***
Декабрь, 2022 г., Майами Тридцать один день — это 4,43 недели, 44 640 минут, 2 678 400 секунд. Исправьте, если это не так. В любом случае всё относительно. Везде есть свои погрешности. Теперь Чонгуку хорошо это известно. Вся жизнь может измениться за секунду. За какую-то едва уловимую её долю. И самое страшное, что человек может этого даже не заметить. Может быть и другая ситуация: ты просыпаешься с утра, занимаешься привычными делами и, ничего не подозревая, планируешь будущее, в котором точно нет места проблемам. А вечером случается то, что выбивает у тебя почву из-под ног. Или просто откуда-то появляется зерно сомнения, и оно, как назло, крепко цепляется и прорастает с каждым днём глубже, делая из тебя параноика… Греясь в обманчивых лучах тёплого солнца Майами и купаясь в горячем океане, полном своих тайн и секретов, Чонгук забывает о хлопотах и словно впадает в детство, вспоминая, как они с Мином постоянно искали приключения в прилегающих к их с Юнги домах в соседских дворах и садах. Неделя пролетает быстро. Юнги сегодня улетает обратно в Корею, прихватив с собой с десяток пачек разного кофе, который они с Чонгуком раздобыли, прогуливаясь по Маленькой Гаване. Здесь под непрекращающиеся звуки сальсы и афрокубинского джаза лучшие друзья за обе щеки уплетали настоящее (если верить официантам) Ропа вьехо. Чонгук, возможно, впервые за долгое время, сменил свои отутюженные брюки со стрелками и брендовые футболки на поношенные спортивные штаны и лёгкие аляпистые рубашки. Так проще слиться с толпой, которая на 80% состоит из местных латиноамериканцев и переселенцев с Кубы. Здесь большая часть населения говорит на испанском языке, и Чонгуку даже неловко, словно он не в Майами. Хотя до Даунтауна рукой подать — минут 5-10 езды. Удивительно, что Майами объединяет такие разные народности и колорит. Ни Юнги, ни Чонгук с испанским языком не знакомы. Как и с кубинской культурой, которой буквально перенасыщены тесные улочки. Но это не мешает друзьям вдоволь насладиться атмосферой и полноценным отпуском. Перемещаясь от магазинчика к магазинчику, мужчины перекидываются любезностями с продавцами, принимая в дар от них мелкие сувениры. И когда в руках уже не остаётся места для очередного пакета, они останавливаются в небольшом кафе, прячась от солнца под раскидистым цветным зонтиком, и заказывают себе холодное пиво. — Что это за фигня вообще? — Юнги внимательно разглядывает сувенир, врученный ему еще в начале улицы. Нелепый глиняный петушок, раскрашенный во все цвета радуги, переливается под яркими лучами солнца. — Это арт-символ кубинской культуры, — смеётся Чонгук, вытирая салфеткой пот со лба, — я, когда впервые приехал сюда и увидел это, тоже не понял. На самом деле Чонгук затащил Юнги сюда со знанием дела. Побывать в Майами и не посетить Кале-Очо — преступление. Тот, кто не гулял по этой улице и не дышал пыльным воздухом маленькой Гаваны, не видел настоящую Кубу. Так говорят местные. Здесь же Чонгук покупает в подарок для Юнги знаменитые кубинские сигареты, которые при них же закручивает старый испанец, сидя под палящим солнцем на старой деревянной скамейке. Чонгук довольно смеётся, когда видит брезгливое выражение лица друга. В отличие от Юнги, он чуть проще. Именно поэтому последнюю неделю пребывания Юнги в Майами они проводят не в гольф-клубе, где каждый второй знает Чонгука, а исследуют оживлённые и многолюдные улицы преступных районом Майами. Сквозь разношёрстные звуки прорывается настойчивый звонок мобильного телефона, и Чонгук тянется к трубке. Тэхён всегда переживает. Особенно тогда, когда Чону приспичивает пощекотать нервы и выехать куда-то за пределы благополучных районов. Сюда Тэхён не суётся. А Чонгук с дурацкой улыбкой на лице успокаивает его. Юнги на это лишь закатывает глаза и обещает себе не издеваться над взрослым состоятельным мужчиной, а по совместительству лучшим другом, когда тот убирает в карман мобильный. — Смотри не ослепни от любви, — всё-таки не может удержаться от колкого замечания, вызывая у Чонгука ещё большую улыбку. Они гуляют до самого вечера, когда солнце уже почти перестает обжигать, а на город медленно опускаются красные сумерки. Чонгук подвозит друга в аэропорт, и наступает время прощаться. Всё хорошее когда-то заканчивается. Юнги надо возвращаться в Корею, а Чонгуку — к Тэхёну. Для друзей такая жизнь теперь привычна. Поэтому те редкие часы, минуты и даже секунды, во время которых они могут дышать одним воздухом и смотреть на один и тот же океан, становятся ещё более ценными. Юнги скрывается за прозрачными дверьми, следуя на посадку, а Чонгук, преследуемый лёгкой меланхолией и теплыми воспоминаниями о проведенном бурном отдыхе с близким человеком, спешит по пустой дороге домой.***
