Ценою в жизнь или история Титаника

Титаник пробудился по прошествии двух дней. Он получил возможность видеть, слышать, ощущать, а самое главное — мыслить. И первое, что пароход увидел, так это небо, плотно затянутое белыми облаками; услышал звук колыхания воды; ощутил ветряные ласки, скольжение потоков воздуха по собственному корпусу; и наконец подумал: «Неужели я в Раю? Кто же я в таком случае? И каково же мое предназначение здесь, в царстве Божьем?» Но мысли его развеялись как только он заметил другой крупный корабль буквально перед его форштевнем (то есть на виду). Лайнер даже удивился, как же он не увидел того сразу. Образ судна заворожил Титаник: величественный и роскошный пароход, походящий на плавучую сокровищницу. Габариты того внушали ощущение мощности и огромной силы паровых машин. Лайнер, глядя на собрата, не решался ни на что. Видно, что тот отдыхал, и не было смысла прерывать его сон. Но, с другой стороны, Титаник должен был узнать какую-либо информацию, а иначе он будет чувствовать себя весьма отстраненно. Соответственно, обдумав эти варианты, пароход пришел к единому выводу: собрата следовало потревожить, как бы этого не хотелось. В конце концов, не должен же лайнер оставаться непросвещенным в случае ухода судна из... верфи? Порта? Да, все же местность, где находился Титаник не являлась Раем, а несколько иным местом, а именно "земным", как пароход мог понять теперь. Из этого следует, что он только что появился на свет и впервые пришел в сознание; о радость! И что же теперь... то есть, каково его предназначение? Лайнер вновь задался этим вопросом. При этом Титаник понимал, что он пароход и, судя по всему, таких же габаритов, как и собрат, что находился неподалеку. Ах да! Собрат! Необходимо привлечь его внимание. Но лайнеру было весьма неловко от мыслей, что беспокоить спящего — нехороший и бестактный поступок. Но что же делать в том случае, если тот уважаемый и, должно быть, занятой сэр уйдет в самое ближайшее время и Титаник более не узнает ничего ни про себя, ни про этот новый и удивительный для него мир? Конечно же не было ни единого "пути обхода" в данной ситуации, поэтому с великим стыдом и робостью пароход произнес: — Прошу прощения, сэр! Сэр! Тот молчал и не подавал никаких признаков активности. Тогда лайнер присмотрелся, стараясь разглядеть его носовую часть. Она же была практически не видна, но поскольку корабль не отзывался становилось ясно, что он в действительности витал в мире грез, да и причем очень крепко и сладко. От этого факта не становилось лучше — на место стыда пришел конфуз. Теперь же отогнать это чувство казалось невозможным; но поскольку Титаник уже попробовал добиться внимания собрата, он решил попытать удачу вновь. — Сэр! — осторожно обратился к нему пароход. О нос вдруг ударил сильный ветряной порыв, заглушив его речь. Ветер столкнулся с носовой мачтой и после забрался в незастекленные верхние палубы, разойдясь по ним холодными потоками. Быстро стремящийся куда-то воздух издавал прекрасное пение, проникая в открытые окна. Проходя через коридоры прогулочных палуб и выбегая из них прочь, он спешил далее, оставляя после себя лишь холод. Но холод этот был таким добрым и ласковым, ведь был одним из первых ощущений, что испытывал лайнер. Борта его, благо, не были такими чувствительными к ледяному мартовскому ветру, что было достаточно хорошим фактом. Заметив, что ветер немного поутих, Титаник произнес вновь: — Сэр! Мне хотелось бы узнать что-то от Вас... Сэр!.. Именно в этот момент и свершилось желанное. Спящий пароход подал признаки жизни. Он слегка качнулся на воде и пробудился. Еле заметный взгляд его устремился на робкий лайнер. Он посмотрел всеми своими иллюминаторами, всеми клюзами, и во взгляде его читалось искреннее удивление. Титаник смутился этого взора, понимая, что мог прервать сладкие сновидения парохода и тем самым разозлить его. Еще немного и вот-вот эмоция непонимания сменится этой самой злобой... Но нет! Лайнер, что сию минуту пробудился, наоборот, не желал как либо проявлять грубость. В таком случае Титаник осторожно, все с той же робостью как в голосе, так и в душе, поздоровался: — Доброго дня, сэр... Простите, что потревожил Вас и Ваш сон, но... мне бы хотелось поговорить, то есть... спросить Вас о чем-то... — Здравствуй... — с тем же самым удивлением ответил ему пароход. — Неужели я... Ох, прошу прощения!.. — теперь же лайнер заговорил обрадованно. — Боже! Я застал момент огромного счастья! Всевышнему слава, что смог дождаться твоего пробуждения, а именно полноценного появления на свет! Он немного помолчал, видно подбирая нужные слова, а затем же, войдя в более спокойное эмоциональное состояние, продолжил: — Что ж... Рад поздравить тебя с таким наипрекраснейшим праздником! Ведь день твоего рождения — а в частности первый день жизни...