Цена твоего молчания

      Следующие несколько дней прошли с удивительным спокойствием. Эиджи никуда не подрывался, обсуждая с Такемичи план по его же спасению. Они вдвоем выстраивали теории, обсуждали возможные события и Такемичи смог добиться от Эиджи обещания, что тот не прыгнет назад в будущее без предупреждения и веских на то причин. Такемичи беспокоился, а Эиджи убеждал его, что не будет делать глупостей. На том и сошлись.       Близнецы провели эти сутки вместе, несколько раз выбравшись на улицу, чтобы проветриться от душных размышлений на счет будущего. Они сидели на ступеньках. Такемичи тянулся за сигаретами, которые стал носить в кармане вместе с зажигалкой, а Эиджи показательно отмахивался от сигаретного дыма и говорил, чтобы Такемичи не прокололся перед Каэде, а то точно получит по шее. Такемичи криво улыбался и пихал посмеивающегося Эиджи в плечо.       Изначально едкий дым Такемичи совсем не понравился, но уже на следующий день ему захотелось повторить — дать сигаретам второй шанс. Цепкие пальцы вынимали из кармана зажигалку и поджигали бумагу. Такемичи не глубоко затягивался, не желая повторить предыдущий опыт в виде обожженного под резким напором горла. Неспешно выдыхая дым, Такемичи сосредотачивался на своих ощущениях. Ему нравился привкус ментола и то, как легкие обволакивает тлен. Было что-то умиротворяющее в наблюдении за витками дыма. Запах, конечно, резковатый, но терпимый.        На подшучивания Эиджи о том, что он «потерял своего невинного младшего брата» Такемичи закатывал глаза и раздраженно выдыхал, едва удерживаясь от того, чтобы не начать сыпать угрозами лишь бы тот заткнулся. Он вовсе не злился по-настоящему, но в некоторой степени эти подколы в самом деле вызывали жгучее раздражение.        За прошедшие дни не случилось абсолютно ничего — жизнь текла прежним образом, размеренным и спокойным, словно бы ничего и не случилось. Будто не было никаких путешествий во времени, в их мире не существовало Тосвы и над Такемичи не висела угроза смерти через 12 лет. Они смогли привести в порядок голову за какую-то неделю без происшествий. Все было тихо и мирно. А на следующий день, датирующийся 26 августа, на пороге стоял Майки. Собственной Непобедимой персоной.       — Такечи! – бодро извещает он, блистая белозубой улыбкой. Такемичи передергивает от нового прозвища, которое придумал ему Майки, но вряд-ли тот послушает если Ханагаки скажет о том, что это звучит едва ли не хуже, чем «Такемучи», поэтому обладатель новой клички молча впускает его внутрь. Он даже не удивляется тому, что Майки мог различать их — совершенно одинаковых по внешности близнецов. Никто раньше не справлялся с этой задачей, но об этом Такемичи не скажет. Из вредности, чтобы не радовать раньше времени.       Закрывая дверь за собой, Такемичи нашел взглядом Эиджи, спускающегося с лестницы. Майки приветственно помахал ему рукой.        — Снова без предупреждения, – ворчит Эиджи. — Я, может быть, занят. И вообще не дома.       — Значит, дома Такечи, который сможет меня впустить, – пожимает плечами Майки.       — «Ну, конечно», – закатывает глаза Такемичи, стоящий позади Сано хмурой тучей. Так или иначе Майки ему не нравился. Он был тем, кто ввязал Эиджи в дела банды и Такемичи чихать хотел на то, что Эиджи все равно стремился бы туда попасть. Майки мог вести себя обаятельно сколько-угодно — на Такемичи это не действует и он не будет падать ему в ноги. Возможно он был предвзят, но все равно именно Майки был причиной его нервотрепки.       — Вдруг его утащили злые демоны, – фыркает Эиджи. — А я, такой сякой, не смог защитить. – Отчего-то он был слегка раздраженным, но совсем не выглядел так, будто действительно злился хоть на грамм.       — Но ты ведь не такой, Инугами, – не громко смеется Майки, на что Эиджи криво улыбается. Такемичи смотрит на это с легким недоумением. Когда это Эиджи успел обзавестись таким прозвищем?       — Ты плохо меня знаешь, – отмахивается Эиджи, опираясь плечом о стену. Со знанием того, что у этого подростка разум двадцати шестилетнего, Такемичи видит в нем того самого старшего брата, который старше на несколько лет, который знает и видел гораздо больше. Не то, чтобы до этого он не был старшим братом. Просто воспринималось это совсем иначе. Не было ощущения бездны между ними — старшим и младшим, как не было удушливого чувства чего-то неизбежного.       — Я знаю больше, чем ты можешь себе представить, Эйдзи, – улыбается Майки. Он говорит это с иронией, но Такемичи видит двойное дно в этой фразе и настороженно вглядывается в лицо Эиджи. Когда он видит ответный взгляд, то сразу осознает – он понял. Услышал то же, что и Такемичи. Не зря говорят, что у близнецов мозг поделен на двоих. Они действительно мыслят почти что одинаково.        — Все может быть, – соглашается Эиджи. — Ты надолго?        — Не-а, – качает головой Майки. Такемичи заворожено наблюдает за тем, как покачиваются светлые волосы при движении головы. — Я, вообще-то, за тобой, Эйдзи.        — Сегодня не могу, – выдыхает Эиджи, отрываясь от стены и потирая пальцами плечо. — Дела.        Майки состраивает обиженную физиономию и скрещивает руки на груди, совсем как ребенок, и поворачивается к Такемичи. Взгляд Майки ему совсем не нравится, но тот действует на опережение, не оставляя и шанса на то, чтобы выкрутиться.        — Хоть ты составишь мне компанию, Такечи? Твой брат совсем меня не ценит, – дует губы Майки, глядя на того с проблеском надежды во взгляде. Такемичи готов поспорить, что все это – чистой воды спектакль. Он посылает беспомощный взгляд Эиджи, но тот лишь пожимает плечами с тенью ухмылки и беззвучно шевелит губами: «Здесь я бессилен». Такемичи хочется выть от собственной слабости.       — Ладно, – и добровольно сдается, наблюдая за тем, как Майки буквально расцветает. В его глазах загораются искры, а губы складываются в довольную улыбку, будто он знал, что не проиграет. Такемичи от этого становится только хуже.        — Отлично! Обожаю тебя, Такечи! – казалось, будто Майки прямо сейчас кинется ему на шею в порыве радости, но он ограничивается похлопыванием по плечу, от чего Такемичи вымученно улыбается. Под ехидным взглядом Эиджи он натягивает на ноги кеды, надевает ветровку и выходит за дверь следом за Майки, слыша в след короткое:       — Удачи.        Такемичи показывает ему средний палец и исчезает за дверью. Он готов поклясться, что Эиджи гаденько усмехнулся. Да он же специально это все устроил! Оставался один единственный вопрос: зачем? Из злых мыслей его вывел голос Майки.       — Чего застыл, Такечи? – спрашивает он, перекидывая ногу через байк, стоящий на обочине. Такемичи приближается, ожидая разрешения. — Садись, – он кивает на пространство позади себя и Такемичи неуверенно перекидывает ногу, стараясь не поцарапать байк, пусть и сомневался, что смог бы сделать это подошвой кеды.          Такемичи не любил прикосновений, поэтому не представлял, как будет ехать вместе с кем-то, особенно если этот кто-то — блядский Непобедимый Майки. Он опомнился лишь в тот момент, когда байк пришел в движение и Такемичи буквально налетел на Майки, вцепившись в его куртку, как в спасательный круг. За гулом мотора не было слышно, но Майки тихо рассмеялся и, перекрикивая шум, произнес:       — Держись крепче!        Такемичи не дурак, поэтому держится крепче, как и было сказано, пока байк постепенно набирает скорость, а мимо проплывают пейзажи. Он никогда раньше не катался на байке и, само собой, было страшно, но об этом Такемичи ни за что не скажет, пусть Майки и сам все поймет по испуганному взгляду, страх в котором мешался с восторгом.        