Чонгук глушит мотор автомобиля, откидываясь на спинку и прикрывая глаза. Такой насыщенный день. Изнурительно. Жаркий климат не способствует расслаблению. Чон ещё не привык к такому хищному солнцу. Радует одно — наличие качественных кондиционеров и систем охлаждения и фильтрации воздуха и в доме, и в офисах. Пока он идёт к дому, вслушивается в журчание небольшого фонтана около центрального входа. Ему не встречается ни один работник, хотя в доме всегда полной людей. Чужих, правда, но такие правила. Идиллия. Умиротворение. Ровно до тех пор, пока Чонгук не дёргает дверную ручку и не попадает внутрь. — Ты не можешь так делать! — Слышится откуда-то с кухни, и Чонгук, хмурясь, ускоряет шаг, отчётливо слыша в голосе Тэхёна панику. И она становится такой всеобъемлющей, стоит только Чонгуку увидеть своего мужа на полу в крови. Над ним возвышается их экономка, удерживая парня за белоснежную футболку с капельками крови. Как её там зовут? Удже, точно. Мистер Ким ведь сам нанял её для молодой семьи в помощь Хосу. Чонгук действует на инстинктах, успевая перехватить руку, готовую отвесить пощёчину хозяину этого дома. — Что здесь происходит? — Голос дрожит, но Чонгук изо всех сил пытается сохранять самообладание. Ему никогда раньше не приходилось выяснять отношения вот так. С такой работой как у него, Чонгук давно выработал иммунитет к стрессу. Он повидал ситуации, от которых кровь в жилах стыла. Но всё бывает когда-то впервые. — Тэхён? Ты в порядке? — Я…я, — янтарные глаза будто умоляют о защите. От кого защитить тебя, Тэ? У Чонгука сердце кровью обливается, когда он видит такую беспомощность. А следом приходит ярость. Чонгук может даже оправдать это чувство. Ведь кто-то посмел поднять руку на его любимого. Самого лучшего. Красивого. Надежного. Чонгук делает глубокий вдох, а следом медленный выдох. Он в любой ситуации пытается поступать правильно и лишний раз не ссориться с людьми. Он поднимает Ли Удже на ноги, разворачивая к себе и слегка сжимая плечи: — Что здесь происходит? — Мистер Чон, простите, ради бога, — трясётся женщина, хотя Чонгук уверен, что это он сам не может держаться ровно, — но я не…я ничего не делала! Чонгук переводит взгляд на Тэхёна: струйки крови стекают из-под волос по лицу. — Ничего не делали? — Рычит Чонгук, разворачивая к себе спиной экономку, чтобы та могла посмотреть на Тэхёна. Но женщина продолжает упираться и отнекиваться, из-за чего Чонгук начинает терять всякое терпение. — Чонгук, — осторожно зовёт Тэхён, всё ещё находясь на полу. — Что это? — Чонгук повышает голос, игнорируя своего мужа. Сейчас интерес представляет исключительно эта женщина, посмевшая поднять руку на Тэхёна. На члена семьи Ким! Уму непостижимо! На крики прибегает кухарка и, конечно же, дворецкий. — Где ты был, Хосу? Что это? — Не даёт опомниться Чонгук. — Мистер Чон, я не…всё было в порядке пять минут назад, — мнётся на месте мужчина. Кухарка, в отличие от мужчины, разводит руками, ахая, и тут же подбегает к Тэхёну. Тот слегка отшатывается, и Чонгук, отпуская Ли Учже, подхватывает супруга. — Я сам, а вы лучше уберите здесь, — намекает на беспорядок и валяющиеся кухонные приборы на полу. Чонгук помогает Тэхёну подняться, и тот, неожиданно для Чона, обвивает его руками, несмотря на кровь и очевидный дискомфорт. Чонгук обнимает мужа, поглаживая по спине. Тэхён держится как коала за дерево, утыкаясь носом в такую же светлую как и у него футболку. Чон не любит официальный стиль. Он вынужденно натягивает рубашку, когда едет с коллегами в суд или на официальные допросы. В остальном его привычной одеждой являются зауженные светлые джинсы, под которыми виднеется рельеф накаченных ног, и футболки с v-образным вырезом. В любой другой одежде в +40 находиться проблематично. — Мистер Чон, — Хосу наконец-то приходит в себя, — мы разберёмся. — Надеюсь, мне не стоит объяснять, почему Вы уволены? Чонгук редко позволяет себе такие вольности. Он ценит человеческий труд и всё ещё некомфортно чувствует себя, когда, сидя в гостиной, ему могут подать чай или стакан с виски. И пусть это происходит по инициативе супруга, Чонгуку непривычно. — Что было, Тэхён? Чонгук осторожно обрабатывает рану на лбу, плохо скрывая недовольство. Не Тэхёном, а посторонники людьми, распущенность которых поражает! Разве есть что-то, хотя бы малейшая причина причинять