скажем так, являющимся настолько редким — можно испытать лишь раз! Но! Вынужден несколько расстроить тебя, ведь строительные работы все еще не завершены. Потому тебе придется подождать самую малость: лишь месяц или, быть может, недели. — Позвольте... — недоуменно промолвил Титаник, — я не понимаю... Прошу, сэр, объясните мне, что же происходит и кто я есть? — О, боже, боже! — проговорил собеседник. — Какой же я идиот! Прошу прощения вновь! Нужно рассказать тебе обо всем. — Он издал легкий кашляющий звук, словно приукрашивая свой диалог. — Итак, я рад представиться и представить тебя самого. Твое имя — Титаник и ты есть мой родной брат — пароход, принадлежащий всем знакомой компании: «Уайт Стар Лайн». Я же Олимпик — первый пароход своего одноименного класса, в который также входишь и ты. Да, забыл подметить, что ты, мой младший «Олимпиец», и я — близнецы. Из этого следует, что мы практически идентичны, не считая незначительных деталей в строении верхних палуб. Новый лайнер охнул от неожиданности. Он хоть и осознавал свои габариты, даже представить не мог, что внешность его будет соответствовать настолько величественному и, даже можно сказать открыто, прекрасному пароходу! Титаник с великим интересом даже взглянул вниз, на бирюзовую воду, с целью увидеть в ней свое отражение. Но сие действие было чересчур банальным и глупым, поэтому, ничего естественно не разглядев, пароход сконфузился вновь и перевел взгляд на Олимпик. — Так значит, мы с Вами "кровные" братья? — зачем-то задал вопрос новенький лайнер, и без того все понимая. — Да, это есть "госпожа очевидность"! — ответил собеседник. — Позвольте в таком случае все мне объяснить, — попросил Титаник. — Вот это — правильный вопрос! — подметил Олимпик. — Что ж, в качестве небольшого вступления в наш небольшой деловой диалог хотел бы сказать, что ты, как мой брат, а тем более младший, имеешь полное право обращаться ко мне, как к наставнику по делам деятельности и жизни в целом ее составляющих. И главное, что твое обращение ко мне не ограничивается живым контактом: ты способен связаться со мной и на огромном расстоянии при любой надобности, но и не только. Я готов поддержать тебя в твоих делах; возможно, помочь как-либо, ну, и, конечно же, дать совет. Надеюсь, тебе все ясно? — Да, так! — подтвердил пароход. — Но простите меня...я ведь стану докучать Вам своими, я бы сказал, глупыми вопросами... Лайнер даже на весьма большом расстоянии почувствовал, как Олимпик... никак рассердился? — Чушь! — негодуя, выдал тот. — Что за глупость, боже правый! Должно быть, ты еще не понимаешь, Титаник, что так оно устроено: в первые мгновения своего рождения никто сперва не может полностью познать настолько огромный и неизвестный ему доселе мир. Конечно, все постигается со временем и приходит с опытом, вот только процесс это длительный и продвигается не без сотен ошибок. Но я, как старший «Олимпиец», сам беру на себя обязанность помочь тебе в твоих первых шагах. — Пароход строго напомнил: — Поэтому попрошу не говорить подобных вещей! Никаких мыслей про назойливость и быть не может! В конце концов ты брат мне, а не кто-то неизвестный, коему я бы даже постеснялся предложить навязчивую помощь. Новый лайнер даже смутился своих слов после такой взыскательности от Олимпика. Видно, что тот все же не желал ничего плохого и не собирался понапрасну тратить свои силы на него. Брат хотел помочь ему опередить время и рассказать наперед все, что понадобится для дальнейшей жизни. И ведь это весьма благородный поступок — взять все под собственную ответственность и позаботиться о ничего не знающем родственнике! Поразмыслив над этим, Титаник проговорил: — Благодарю Вас, сэр Олимпик за Вашу доброту! Это очень немаловажное дело, за которое возьмется не каждый! — Что говорить об этом! — увернулся от благодарности пароход. — Таков я: желающий добра всем и вся, и любящий семью свою, как собственную душу. — Он вдруг поправил брата: — Знаешь, я считаю, что хоть ко всем и нужно обращаться на "Вы", но между нами должны быть наипростейшие отношения. Понимаешь? Прошу говорить со мной без лишнего возвышения. — О... — пароход заметно взволновался, — действительно, что же это я... Мы же родственные души, правда! Стоит постараться привыкнуть к новому обращению. — Он подумал, что же можно сказать в доказательство понимания, а затем произнес: — Ты очень обходителен, дорогой брат! Надеюсь, что я буду таким же, как и ты. Второй лайнер улыбнулся, но совсем не возгордился собой. Эта внутренняя улыбка была такой заботливой, такой доброй, словно Титанику улыбался родитель! Олимпик и считался таковым, ведь был, как запомнил пароход, самым первым лайнером, следовательно и родителем