон не знает, как задать хотя бы один из них, имеет ли он на это право.  — и то. в море нужен главный.  — почему не ты? — зачем он спрашивает? ведь и так все знает. антон поджимает губы, отворачивается и щекой ощущает на своем лице цепкий, внимательный взгляд.  — ты же знаешь. зачем это всё? — только лишь из чувства вины?  — нет, я… — что? — я считаю, это правильно.  серёжа молчит, будто ожидает услышать продолжение фразы, но антону больше нечего сказать.  — почему ты не ненавидишь меня? твои родители были бы счастливы, если бы я внезапно где-нибудь сгинул с концами и все.  — мои родители - не я. — считаешь, то, что я сделал - недостаточно отвратительно? сережа удивительно спокойно пожимает плечами, щурится на заходящее солнце. его волосы собраны в хвост, как когда-то носил арсений, и взгляд невероятно похож, но при этом он совсем другой человек. — все относительно. если бы ты повел себя иначе тогда, возможно, мои родители не были бы так счастливы сейчас.  — а ты?  — я пока не понимаю. кажется, что у меня есть все, что мне нужно, но я не знаю, как этим пользоваться. будто швейцарский нож на тыщу этих штук-приспособлений, но ни штопора, ни хотя бы острой спицы там нет. последняя версия айос на подкорке мозга записана, а загрузить некуда, вокруг только одни э-вэ-эм из шестидесятых. это все очень сильно отличается от того, что у меня было.  антон молча кивает головой. ему трудно даже представить, что сейчас чувствует семнадцатилетний мальчик, которому вверили всепланетную власть. — папа очень мне помогает. не знаю, что бы я без него делал. без них обоих. и без тебя. антон, я хотел сказать спасибо… — прекрати. не нужно. — сам прекрати.  — тебе нельзя быть таким добрым, если ты не хочешь беды. если бы арсений не прощал меня каждый раз, он был бы в безопасности.  — ты его любил?  вопрос выбивает напрочь почву из-под ног. что сказать? что ответить парню, отца которого он убил из-за того, что хотел им обладать? как доказать самому себе, что он имеет право сейчас быть здесь, рядом с этим потрясающим человеком? кружится голова вопреки тому, что вестибулярный аппарат у него совсем не человеческий. — почему ты не можешь ненавидеть меня? — совсем невпопад спрашивает антон. он так сильно запутался в том, что ощущает, что разобраться самому уже никак не выходит. — я всегда слишком много о себе думал и из-за этого причинил такую боль твоим родителям, какую сам никогда бы не вынес. неужели тебе… все равно? — ты бы хотел, чтобы я тебя ненавидел? — нет! нет, я… я просто не понимаю, чем заслужил твою доброту.  — так человечество не понимает, почему океаны не выходят из берегов и не разливаются по суше, хотя одного неглубокого моря хватило бы, чтобы утопить целый континент.  — ну, там гравитация, вращение планеты….  — антон. — понял. я тебя понял.  на самом деле, антон понял крайне смутно, но хвостик мысли все же удается уловить: море не обижается. любит, тоскует, волнуется, ждет, злится, радуется встрече, но обиды не держит.  — мне не все равно, — продолжает серёжа. — но ненависть - это разрушительное чувство. понимаешь, это уже произошло, все случилось. я родился, а папа стал человеком. они оба седеют потихоньку, смешные такие. я их сильно-сильно люблю, ты себе не представляешь, как.  антон улыбается, наблюдая, как серёжа молодеет буквально на глазах. он и так не старый, но с лица исчезает выражение строгости и напряжения, превращая его в симпатичного круглолицого пацана в самом расцвете сил.  — так ты любил папу?  — наверное, любил. но не так, как нужно. неправильно любил, — антон пожимает плечами, сжимает губы. все поменялось. — правильно - это как твои папы любят друг друга. безусловно.  — антон, я тебя люблю.  у антона падает вниз сердце и воздух уходит из легких. он смотрит на серёжу в упор. ветер играется с волнистыми волосками, выстрепавшимися из хвоста, а ответный взгляд чистый-чистый, и в нем - синий свет морской дали.  — мой царь…  серёжа смеется, запрокинув голову, и теплое солнце целует его красивую, мощную шею.  — молчи, прошу тебя. замолчи, — он улыбается, а у антона внутри дрожит все, как кисель. — ты не должен отвечать. антон молчит, потому что сережа попросил его. это не было приказом, и волю его никто не ограничивал, но так повелось: серёжа просит и антон выполняет. и впервые за все время рядом с ним (несколько месяцев, но все же) антон хочет совсем другого.  он берет серёжу за руку, переплетает их пальцы. потом понимает, что этого недостаточно: всем телом подается к нему, заключает в объятия, вдыхая запах дома.  другой совсем, арсений пах иначе.  но сережин запах стал ему роднее по причине, ведомой одной только вселенной. — антон? — растерянно зовет серёжа, обнимая его в ответ.  — ты просил меня молчать. я молчу.  — я имею в виду, мне… я хотел бы взаимности, конечно. но это не приказ и не просьба, и уж точно не побуждение к действию. я ничего не требую от тебя сверх того, что у нас есть. просто мне хорошо с тобой. правда. сейчас я не царь, ладно? я серёжа. я говорю тебе это как сережа.  наивный, наивный мальчик. совсем молодой. в нем знания морского духа и его силы, но больше - сережки. человека, причиной смерти которого он едва не стал. человека, который через пару десятилетий станет мудрее древних пирамид, больше океана и выше космоса. сыном своего прекрасного отца, которого антон любил, и мужчиной, которого антон… любит прямо сейчас.  любить его страшно, но не страшнее, чем подчиняться ему и быть подле него. служить верой и правдой морскому духу.  антон отстраняется, касается ладонью гладкой мальчишеской щеки и прижимается губами к чужим. мир замирает вокруг.  антон целует аккуратно, вдумчиво, не способный выбросить из головы мысль о том, что это, возможно, сережин первый поцелуй. гладит его по волосам, слушает тихое дыхание.  сережа отстраняется первым, опускает голову.  — я тоже люблю тебя. и благодарен вселенной за то, что ты существуешь, — хрипло говорит ему антон, снова переплетая их пальцы, но не успевает. последнее, что он видит прежде, чем улететь с пирса вниз - яркий-яркий свет его радужек, потом - безболезненный удар о воду и полное непонимание. — дурак! а если бы папы увидели? — улыбаясь, возмущается серёжа, появляясь рядом в толще воды буквально через секунду.  непонимание рассеивается тут же, стоит только серёже обнять его под водой и настойчиво поцеловать, устроив ладонь на загривке.