вред человеку вот таким чудовищным образом? Тэхён терпеливо сидит в кресле, скрестив ноги. Он щурится, но не отводит взгляда от Чонгука, своего спасителя, совершенно не обращая внимания на рану и заляпанную футболку. Это сейчас такие мелочи. — Тэхён, — осторожно зовёт Чонгук, выкидывая в мусорное ведро использованные красные ватные диски. — Я не знаю. Просто я сказал ей, что не видел, чтобы с утра была уборка. Сомнительная претензия, но ведь это Тэхён. И даже если и так, это совсем не повод лезть в драку. Тем более женщине. — Она накинулась на меня с этой подставкой! Чонгук, она ведь могла меня убить! — Успокойся, всё, — Чонгук откладывает пузырьки с дезинфицирующей жидкостью, тут же переключая внимание на супруга. А что, если бы он действительно пришел минутой позже? Какую картину тогда он бы застал? Чонгук крепко обнимает Тэхёна, касаясь кончиком носа его волос. — Слышишь? Она больше не сделает это. — Я так испугался, что никого нет в доме. Что тебя нет, — тихо бубнит в его грудь Ким, переплетая пальцы за массивной спиной. — Теперь я здесь и никуда не уйду, не бойся, хорошо? — Угу. Чонгуку никогда не нравились эти «угу», он чувствует, что ему так говорят только для того, чтобы просто завершить разговор. Но он хочет, чтобы последнее слово было всё-таки за ним. — Тэхён, посмотри на меня, пожалуйста. Они отрываются друг от друга, и Чонгук заглядывает в чужое лицо, укладывая ладони по обе стороны чужих щёк. Тэхён всегда смотрит на Чонгука вот так. Как будто есть только один он. Чонгуку в такие моменты хочется кричать от счастья. Хочется показать Юнги, как сильно он заблуждается насчёт этого парня. — Да, я слышу тебя, прости. — Робкий низкий голос вызывает в Чонгуке волну мурашек. Он уже не подросток, чтобы его вело словно от первой влюблённости, но, кажется, Тэхён способен творить магию. — Тебе ничего не угрожает, слышишь? Я изолирую от тебя всё, что тебе будет представлять угрозу. Ты должен мне верить, Тэ. — Я тебе верю, Чонгук. Чонгук каждую его царапину ощущает на себе…***
Тэхён долго не может уснуть. Он остаётся в просторной библиотеке в окружении книг, которые с легкостью отвлекают его от случившегося. И Чонгук со спокойной душой оставляет его наедине с выдуманными мирами, закрывая дверь и перемещаясь в свой кабинет, где его уже ожидает отец супруга. — И как такое вышло? — Небрежно бросает мужчина, тяжело вздыхая и засовывая руки в карманы светлых брюк. — Что вообще произошло? — Я не был свидетелем. Увидел их, когда Тэхён уже сидел на полу весь в крови, — Чонгук закрывает глаза, но воображение как будто издевается, рисует сразу же картину увиденного, и Чон вынужденно жмурится в надежде стереть такие воспоминания. — Чонгук, надо быть очень-очень внимательным! Это ведь Тэхён! Это мой сын. Я не просто так доверил его тебе, — пыхтит мужчина, расхаживая по кабинету, — ты должен быть мне благодарен. Чонгук вздыхает, гулко сглатывая. Он сидит в кресле и наблюдает за мистером Кимом. За несколько месяцев слова о благодарности звучат из чужих уст как мантра. Как что-то сакральное. Как-то, о чем постоянно забывает Чонгук. А мистер Ким не устаёт любезно напоминать. Благодетель. Его послушать, так Чонгук буквально жизнью обязан и ему, и Тэхёну. Наверное, он всё ещё не может окончательно привыкнуть к таким причудам обеспеченных людей. В конце концов нет ничего страшного в том, что отец так сильно переживает за сына. Он любящий папа. А Чон Чонгук — любящий муж. — Чонгук, — строго произносит Ким, останавливаясь прямо в центре кабинете и поворачивая голову в сторону Чона. Он внимательно смотрит мужчину, будто пытаясь увидеть в его глазах что-то неозвученное, и как-то брезгливо хмыкает, — ты же не думаешь, что Тэхён оговорил эту… — Нет, — моментально перебивает Чонгук. Его злит это. — Как Вам вообще в голову пришла эта мысль? — Чонгук поднимается с места, упираясь ладонями о стол. Будь перед ним щенок, испугался бы такого грозного Чона. Но мистер Ким выглядит удовлетворённым. Он, на удивление Чонгука, натягивает на лицо кривую улыбку, и прищуриваясь, облегченно выдыхает. — Ты хороший муж для моего сына, Чонгук. Я хочу быть с тобой честным. Если я узнаю, что ты что-то замышляешь за его спиной. Если в твоей умной и светлой голове сидит хотя бы одна мааааааленькая глупая мысль, пеняй на себя, — предупреждает Ким. — О чём Вы вообще говорите? Мистер Ким хмурится, в очередной раз хмыкая. Чонгук теряется в его странных сюрреалистических словах. Он не понимает и половины. Его просто охватывает ярость, стоит только услышать