Цена твоего молчания

      Такемичи — человек, в первую очередь, хорошо ему знакомый. Казалось, несколько лет разлуки на него почти не повлияли. Синие омуты глаз блестят на солнце, переливаясь мириадами звезд. Лицо такое же загорелое, волосы такие же блондинистые, выражение лица не изменилось с годами. Оно все такое же. Глубоко задумчивое, даже если на самом деле он ни о чем не думает вовсе. Глаза при этом вечно печальные, будто из них вот-вот прольются хрустали слез. Такемичи всегда был таким. Неизведанным и таинственным, словно океан, даже невзирая на то, что он преподносит все свои чувства на протянутой ладони: бери, не хочу.         Вот и сейчас он сидит напротив, удивленный совершенно неожиданной встречей, зажимает между пальцами сигарету и поспешно ищет ответ где-то глубоко внутри себя. Санзу лишь надеялся на то, что ответ этот будет искренним, сотканным из множества заложенных в него мыслей, которые разбирать было безмерно увлекательно. Так умел делать лишь один человек, в данный момент находящийся совсем рядом: только протяни руку и сможешь дотронуться, убеждаясь в его подлинности.       — Нет, что ты... – растерянно отвечает Такемичи, глядя на него снизу-вверх, а в глазах все также поблескивают тысячи галактик. Приятное чувство щемит в груди. У Санзу такое редко. Можно даже сказать, никогда. Это не было похоже на смутную преданность к Манджиро, а больше светлых чувств он ни к кому и не испытывал. Вернее, испытывал, но заставил себя забыть об этом ровно до тех пор, пока их взгляды не пересеклись, вызывая волну трепета. — Скучал, конечно! Ты так неожиданно пропал, вот я и... – Такемичи замолкает, глядя на него изучающе. Возможно проверял не сильно ли изменился старый друг, пытаясь разглядеть его старого, а может, пытался выцепить внимательным взглядом новые детали.       — Можно? – Санзу кивком указывает на соседнюю качель, на данный момент совершенно пустую, как, впрочем, и вся остальная площадка.        — Спрашиваешь? – удивляется Такемичи. — Что за вопрос? Конечно, – он чуть двигается в сторону, словно на одной хватит места для двоих. Слышится позвякивание цепей. Опустившись на соседнюю сидушку, Санзу внимательно глянул на Такемичи, делающего неспешную затяжку.        — Давно? – осведомился Акаши, слегка отталкиваясь ногами от земли, поднимая в воздух мелкое облако песка вперемешку с пылью и приводя качели в слабое движение.       — Нет, – Такемичи был единственным, кому не требовалось уточнение вопроса, он понимал с полуслова, а немногословный Санзу был этому только рад, пусть с Такемичи и хотелось проболтать до самого утра. И даже не из-за нездоровой привязанности, которая, на удивление, не одолела его при знакомстве с ним, пусть на тот момент его лицо уже перерезали шрамы. — А ты почему здесь? – интересуется Такемичи, докуривая и туша бычок о подошву ботинка, оставляя остаток сигареты зажатой в руке.        — Часто прихожу сюда в последнее время, – отвечает Санзу. Качель успела остановиться и он больше не пытался раскачаться на ней. — Чаще всего подумать.        Раньше, еще когда Такемичи только переехал в Токио, он встретил здесь Харучие, еще не получившего печально известную кличку Санзу. Он был здесь, как раз на этих самых качелях, пока Сенджу носилась по площадке. Такемичи уселся на соседнюю сидушку, пытаясь заговорить, и чем упорнее молчал Харучие, тем изощреннее становились попытки, прежде чем Акаши резко поднялся и, глянув на него раздраженно, зашагал прочь. Такемичи соскочил с качели и побежал следом, выкрикивая извинения. Харучие удивленно обернулся лишь после того, как Такемичи выкрикнул ему в спину: «Красивые шрамы!»        