Нелюбовь к прикосновениям никуда не ушла, но расцепить руки Такемичи не мог, это было бы чистой воды самоубийство, а смерть уж точно не входила в его планы. Поэтому он подрагивающими пальцами держался за Майки — единственного, за что можно было схватиться и не упасть, расшибая голову об асфальт на большой скорости. Будь другие варианты — он бы непременно выбрал их, но судьба явно играет с ним злую шутку. Пусть это не было прикосновением кожа к коже — Такемичи все равно чувствовал тепло чужого тела и от этого ему становилось дурно. Не от того, что он касается Майки, а от того, что касается его вынужденно и явно нехотя. Без пренебрежения его мог трогать разве что Эиджи, Каэде или, может даже, Изана с Какуче. Они были единственными, с кем телесный контакт не вызывал отвращения. Майки в эту группу не входил и вряд-ли когда-нибудь войдет. По крайне мере Такемичи сильно в этом сомневался, и шансы Майки едва ли не стремились к нулю.       У Такемичи было стойкое желание встать с мотоцикла и убежать каждый раз, когда Майки тормозил на светофорах, а Такемичи ослаблял хватку, лишь бы не липнуть к нему на протяжении всего времени, что он заставлял себя сидеть на этом чертовом байке. Такемичи знал — у Эиджи не было дел на сегодня и он нагло соврал прямо в лицо Майки и у Такемичи крутилось на языке признание в этом, но он вовремя прикусывал язык. Эиджи знал будущее и, вероятно, не просто так отослал Такемичи прочь из дома, пусть последнему это совершенно не нравилось и он готов был прямо сейчас набирать номер брата, чтобы высказать все, что думает о нем и его недосказанностях.        При этом Такемичи помнил, что он с Эиджи договаривался вернуться в Токио как раз 27 числа, то есть завтра. Но он вернулся раньше и, судя по реакции Эиджи, разрушил его планы, о которых Такемичи и не догадывался. На самом деле он очень сомневался в своих догадках, а доказательств у него и вовсе не было. При этом его с самого утра преследует нехорошее чувство, словно что-то должно было случиться. Больше всего Такемичи злило непонимание и бессилие, которое не позволяло ему разобраться и повлиять на ситуацию вокруг, а лишь смиренно ожидать вынесенный приговор.        Очнулся он от размышлений лишь в тот момент, когда затих гул мотора и раздался бодрый голос Майки.       — Приехали.       Такемичи спешно слез с байка и едва не запнулся, чудом устояв на ногах, в то время как Майки ставил транспорт на ручник. Такемичи оглянулся и ошарашенно уставился на водную гладь в паре десятков метров. В дали виднелся порт с грудой железных ящиков на суше и пришвартованных у пристани железных караблей. Он слишком задумался во время поездки и даже не заметил того, как Майки привез его к гавани. Такемичи никогда здесь не был, потому был немного ошарашен.        — Круто, да? – спрашивает Майки, успевший оказаться рядом. Такемичи отшатывается от неожиданности и смотрит на него во все глаза. Видимо довольный результатом, Майки расплывается в улыбке. — Ну? Как тебе, Такечи?       — Да... – Такемичи прокашливается из-за хрипоты в голосе. — Здесь.. красиво. – Он все еще не уверен в том, как стоит себя вести и поэтому выбирает нейтральные фразы, пусть место ему действительно симпатизирует.       — Тебе нравится, – констатирует Майки. — И мне нравится, что тебе нравится.        От повторения одного и того же слова трижды Такемичи должно было резать слух, но почему-то из уст Майки это звучало лучше, чем должно было.         — Почему именно гавань?       