какие-то сомнения и обвинения в сторону Тэхёна. И это, кажется, слишком по душе его отцу. Может быть, он извращенец? Впрочем Чонгуку нет дела. Лишь бы Тэхён был в безопасности. А он уверен, что рядом с ним так и будет. Конец декабря, 2022 г., Майами Чонгук в седьмой раз перематывает отрывок с видеокамеры. И почему ему не приходило в голову сделать это раньше? Он сидит в кабинете, размеренно постукивая пальцами по столу. На видео одна и та же картина. Один и тот же человек. Его любимый супруг, которого он обязался защищать и оберегать. Его Тэхён, который наотмашь бьет женщину по лицу, а следом и себя. И на этом момент Чонгук болезненно прикусывает язык. Словно он чувствует за двоих. Или даже за троих. Он тогда не поверил женщине. Был слишком ослеплен своей злостью, действовал на рефлексах, защищал Тэхёна. А теперь, сидя в кабинете, и повторно прокручивая эту плёнку, Чонгук не перестает задавать себе один и тот же вопрос — зачем? Зачем он всё это делает? Никогда ещё Чонгук не видел в муже агрессию. Тэхён всегда был тихим и спокойным, даже кротким. Да, его эмоции всегда такие яркие, неподдельные. Но он даже не догадывался, что Тэхён может быть таким. Как заводить с ним диалог? О чем спрашивать? И стоит ли вообще начинать? Может быть, это временное помешательство? В дверь глухо стучат, а следом заглядывают, даже не дождавшись разрешения. Теперь Чон подмечает и такие детали. Отмечает своенравие. Нетерпеливость. Тэхён мышью проскальзывает в кабинет, облаченный в домашний белый драпированный костюм из атласной струящейся ткани. Выглядит сногсшибательно, как и всегда. Так, что у Чонгука дыхание перехватывает. Он моргает часто, испытывая детский трепет перед собственным супругом. Тэхён садится в кресло напротив и кладет руку на стол, подпирая подбородок. Он заглядывает Чонгуку в глаза и, кажется, совершенно не боится вопросов. Чувствует свою власть. А что чувствует Чонгук? — Хотел с тобой поговорить, Тэ, — начинает издалека Чонгук, опираясь на стол, и пытаясь смягчить интонацию. — Ты помнишь тот случай пару недель назад? Тэхён хмурится, пытаясь вспомнить, но, видимо, правда не понимает. — В день, когда я провожал Юнги, — напоминает Чонгук, — когда вернулся домой и увидел тебя, — и замолкает. Ждёт, наблюдая, как у Тэхёна широко распахиваются глаза. Точно вспомнил. — И-и что? — С запинкой произносит супруг. — О чём ты хочешь поговорить? Тэхён заметно нервничает. Чонгук теперь замечает и это. То, как нелепо Тэхён натягивает на пальцы длинную рубашку, как бегает глазами по столу в поисках объекта внимания. — Об этом. Чонгук откидывается на спинку кресла и поворачивает ноутбук экраном Тэхёну. Он не говорит ничего, просто следит за действиями. Тэхён уже тянется пальцами и коротко стучит по пробелу, запуская видео. Он смотрит его до самого конца, а после резко захлопывает крышку ноутбука, вызывая у Чонгука даже неожиданную усмешку. — И что? От былой неуверенности нет и следа. Тэхён злится. Хохлится, как замерзший воробей в лютые морозы. Вот только здесь, в Майами, этих морозов нет. — Что ты…хотел мне этим показать? Хотел отчитать? — Я…признаться, я просто хотел задать вопрос тебе, понять. — Понять что, Чонгук? — Понять, зачем ты это сделал? Тэхён откидывается в кресле и складывает руки на груди. Так, словно это его сейчас обидели. Задели за живое. Оклеветали. И Чонгук на секунду теряется. Кажется, он что-то не так понял. — Она мне не нравилась с самого начала. — Не нравилась? — Удивленно выгибает бровь, не отрывая взгляда от мужа и боясь упустить мельчайшую деталь, которая поможет ему, Чонгуку, лучше понять поступки и мотивы своего супруга. Может быть, это какой-то розыгрыш? Но Тэхён всем своим видом не показывает, что тут нет места шуткам. — Милый, — осторожно зовет супруга Чонгук, — я правильно понимаю, что тебе не понравилась одна из работниц по дому, и ты решил, кхм, — Чонгук замолкает, подбирая корректное слово. — Устранить её, — помогает Тэхён, — да, как-то так. — Тэ, что значит устранить? Она не опасный преступник или вор в законе, чтобы устранять. А ты не правосудие. Ты не можешь просто так бить людей, потому что они тебе не нравятся. — Почему? — Искренне удивляется Тэхён, и Чонгук окончательно теряется. — Ты сейчас серьезно? Он молчит, и, да, Чонгук наконец понимает — он абсолютно серьезно. Приплыли. Никакой патологии, Юнги. Чонгук встает со своего места и медленно обходит стол, опускаясь на корточки перед мужем. Тот внимательно следит за его действиями и как-то по-детски склоняет голову на бок. Чон берет в руки