То, что он прятал под маской, незнакомец назвал красивым, еще и с такой уверенностью, словно это было истинной в последней инстанции. Такемичи потребовалось с десяток попыток, чтобы Харучие убедился — шрамы действительно красивые. Трудно было в это не поверить после множества доводов, скрупулезно собранных и предоставленных на всеобщее обозрение. С тех пор они встречались на этой площадке. Маленькая Сенджу была почти всегда вместе с Харучие, на что Такемичи всегда отвечал одно и то же: «Чем больше людей — тем веселее!»        Однажды Такемичи упомянул в разговоре своего близнеца. Сенджу ему не поверила и они поспорили на щелбан, чтобы Ханагаки привел его в качестве доказательства. Спустя несколько дней уговоров близнецы стояли вместе, на этой самой площадке под восхищенные крики Сенджу о том, что они как две капли воды. Харучие мрачно сказал: «Не похожи» и отвернулся, на что Такемичи расхохотался, а Эиджи закатил глаза, слушая то, как Сенджу возмущенно гудит о том, что Харучие портит ей веселье.        А потом Харучие исчез. Его не был день, два, неделю, месяц. Такемичи сидел на площадке днями напролет, ожидая его возвращения, но все тщетно. Солнце восходит и снижается, а Харучие просто нет. Он испарился, словно его никогда не существовало. У них не было общих друзей, Такемичи не знал его адрес или номер телефона. Единственным связующим местом была площадка, куда вскоре перестал приходить Такемичи спустя полтора месяца ожиданий. Больше он не приходил туда ни разу, не желая мучать себя снова.        — Если бы не моя трусость, то пересеклись бы раньше, – хрипло рассмеялся Такемичи. Ему не нужно было ничего уточнять; Санзу все понял. Прекрасно понял. До лязга цепей, с силой сжатых в кулаке. Санзу рвано выдыхает, не поднимая глаз. Если бы он тогда не решил бесследно исчезнуть, то все могло быть по-другому... — Эй, – мягко зовет его Такемичи. — Хару.       «Хару» непрерывным звоном отозвалось в подсознании, задевая хрупкие стены изодранной души, ошметки которой сохранились только при помощи Такемичи, когда-то случайно встретившегося ему и подарившего то, что называют дружбой. Это было именно тем, чего не хватало Санзу, тем, что помогло ему не сойти с ума. Акаши поднимает стеклянный взгляд.       — Мы сделали то, что должны были сделать. Это не важно, – ровным голосом произносит Такемичи. Санзу слышит в этом свое спасение, сошедшее к нему с небес. Это было пением ангелов из самой Поднебесной. В сердце врезается стрела, стоит только увидеть неумолимое сочувствие в синих глазах напротив.       — Не жалей меня, – просит Санзу. Что-что, а жалость ему точно не нужна. Нечему тут сочувствовать, совсем нечему.        — Извини, – отводит взгляд Такемичи, а Санзу вдыхает полной грудью, словно до того находился в ограниченном вакууме. Удушливое чувство отпустило и стало тихо, даже слишком. Ни звяканья цепей, ни шуршания песка под ногами. Даже вороны на кронах деревьев не издавали хриплое гортанное карканье. Подлая тишина всегда приводила Санзу в ступор, потому что за ней всегда крылось что-то не хорошее, после чего он, вероятно, будет блевать кровью ближайшие полчаса. И то, если повезет.       Такемичи поднялся с качели на не гнущихся ногах и, слегка качнувшись, медленно пошел вперед, Санзу — сразу за ним. Он не решился спрашивать, потому что знал наверняка: его не прогнали, а значит нужно можно идти следом. Он давно научился не спрашивать лишний раз, чтобы сохранить себя в той целости, какая вообще может быть возможна при тех обстоятельствах, в которых он находился почти что добровольным заложником.        