Невозможное произошло

      Темные и холодные стены маленькой квартирки долгие часы были тайными соучастниками платонического желания, скопившегося между руками Владимира. Эхо удовольствия, которое раздавалось в члене, пока не достигло барабанных перепонок разочарованного мужчины, лишь поощряло запретное желание. Либидо было сильнее разума, и в самом конце страстного соития влюблённой пары за стенкой, третья безучастный сторонник без раздора смог вздохнуть глубоко и разрядиться, выпустив всё, что бурлило в его промежности. Измученный, расстроенный и с сильной, бессмысленной болью в груди и немом горле, Владимир снова уходит и садится на холодный диван. Ему остаётся лишь слушать, как поет проливной дождь, не желая останавливаться. Что хуже? Понимать, что тебе нравится мужчина? Или понимать, что даже если он тебе нравится, то ему все равно? Нет... Самое страшное здесь не то, что ты чувствуешь... Это — самое страшное.       В этот момент в проёме появляется бездонный тёмный силуэт, который мало-помалу вырастает среди тусклого освещения, которое успевает осветить отраженная через окно гостиной вспышка от молнии. Владимир поднимает глаза, но не боится, так как прекрасно знает кто это. Без сомнения, Цезарь, хорошо позаботившись о своем возлюбленном, тщательно уложил его, наблюдая, как он мирно спит. — У тебя еще хватает наглости находиться здесь? — Ты несчастен. — А ты ничего не умеешь, кроме как выплевывать гадости изо рта? — Как ты смеешь так поступать с сыном Михаила? Это что-то беспрецедентное. Тебе должно быть понятно, что никто в России это не примет? — Если ты понизишь голос, то получишь привилегию в виде моей заинтересованности, и тогда я тебя выслушаю, малыш. Какой он чертовски самонадеянный человек..., — крепко сжав кулаки, Владимир решает быть немного потише. — Мне не хочется с тобой спорить или драться. Я очень волнуюсь за Ли Вона. Услышав это, Цезарь лишь немного расстроился. — Я повторюсь, чего я очень не люблю делать. Мне не нужно, чтобы ты беспокоился о моем партнере. — Могу ли я игнорировать твою абсурдную ревность, и хотя бы раз сесть и обсудить это? Нахмурившись, но понимая, что тон голоса Владимира действительно отражает озабоченность и серьезность, Цезарь не продолжает разжигать презрение и решает сесть перед ним. — Чего ты хочешь? — Я ничего не хочу, я с самого начала ничего от тебя не хотел... — Я тебе не верю. — Мне плевать, веришь ты мне или нет. Ли Вон действительно беременнен? От громкого раската грома задребезжали оконные стекла, и Владимир сразу же перешел к делу со своим холодным вопросом. — Я не буду давать тебе никаких объяснений по поводу нашей личной жизни. — Если ты хотел сохранить это в секрете, тебе следовало быть более тактичным, а не трахать его, пока я был здесь, тебе не кажется? — А... так ты видел, — жестким и глубоким тоном голоса проговорил Сергеев. Владимир, крепко сжав кулаки и челюсть, не делает ни шагу назад, поэтому решает собраться с духом и продолжить свои претензии. — Я увидел достаточно, чтобы понять состояние Ли Вона. И это явно ситуация, выходящая из-под контроля. Мы уже многое сделали, признавая, что наследник гей, и то что теперь он.... с врагом. Но это... — Его не волнует, примешь ты его или нет, тем более старый Лев на пенсии. — Ты говоришь очень уверенно, но почему-то вы решили от нас сбежать, да? Перестань думать об этом хоть раз. — Это не новость, разве ты не читал новости? Если ты предполагаемый лидер организации, то вы должен ежедневно узнавать о ситуации в мире, какой бы странной, нереальной или преувеличенной она ни была. — Я не то чтобы не слышал об этой новости, хотя мне она кажется несколько нелогичной... Мне не было интересно ей верить, а тем более обращать на это внимание. — Ну, видишь ли, теперь, когда у тебя есть желания по отношению к мужчинам, очевидно, тебе придется побеспокоиться об этой детали. — Кто, черт возьми, сказал, что я... Сфокусировав свои яркие зрачки на гетерохромных напротив, Цезарь лишь тонко улыбается. Владимир чувствует саркастическую насмешку, поскольку однажды из его уст вырвалось, что прискорбно быть с мужчинами, заниматься сексом с ними или любить друг друга. Он от волнения прикусил язык. — То, что он любит тебя, не означает, что битва выиграна. Однажды, может быть, ты так облажаешься, что, в конце концов, я буду тем, кто защитит его от тебя. Прямо сейчас ты сделал его уязвимым человеком в глазах всего мира. Если твои люди или мои узнают об этом ребенке, они без колебаний захотят убить его. Вы враги, и если у вас двоих родится ребенок – это будет хуже предательства. И ты это прекрасно знаешь. Или ты думаешь, что твой отец оставит его в живых? Так что сотри эту дурацкую саркастическую ухмылку со своего лица. Цезарь спокойно слушает львенка, который пытается мощно рычать на него, и хотя понимает, что многие его слова — жестокая реальность, его это не пугает. — Не то, чтобы мы об этом не думали. Ты барахтаешься, как утопающий, Владимир. — У вас есть план на этот счет? Знаете ли вы, как это решить? Я представляю тебя в плохом свете, Цезарь, очень плохом... Перед организацией, перед Россией... Хуже не скажешь, — он улыбался от боли. — Я даже плохо вижу тебя перед Сашей. На этот раз сильная молния падает на окраину проспекта, где находится дом, в котором они живут. Звук сухой и оглушительный, как будто сама погода поняла слова, сказанные ранее Владимиром, словно призывал самого белого демона. — Ты хочешь сказать, что я не смогу защитить свою семью только потому, что у меня есть какая-то связь с Сашей? Владимир, удивленный инертным ответом, с сомнением смотрит на Цезаря. — Кто бы ни был против, кто-то бы не захотел напасть на мою семью — прольется кровь. — Думаешь, твои люди будут тебе верны, узнав, что их лидер — гей, от которого забеременел "уродливый сын Михаила"? Цезарь мгновенно встает и со всей силой правой руки сжимает шею Владимира. — Т-теперь тебе б-больно, да?.., — тот хрипло закашлял. — Не пойми неправильно. Я не... вижу это... таким образом... но..., — он поднял руки, чтобы попытаться разжать хватку Цезаря, от которой у него перехватило дыхание. — Все остальные... вот... так... они... это видят... Нммм... Хорошо зная, что все, что говорит Владимир — суровая реальность, он просто бросает его на пол. — Убирайся. Владимир, кашляя в поисках кислорода, снова начинает жадно дышать. — Россия больше не будет в твоих руках, Царь... Ты покажешь свою слабость. И когда это произойдет, я сам... Буду тем, кто о нем позаботится. Ломоносов встал с пола, приводя в порядок свою одежду, быстро разворачиваясь, и вышел из квартиры.