тонкие кисти, осторожно поглаживая длинные пальцы. — Тэхён-а, просто избивая людей, ты не решишь проблему. Ты делаешь только больно, но это никак не поможет тебе в твоем вопросе. Мы ведь могли её уволить, почему ты не сказал, что она тебе не нравится? — Она мне не понравилась в тот конкретный момент, — тараторит Тэхён, виновато опуская глаза. Божий одуванчик. И даже не верится, что на пленке всё-таки он. Это какой-то абсурд. Какой-то плохо срежиссированный фильм. Второсортное кино. Сейчас зайдёт режиссёр в дурацком костюме не по размеру и скажет, что съемки окончены. Но чем дольше они молчат, глядя друг на друга, тем сильнее внутри Чонгука разливается тяжесть, притягивая его к полу. Каждый новый вздох Тэхёна — как забитый в крышку гроба гвоздь. Ничего не говорит, а ранит в самое сердце. — Почему ты ударил и себя? — Это… — Это манипуляции, — беззлобно помогает ответить Тэхёну супруг. — И что? — Снова меняется в лице, а голос становится тверже. Как он может меняться за секунду? От тихого, неуверенного домашнего мальчика до кровожадного и агрессивного мужчины? — Зачем ты устроил этот допрос, Чонгук? Выяснил? Вот и молодец. Или ты ждал, что я буду оправдываться, может? Узнал и узнал… Чонгук теряет дар речи. Розыгрыш затягивается, а режиссер плохого сценария никак не спешит прерывать этот спектакль. И что прикажете делать? Чон продолжает сидеть возле супруга и глупо смотрит на Тэхёна. Тот вздыхает, отворачиваясь и, что очень странно для Чонгука, будто бы не раскаивается вовсе. Да и чёрт с ним, с этим временным раскаянием, Чонгук не понимает, откуда в Тэхёне такие разительные перемены. Откуда эта необоснованная агрессия в его адрес? Разве он сделал что-то не то? Это сбивает с толку и в какой-то момент осаждает Чонгука. Словно это он сделал что-то постыдное, а теперь упрекает Тэхёна. Довольно странная ситуация. — Послушай, Тэ, — неуверенно начинает Чонгук, запуская свою руку в уложенные волосы, — я ведь не ругаю тебя. Просто хочу разобраться. — Не с чем тут разбираться. Узнал и узнал, поздравляю тебя. — Нервно пожимает плечами Тэхён и резко подскакивает с кресла — так, что Чонгук, пошатываясь, встает вместе с ним. — Не надо копаться в этом. Я не хочу об этом говорить. Вот как? Тэхён обходит массивный рабочий стол и останавливается около окна, складывая руки на груди. А чем, собственно говоря, он не доволен? Чонгук всё ещё не может ответить на этот вопрос. А оттого сильнее заводится. Того и гляди, закипит как чайник со свистком. — Тэхён, — звучит строже, и супруг вынужден обернуться, осторожно наблюдая за Чонгуком. — Я не понимаю причину такого поведения, но мне оно не нравится. — Правда? Не надо было лезть в это, — кивает на ноутбук, криво усмехаясь. А затем отходит от окна, поправляя рубашку и, проходя мимо Чонгука, высоко задрав подбородок, поспешно идёт к выходу. — Я так понимаю, что разговора нормального не выйдет? — Хмыкает Чон, засовывая руки в карманы брюк. Предел есть у всего. В том числе и у его терпения. Он не обидчивый. Просто когда его в буквальном смысле выставляют дураком, а потом ещё не объясняют причины, и смотрят взглядом, полным презрения, Чонгуку становится не по себе. Так, словно случайно наступил в дерьмо. Паршивое чувство. Это не смертельно, даже не больно, но неприятно. Осадок остаётся. — Об этом — нет, — отрезает Тэхён и выходит из кабинета, хлопая дверью. Чонгук узнаёт кое-что новое о муже. Например, что его довольно легко обидеть. Только вот, чем, блядь, сейчас он его задел? Если бы Чонгук вместо юридической специальности выбрал что-то более прозаическое, например, психоаналитику или хотя бы социальную психологию, ему было бы легко понять мотивы супруга. Он бы совершенно точно знал, что обида как таковая — это всего лишь субъективная реакция на несправедливое замечание в свой адрес. И что обижаясь на Чонгука, Тэхён в первую очередь обижает сам себя. Зачем и почему — это второстепенные вопросы. Но Чон выбрал другой путь. Он служит букве закона и разговаривает на языке фактов. И факты прямо сейчас машут ему красным флагом из ноутбука. Факты говорят о том, что такое поведение не является нормой. Факты говорят, что нельзя игнорировать первые звоночки или пускать на самотёк любые изменения. Чонгук весь день сам не свой. После этой попытки поговорить по душам, они не пересекаются в доме. Он не находит Тэхёна ни в излюбленном домашнем кинотеатре, ни в библиотеке за чтением любимого Сартра, ни в саду, любующимся на свои красные розы. Тэхён будто испаряется из поля зрения. Видимо, избегает