Дойдя до скамейки в другом конце площадки, Такемичи щелчком отправил до того зажатый в кулаке окурок точно в мусорный бак, стоящий сбоку от лавки. Отряхнув ладонь от пепла, Такемичи свалился на деревянную скамейку, прикрывая на мгновение подрагивающие веки и с облегчением выдыхая. Санзу для верности прождал около десятка секунд, прежде чем опуститься рядом. Купол тишины накрыл с головой, создавая ощущение приватности. Такемичи вытянул подрагивающие ноги и облокотился спиной об изогнутую деревянную спинку, боком упираясь в твердый каменный подлокотник. Сунув руку в карман, он достал от туда пачку сигарет. Вытащив две штуки, он вернул пачку в карман, вместе с тем доставая пластмассовую зажигалку. Вставив сигарету в зубы, вторую он протянул Санзу, взявшего набитую табаком бумагу без лишних вопросов.        Когда Акаши зажал сигарету между губ, Такемичи щелкнул зажигалкой, и приблизившись так, чтобы концы сигарет соприкасались, поднес к ним яркий виток пламени. Внутри у Санзу все перевернулось. Такемичи отстранился быстро, убирая зажигалку в карман и возвращаясь в прежнюю позу, глубоко затягиваясь и выдыхая крупное облако дыма. Сигарета в зубах Санзу мерно дымилась. Сделав затяжку, Акаши проводил взглядом стаю черных птиц, стрелой мчащихся по безоблачному небу.        — Мне кажется, что это сон, – признается Такемичи. Санзу переводит на него любопытный взгляд, выдыхая струю дыма. Ханагаки на него не смотрит, лишь устало пялится куда-то себе под ноги, стряхивая пепел с сигареты. — Все, как в тумане с самого утра. Чувствую себя разбитым, будто молоток в грудную клетку впечатали со всей дури.        Санзу молчит. Молчит не потому, что нечего сказать, а потому, что Такемичи вовсе не нужен ответ. Он хочет выговориться, поделиться тем, что царапает стенки его души, а Санзу готов слушать. Это он умеет, наверное, лучше всего. Сам он в этом не уверен, но практика доказывает обратное. Пусть даже Такемичи не любит делиться тем, что его гложет. Если он считает, что это все – сон, то почему бы и нет?       — И голова болит, – Такемичи хмурится, сминая сигарету между пальцев. — Даже курево не помогает.        — А должно? – чуть склоняет голову на бок Санзу, неглубоко затягиваясь и ощущая на языке привкус ментола. Ему этот день странным совсем не кажется, чего не скажешь о его собеседнике.       — До этого, кажется, работало, – задумчиво протягивает Такемичи, отбрасывая истлевший окурок в мусорку. — А сейчас – нет. Это потому, что ты здесь сейчас. Так бы я сидел и ни о чем не думал ближайшие несколько часов. Но ты не виноват, – поспешил добавить Такемичи. — Это мне стоило выбрать другое место...       Санзу слушал его с неприкрытым интересом, который Ханагаки не замечал, буравя взглядом землю. За новой сигаретой он не тянулся. Потому что не помогало. Он выкурил уже две (возможно даже больше), а голова все еще болела. Значит, точно — не помогает.       — И нервы не успокоить, – угрюмо заканчивает мысль Такемичи. — Совсем.       — Я могу помочь, – отзывается Санзу, ловя на себе испытывающий взгляд, от чего в груди грохочет ржавыми прутьями клетки птица с подбитым крылом. — Если ты все еще думаешь, что это сон. – Добавляет он для надежности. Такемичи смотрит на него прямо, с долей сомнения и раздумий. Он кусает губы и заламывает пальцы, прежде чем выпалить:       — Ладно, давай! Для сна, правда, все слишком хорошо складывается. К этому моменту я уже должен быть мертв, – рассудительно заканчивает Такемичи, ловя на себе насмешливый взгляд. — Не смешно ни капли. Я серьезно говорю. Кошмар, самый настоящий.        — Я тебе верю, – расплывается в усмешке Санзу. Давно ему не было так хорошо и легко с кем-то.        — Это хорошо, что веришь, – довольно щурится Такемичи. — Так что за помощь? Надеюсь, что у тебя есть безотказный метод на такие случаи.       — Есть один, – кивает Санзу. — Но для начала... Можно вопрос?       — Конечно. Задавай, на любой отвечу.        — Ты все еще не выносишь прикосновений?       Такемичи смотрит на него удивленно. Возможно из-за самого вопроса, а возможно из-за того, что Санзу эту информацию запомнил и до сих пор хранил в своей голове на отдельном островке памяти, на котором было все, что связано с Такемичи.         — Думаешь, что я сообщу тебе координаты?        — Было бы неплохо, но можешь ограничиться «да» или «нет». Так будет проще, у меня плоховато с цифрами.       — Тогда да, но для тебя нет, – пожимает плечами Такемичи. — Я не люблю чужих прикосновений.       — Значит, я не чужой, – утверждает Санзу, но Ханагаки все равно кивает в подтверждение. — Чу́дно.        Ладони с перебинтованными пальцами легли на щеки, придерживая голову и создавая контраст между бледными руками и загорелой кожей лица. Было странным касаться кого-то так просто. Сам Санзу прикосновений не любил и шипел гремучей змеей, если кто-то подходил к нему слишком близко. Оказывается, он прогнил недостаточно и еще осталось желание подпустить кого-то ближе, чем он мог раньше. Ведь Такемичи был единственным, с кем ему достаточно легко для того, чтобы не оглядываться назад в поиске бесформенных ответов на свои вопросы, которые ему кидали, как собаке кость. Единственной трудностью было понять правильный посыл, а с Такемичи такого никогда не было. Он выражался понятно и доступно, так, что не приходилось гадать, правильно ли он понял или допустил очередной просчет, за который придется платить.       Такемичи не двигался и по ощущениям старался лишний раз не дышать. Санзу глядел на него сверху-вниз, прежде чем плавным движением коснуться обкусанных в кровь губ. Это было единственным, что способно выветрить из головы все мысли и работало наверняка. Единственный безотказный способ, в чем Санзу ни капли не соврал. Такемичи не дернулся, даже не издал выдоха громче, чем до этого, лишь сидел расслабленно, опустив руки вдоль тела, пока белые волосы дотрагивались до лица, создавая резкий контраст, а губы с отметинами в виде шрамов дотрагивались до его в почти что целомудренном поцелуе. Стоило ему разорваться, как Такемичи нехотя разлепил веки, все еще ощущая прикосновение к щекам.       — Работает, – подтверждает Ханагаки, вызывая у Санзу довольную улыбку. Не было для него ничего лучше, чем оказаться полезным. — Если это сон, то я не пожалею о том, что уснул.        Бледные пальцы соскользнули с щек и Санзу вернул прежнюю дистанцию. Такемичи сидел расслабленно, с тенью довольной улыбки на покусанных губах. Вдруг он встрепенулся и вызволил из кармана коротко завибрировавший мобильник. Он сосредоточенно пялился в экран и быстро пробежался пальцами по кнопкам, прежде чем убрать телефон обратно в карман. Санзу смотрел на него с едва заметным интересом, не укрывшимся от Ханагаки.       — Друг ответил, – отозвался он. Акаши понятливо кивнул. Его мало волновало то, с кем общается Такемичи, это и вовсе не его дело.        В тишине прошло около минуты, прежде чем Санзу задумчиво протянул, глянув перед этим на время:       — Мне уже пора.       — А, да, конечно, – Такемичи кивнул и поднялся со скамейки следом за Санзу. Когда он собрался уходить, Ханагаки опомнился. — Погоди! – Акаши обернулся. — Дай мне свой номер. Не хочу терять тебя снова.        Обмен номерами не занял много времени, но к его окончанию Такемичи довольно улыбался, пряча телефон в карман штанов.       — Голова больше не болит, – проинформировал он, вызывая очередную довольную улыбку у Санзу, вновь надевшего на лицо маску. — Спасибо.        Они попрощались и неспешно разошлись каждый в свою сторону. Харучие никогда не скажет этого в слух, но кажется, что его жизнь стала немного менее паршивой, чем была до этого.