Сано смотрит на него с легким прищуром, словно делая для себя какие-то выводы. Он отдаляется на несколько шагов вперед, приближаясь к каменному ограждению, сразу за которым начинался обрыв, ведущий в открытое море. Такемичи успел подумать, что Майки не ответит, но понял, что поторопился с выводами, когда услышал его слова:       — Ты чем-то похож на это место. Решил, что тебе должно здесь понравится и, как оказывается, не просчитался, – он говорит это безмятежно. Голос, как размеренный поток ветра, который может внезапно усилиться, сжимая в ледяных тисках, и также внезапно окутать ласковым дуновением. Такемичи не видит его лица, но готов поспорить, что на губах Майки застыла умиротворенная улыбка, как на лице Эиджи в виде восковой маски застывало безразличие.        Такемичи не приближается, молча смотрит на то, как Майки делает еще несколько шагов и приземляется на ограждение, по-прежнему спиной к нему. Шаги Такемичи заглушает биение воды о бетон и крики чаек, парящих над поверхностью воды. Он замирает на месте и молча смотрит на Майки, пока тот не произносит краткое:       — Садись.        И Такемичи садится, опускаясь на нагретый солнцем камень. Небольшие волны разбиваются под их ногами, разлетаясь на множество мелких капель, одна из которых угодила на щеку Такемичи. Смахнув ее, он перевел взгляд на Майки, болтающего ногами над небольшой пропастью. Угольно-черные глаза направленны вдаль. Проследив за его взглядом, Такемичи наблюдает за отплывающим от пристани судном, слегка покачивающимся при возникновении волн. Он долго не решается разрушить возникшую тишину, нарушающуюся разве что всплесками воды внизу и гортанным гоготанием чаек.       — Тебе не принципиально с каким из близнецов проводить свободное время? – решается на вопрос Такемичи, потому что ему и вправду было любопытно. Майки переводит на него оценивающий взгляд, от чего Такемичи становится слегка не по себе.       — Вы не похожи. Если ты об этом, – чуть склоняет голову на бок Майки. — И я изначально рассчитывал на это, если вопрос об этом.        — То есть ты изначально знал, что Эиджи откажется? – уточняет Такемичи для надежности.       — Догадывался, – кратко сообщает Майки.        — А что бы ты делал, если бы он согласился? Ты ведь не был уверен в его ответе, – Такемичи смотрит на него с легким непониманием и одновременно с этим в его глазах горит интерес.        — Он бы не согласился, – Майки вновь переводит взгляд на водную гладь.        — С чего бы?        — Ты задал много вопросов, Такечи. Теперь моя очередь, – Майки снова смотрит на него, а Такемичи явно недоволен, потому что хочет знать ответ на свой вопрос. — Не хмурься. Разве я не прав?       — Ладно, – выдыхает Такемичи, справедливо рассудив, что все же он на стороне проигравших, как бы прискорбно это не звучало. Но он, все-таки, не Эиджи, который ненавидел проигрывать больше всего в жизни. — Задавай свой вопрос.       — Сильно ты ненавидишь меня?        Такемичи опешил, сам не понимая причины — потому, что Майки угадал направление его мыслей или от самой сущности вопроса? В любом случае он не успел бы спрятать крайнюю степень удивления, а Майки по-прежнему смотрит на него. И пока он не успел расценить молчание как-то по своему, Такемичи хрипит:       — Я... Не ненавижу тебя, – наверное, Майки считал его забавным, потому тихо рассмеялся и Такемичи подумал, что вопрос был шуткой, чтобы разрядить ситуацию или посмотреть на его реакцию.       — Рад знать, что ошибался, – подал голос Майки, а Такемичи понял, что он не шутит. Сано пусть и улыбался, но в глазах была серьезность, что не на шутку настораживало и даже пугало. — Просто, знаешь... Смотря на тебя возникает ощущение, что ты меня на дух не переносишь.        — «У меня что, на лице все написано?» – думает Такемичи, в слух произнося одно лишь, — Правда?..       — Угу, – Майки запрокидывает голову и устремляет взгляд в безоблачное небо. — Но, на самом деле, у тебя есть полное право на это.       — Думаешь?        — Я затянул Эиджи в Тосву. Могу понять твои переживания.       Такемичи поражается его проницательности, но эти слова не делают Майки безгрешным. Он сам же не отрицает того, что сделал, но при этом не оправдывается и сам говорит о том, что понял бы ненависть Такемичи. Но Ханагаки не ненавидит его. Возможно недолюбливает, даже если Майки кажется ему привлекательным. Из-за него над Эиджи висит угроза...       — Тогда зачем ты затянул Эиджи в это?        — Он сам захотел, Такечи. У меня не было права отказать, – пожимает плечами Майки, все еще глядя в небо. Такемичи снова в недоумении. Который раз за день.       — Что?       — Он сам расскажет тебе, если захочет. Это не моя тайна, Такемичи, – впервые называет его по имени Майки. А Ханагаки, пораженный до глубины души, молчит, убеждаясь в том, что Майки умеет удивлять. Он не может выдавить из себя ни слова и молча взирает на беспристрастного Майки, слушающего шум моря.        Вскоре наступил закат. Они наблюдали за заходом Солнца в тишине, прежде чем Майки поднялся на ноги и жестом позвал Такемичи за собой. Устроившись на мотоцикле и дождавшись, пока Такемичи сядет позади, Майки завел двигатель и байк тронулся с места.    

***

      Доехали до дома ближе к ночи, когда Солнце полностью скрылось за горизонтом, но полоса света еще виднелась у самого края земли, пока остальное небо мерцало мириадами звезд. Слезая с байка, Такемичи переступил с ноги на ногу, прежде чем предложить:       — Зайдешь?       Недолго думая, Майки согласился. Заглушив мотор и поставив байк на ручник он неторопливо слез и зашел в дом следом за Такемичи. Захлопнув дверь и оказавшись в полной темноте, Такемичи нащупал выключатель. После щелчка коридор озарился ярким светом. Скинув обувь, Ханагаки прислушался: тишина.        — Тихо как-то... – пробормотал он.        — Да, – соглашается Майки, снимая обувь, пока Такемичи стягивает ветровку и торопливо вешает ее на крючок. Ему совсем не нравится повисшая в доме гробовая тишина. Только сейчас Такемичи замечает у порога незнакомую пару обуви вместе с ботинками Эиджи, что означало... — Такечи, – зовет его Майки, явно увидит отобразившийся на лице Ханагаки леденящий душу ужас. — Эй!        Такемичи поднимает глаза на сосредоточенное лицо Майки и пытается не впасть в истерику. Конечности окоченели и он с трудом поворачивает голову, чтобы заметить тусклую полосу света под дверью гостиной. Он тут же ринулся к двери, Майки, судя по спешным шагам — следом. Такемичи хватается за ручку и проворачивает ее до щелчка. Дверь распахивается с протяжным скрипом, и Такемичи боязливо заглядывает внутрь. От того, что он увидел, ему стало худо.        На голом полу растеклась темно-бордовая лужа крови, медленно подползающая к ногам Эиджи в черных носках, едва не сливаясь с ними цветом. В окружении крови лежал Риота с ножом в горле. Из его рта обильно вытекала алая жидкость, струясь по подбородку и оставляя брызги на белой футболке. Такемичи узнает нож — у Эиджи таких когда-то было четыре, сейчас же три. Или уже два... У Такемичи был точно такой же, который сейчас покоился на плече в ножнах, ремнями прилегающих плотно к коже.       — Что за... – слышится голос Майки, заглянувшего внутрь. Такемичи не хочет смотреть на него, поэтому медленно поднимает взгляд на Эиджи, обернувшегося на звук голоса. На его лице застыло непробиваемое хладнокровное выражение, заставившего Такемичи дернутся, отшатываясь назад. Помимо этого на бледной щеке брызги явно чужой крови. Это было страшно. Хуже того – это было реально.