разговора. А Чонгук, охваченный латентной яростью, почему-то все же пускает это на самотек. Думает, что так лучше. Может быть, спустить всё на тормозах — не самая худшая идея? Проблема может уйти, если о ней забыть. Может, это и не проблема вовсе? В Чонгуке много сомнений. Внутренние голоса наперебой перекрикивают друг друга, создавая шумную разноголосицу. Голова болит от таких активных мозговых процессов и анализа. Но факты говорят сами за себя. И даже тогда, когда он поздно вечером доезжает до одного из офисов в Брикелле, чтобы сменить обстановку и освободиться от сегодняшних навязчивых мыслей, переключившись на работу, чувство беспокойства не покидает его, загружая сознание чертовыми фактами. Чонгук сидит в темноте, глядя на ночной город и прокручивая в руке стаканчик с крепким напитком. Работа совсем не клеится. Дверь в кабинет резко открывается, и в темноте Чонгук не сразу узнает отца Тэхёна. Зато тот, кажется, сразу замечает единственное тёмное пятно, среди груды кожаных кресел цвета шампань. — Чонгук, — предупредительно ласково зовет Ким, в пару шагов преодолевая большое расстояние от входной двери до конца кабинета. Чон успевает поставить стакан на стол прежде, чем мужчина хватает его за грудки и, волоча по полу, отшвыривает к окну. Тому самому, в которое бездумно смотрел Чонгук минуту назад. Чонгук щурится, пытаясь разглядеть чужое лицо и в очередной раз за день понять, что происходит. Может быть, это какие-то магнитные бури, о которых постоянно говорят по радио? — Чонгук, ты меня расстроил, — пыхтит мистер Ким, усаживаясь на корточки и хватаясь жилистой рукой за ворот чужой футболки. Чонгуку ничего не остается, как вцепиться пальцами в чужую руку. Он ни черта не понимает. Но и быть мальчиком для битья не собирается. — Какого хрена, — рычит сквозь зубы, на что моментально получает удар кулаком в живот. Ощущения самые паршивые из возможных. Перед глазами темнеет. Хотя в кабинете и так выключен свет. Лица подсвечивает лишь искусственная неоновая подсветка с уличным вывесок и рекламных билбордов. Чонгук хватается за живот, чувствуя, как тошнота подступает к горлу. А самое главное — за что? Он помутневшим взглядом смотрит на Кима-старшего, отползая в сторону. Но некуда. Сзади лишь огромное стекло, за которым открывается вид на ночной Майами бич и разноцветные туристические отельчики, ночные клубы. Завораживающая картина. — Что ты там наговорил Тэхёну сегодня? — Ч-что? — Не сразу понимает Чонгук, кривя губы. Он не успевает отдышаться, как Ким снова ударяет, но уже чуть ниже. Но боль такая же сильная. А следом ещё один удар — по челюсти. Она немеет, и Чонгук хаотично ведёт языком по губам, ощущая на них неприятный привкус. Губа вдребезги. Как и он сам, кажется. И даже не от ударов. От обиды Тэхёна. Она такая всепоглощающая, уничтожающая. — Слушай сюда, сукин сын, — не даёт опомниться мистер Ким, хватая растерявшегося Чонгука за шею и слегка сдавливает, вызывая глухой хрип, — чтобы я первый и последний раз видел, что мой сын плачет. Ты меня понял? Плакать должен он, Чонгук. Но никак не Тэхён. Он мог бы сказать что-то против, но горячий кулак снова попадает в разбитую губу, и Чон, зажмуриваясь и прикладывая руку к губе, просто глухо стонет. В его жизни не было места таким дракам. Когда он был мальчиком, им с Юнги приходилось отвоевывать территорию у дворовых парней. И они, вооруженные палками, гоняли знакомых по всему Сеулу. Чонгук в своей жизни получал пару тумаков от отца, когда нагрубил матери. И те были заслуженны. Но больше — ни единого рукоприкладства. Он предпочитал решать вопросы словами. Да и сейчас. Как замахнуться на отца своего любимого человека? Имеет ли он право? Даже если это в целях самозащиты? Интуиция хаотично кричит, что стоит сделать ответный шаг, а разум так не вовремя забирается в самое сердце со своими фактами. А они всё о том же — о том, что это ненормально. — Ты понял меня? — Кричит мистер Ким, хватая мужчину за волосы. — Да, — сквозь зубы и плотно зажмурив глаза, лишь бы не смотреть в чужое лицо, — да, сука, понял! — Сам срывается на крик, всё-таки отталкивая мужчину и ожидая очередной порции гнева в свой адрес. Что он должен был понять? Что у Кимов как по расписанию случаются вспышки агрессии? Или что? Мистер Ким вздыхает, поднимаясь на ноги и поправляет брюки. — Это я должен ругаться, а не ты! Чонгук, запомни очень хорошо свои слова, — и уходит из кабинета, захлопывая дверь. Прямо так, как сделал сегодня Тэхён.***
Такси премиум-класса бесшумно везёт его по ночному Майами, ограждая от остатков дневной жары и скрывая от шумных компаний, ютящихся около баров. Водитель молчаливо едет, глядя на дорогу, и снижает скорость на поворотах, плавно обгоняет другие автомобили, чтобы доставить полуночного клиента домой. Он даже не интересуется, почему он в крови. Знает, у богатых свои причуды. Это не его дело. Чонгук чувствует, как в ушах стоит гул, а разбитая губа кровоточит. Он старается не дергаться лишний раз, чтобы не тревожить свежие раны. Кажется, у него поднимается температура, периодически бросает в жар. И Чонгук даже хочет попросить выключить кондиционер. Автомобиль бесшумно тормозит около нужного дома. И Чон благодарит водителя, кое-как выбирается из машины и плетётся по дорожке, шаркая ногами по асфальту. Он придерживается рукой за живот, ощущая, как внутри переворачиваются все органы. Свет в доме не горит. Видимо, Тэхён снова прячется где-то. И правильно делает. Чон ловит себя на мысли, что впервые испытывает что-то похожее на злобу по отношению к нему. Первый этаж встречает мрачной тишиной. Будто всё в доме замерло в ожидании. Чонгук медленно поднимается по лестнице, останавливаясь на каждой ступеньке и пытаясь отдышаться. Желание одно — упасть лицом в подушку и проснуться с утра, не чувствуя такой боли. Он не неженка. И боль сама по себе не страшит. Просто она сковывает. А Чонгук так не любит, когда его что-то ограничивает, что готов рвать и метать. Он облегченно вздыхает, когда оказывается на втором этаже дома. Дверь в спальню приоткрыта, а из нее доносятся мелодичные и едва уловимые звуки. Чонгук вздыхает, но ещё не до конца понимая — от облегчения, что Тэхён там или от того, что сегодняшний день наконец-то завершается. Чонгук делает последние рывки, проходя внутрь и плотно закрывая дверь. Тэхён тут же подскакивает с кровати, закрывая книжку и откладывая её на прикроватную тумбочку. — Чонгук, почему ты так до…— и внезапно замолкает, останавливаясь в паре метров от супруга, с ужасом рассматривая его. — Что случилось? Такой удивленный. Чонгук на долю секунды даже сомневается. Хочется сейчас съязвить. Подколоть. Язык так чешется. Но он устал, и поэтому посылает подальше темную сторону своего «я», лишь бы только сгоряча не наговорить что-то. Усталость накатывает сразу, как только Тэхён подлетает к нему и кладёт теплую ладонь на щёку. — Что произошло? — Более настойчиво задаёт вопрос Тэхён, внимательно осматривая спёкшуюся возле губы кровь. — С кем ты подрался? Чонгук едва заметно усмехается, пытаясь убрать чужие пальцы. — Ты не знаешь? — Нет, — со всей серьезностью отвечает муж, хмуря брови. — Я помогу обработать, идём. Тэхён осторожно берет Чонгука под руку и ведёт в ванную комнату. Включает боковое освещение и то, что вокруг зеркала, выключая основные светильники, чтобы яркий искусственный свет не раздражал глаза. Во всех действиях чувствуется забота и переживание. Это пугает Чонгука. Однако он даже не сопротивляется. Садится на бортик ванной и молча наблюдает за тем, как Тэхён суетливо достает из шкафчика аптечку, откручивает крышку от пузырька, по всей видимости, антисептика, и щедро смачивает жидкостью белоснежную ватку. Тэхён сосредоточен на своём деле, и Чонгук успевает открыто поглазеть на него. Такой заботливый, внимательный и сосредоточенный. Совсем не такой, как сегодня днём. Какое-то временное помешательство, не иначе. Тэхён осторожно цепляет чужой подбородок пальцами, вынуждая смотреть на себя, а сам промакивает рану. Чонгук щурится и шипит, но стойко терпит болевые ощущения, рассматривая супруга. Боль стихает, пока он просто любуется мужем. Наверное, это волшебство. Так действует Тэхён на него — заживляюще. — Так кто это сделал? — Твой отец, — не желая держать в секрете выпаливает Чонгук, и усмехается реакции. Тэхён замирает с ваткой в руке, удивленно уставившись на Чона. — За…за что? — Даже запинается, пока задает вопрос. Чонгук молчаливо наблюдает за супругом. Терпеливо ждёт, пока до Тэхёна наконец-то дойдёт. Ведь до Чонгука дошло. Не сразу, а уже по пути домой. Он успел прокрутить в голове сотни причин, из-за которых можно было бы поднять руку на другого. Какое-то время Чонгук настойчиво отгонял мысль, но она единственная возвращалась к нему снова и снова. Других поводов нет. — Хочешь сказать… — осторожничает Тэхён, поднимая свой обеспокоенный взгляд на Чонгука и комкая пальцами использованную ватку. Прикусывает губы, словно боится озвучивать предположения. Чонгуку даже на секунду кажется, что у Тэхёна на щеках появляется румянец, — …что это он из-за меня? — А ты разве не ходил к нему жаловаться? — Я не жаловался, — совсем шёпотом произносит Тэхён, и Чонгук уже жалеет, что затеял этот разговор. Теперь нет никакой гарантии, что и он не окажется переданным мистеру Киму. Он испытывает странное чувство — двойственное. Как можно хотеть одновременно приласкать и отчитать человека? Такое противоречие с ним впервые. Сегодня Чонгук в полной мере ощутил растерянность. Чон не сопротивляется даже тогда, когда Тэхён помогает снять ему футболку и ахает от увиденного. Он и сам не знает, что там за «ах», но понимает масштаб проблемы, когда бросает косой взгляд в зеркало. Ничего страшного, конечно, он там не видит. Несколько болезненных покраснений, которые, скорее всего, в ближайшем будущем превратятся в нелицеприятные жёлто-фиолетовые цвета. Но если наносить мазь, возможно, Чонгук избежит такой расцветки. — Всё в порядке, — зачем-то пытается успокоить Тэхёна, отвлекая его внимание лёгким поглаживанием по руке. — Чон-чонгук, это слишком. Это слишком, ещё бы! Хорошо, что один из Кимов это понимает. Но толку-то? Чонгук устало вздыхает, хмурясь от вновь накативших противоречивых чувств. Невозможно злиться на Тэхёна. Невозможно ругаться. Он смотрит на него, такого беззащитного, нуждающегося в его поддержке, и весь внутренний гнев как будто растворяется. Примерно как он сам когда-то в Тэхёне. Пора бить в колокола и собирать врачебный консилиум. Чонгук притягивает его к обнаженному торсу, заключая в объятия. Места ударов печёт, под рёбрами чувствуется пульсирующая боль, губа ноет, и тошнота каждые несколько минут напоминает о своём существовании. Но когда тонкие чужие пальцы в очередной раз скользят по спине, Чонгук облегчённо вздыхает. Будто его боль — это наваждение, которое Тэхён может прогнать одним лишь касанием. Разум и тело совершенно не слушают друг друга. Наверное, он просто слишком устал. Перенервничал. — Тэ, — гладит по макушке, прислушиваясь к размеренному дыханию Тэхёна в районе груди. — Я не ругаюсь. На тебя не ругаюсь… За то, что ты рассказал отцу. Но я не думал, что ты будешь с кем-то обсуждать то, что происходит в нашей семьей. — Прости, Чонгук. Прости меня! Я… —Тэхён сильнее прижимается к Чонгуку, и тот шипит от столь тесного контакта и болезненных прикосновений, — я привык ему всё рассказывать. Я ведь просто злился на тебя сегодня. Не знаю, из-за чего! Ты нашёл это дурацкое видео, и я испугался, что ты сразу сделаешь неправильные выводы. Я отцу сказал просто на эмоциях, я ведь не думал, что он… — Тэхён запинается и отстраняется от мужа, укладывая ладони на чужих плечах, — прости меня… Я поговорю с ним, чтобы… — Нет, — моментально перебивает его Чонгук, укладывая свои руки поверх чужих, — никаких разговоров с отцом о нас, Тэ. Я серьезно. Хочешь поругаться на меня, покричать, даже побить — давай решать это здесь. В нашем доме. Со мной. Мы договорились? Тэхён виновато опускает глаза, и Чонгук мысленно чертыхается, не в силах держать обиду на того, кого так сильно любит. Пусть он тысячу раз не прав, Чонгук его простит. — Да, да, Чонгук. Я тебе обещаю, в следующий раз только с тобой… Однажды, когда Чонгук и Юнги пережидали грозу, заставшую их врасплох на Чеджудо, Мин с деловитым видом сидел в палатке и что-то читал. Страницы у этой книжки были потрепаны и забавно загибались в разные стороны. Чонгук обычно мало интересовался предпочтениями Юнги, тем более, все они были дали от его собственных. Но эту книгу он запомнил хорошо, потому что Юнги неоднократно таскал её с собой в какие-нибудь дальние поездки и забавно хмурился, когда утыкался лицом в желтоватые страницы. Однажды он не выдержал и спросил лучшего друга, что за ценность в этой книге, раз Мин постоянно носит её с собой, будто это карманный справочник буддийской мудрости. Юнги, конечно не ответил, но предложил прочитать. Чонгуку не понравилось. Одна только фраза вызвала скепсис по поводу всей книги. «Только попробуй полюбить человека — и он тебя убивает» — разве кто-то адекватный может согласиться с этим (кроме Юнги, разумеется)? Ведь любовь — это самое прекрасное из всех чувств. Чонгук крепче прижимает к себе любимого, касаясь губами черной макушки, вдыхает ароматы масел, смешанные с парфюмом Тэхёна, и пропускает мимо ушей его фразу. Достаточно лишь «да» от одного единственного человека. И Чонгук снова может вдохнуть полной грудью, продолжая жить. Маккалоу и Мин покрутили бы пальцем у виска, увидев эту картину, потому что они знают, «как только ты почувствуешь, что без кого-то жить не можешь, — он тут же тебя убьет».