всего класса. — Да, и спешу сообщить тебе об одной интересной ситуации, — перебил его мысли Олимпик, но тут же задумался: — Ох, а быть может и... Нет, пусть, пусть! — Он с энтузиазмом произнес: — Мне стоит начать об этом сейчас, а уже продолжить все завтрашним днем, поскольку сил моих хватает лишь на то, чтобы выдохнуть остатками дыма. Пойми, что на данный момент я весьма утомлен и поэтому мне хотелось бы уснуть вновь. — Я не буду настолько настойчивым, — ответил Титаник, — ведь я прекрасно понимаю тебя. Долгая дорога, должно быть, сильно сказалась на твоем внутреннем здоровье... — Да, правда, — согласился пароход. — Но все же я должен предупредить тебя... О, я извиняюсь! Правильнее было бы: сообщить тебе о том, с чем тебе предстоит иметь дело. Дело в том, что ты, как и я, встретишь на пути своей жизни аристократов... — Аристократы? — повторил лайнер. — Да, именно так! — подтвердил Олимпик. — Не стоит бояться сего общества; к нему можно довольно быстро притянуться. В особенности легко будет тебе. — Но я, прости, кажется, плохо понимаю, — промолвил Титаник. — Мы равны с интеллигентным обществом? И с какой стати мне будет легче попасть него, а тем более сразу после рождения? — Сейчас это совсем не важно, — сказал пароход. — Я лишь даю тебе понять, что есть, и на что ты способен. Самое главное в данный период времени — не торопить события. Все придет в твой чистый разум само, а я лишь частично помогу ему открыть двери для нужной тебе информации. — Лайнер устало выдохнул. — Мне же пора! Уже как... О... Уже как больше недели я провел, не смыкая глаз. Плохо дело, дрема схватывает, словно удав. Титаник... я не стану нагружать твое сознание. Все и сразу слишком трудно воспринять. Завтрашним днем я расскажу тебе о главном, а пока что ухожу в мир своих грез. — Хорошо, — ответил пароход. — Но не составит ли тебе труда ответить на последний мой вопрос? — Да, но лишь последний, — согласился родственный лайнер. — Скажи мне, брат, — проговорил Титаник, — что есть то главное, о чем ты расскажешь мне позже? — О, это касается твоего положения и статуса в аристократическом обществе, — сказал Олимпик. — Но тебе лучше об этом не думать. Слишком много мыслей могут помешать сну. Да, я бы посоветовал заняться тем же самым, чем и буду занят сейчас я. В конце концов вечер рано или поздно настанет и тогда уже не осмотришь окрестности, да ничего не обсудишь. — Но я думаю, что отойду в мир снов немногим позже, — ответил пароход. — Уверен ли ты в этом? — сперва удивился лайнер, но потом понял, что только что пробудившийся брат просто не мог уснуть, как бы не старался. — Да, мне все ясно. Что ж, в таком случае можешь поразмышлять, осмотреться и привыкнуть к "земным небесам". Эти занятия могут оказаться полезными для тебя, пока ты не вышел в свет. Напоследок Олимпик, видно, засыпая, промолвил: — До завтрашнего утра! Не задерживайся на долгое время! Титаник лишь хмыкнул, желая что-то сказать. Но сказать или попрощаться он так и не решился, видно потому, что был еще слишком робок. Что эта странная робость, что волнение на душе все же были интересными чувствами, и даже они казались пароходу приятными до дрожи в корпусе. А еще интереснее эмоций была интрига, что смог развести, словно пламя, Олимпик. Они оба относятся к аристократическому обществу, хоть тот этого и не сказал напрямую! Ведь брат самый настоящий интеллигент, без споров! Он умен; его язык — спокойный ветер, прекрасный и чистый английский; натура его плескалась в "золотых волнах", но душа знала, что есть братская любовь! Новый пароход, видя все эти качества у старшего лайнера, загорался все большим желанием саморазвития, ведь он в действительности хотел стать таким же, как и Олимпик. Титаник отвлекся от мыслей, так как понял, что слишком сильно задумался о родственнике. Развеяв думы, он перевел взгляд от брата к окружающей среде. Ничего вокруг не изменилось в течение их разговора: ветер все также пел в окнах прогулочных палуб, выходя из них со свистящим звуком; серая вода с бирюзовым оттенком по мере отдаления все больше поглощала в себя пасмурный свет. Она колыхалась, словно рябь, без волн. Ближняя суша, распластавшаяся у воды, представляла собой некую рабочую организацию, и на порт данное место однозначно не было похоже. Не составляло большого труда вспомнить свои догадки и понять, что место это носило очевидное название: «верфь». Состояла она из небольших зданий, дорог и сухого дока, в котором отдыхал Олимпик. Трубы того возвышались в белое небо; такое широкое и далекое небо! Оно дарило ассоциацию с океаном — бескрайним и прекрасным, таким близким, но и одновременно дальним. Он ожидает лайнер, волнуется, шумит... Именно для океана он был рожден; именно для того, чтобы покорить его, рассечь форштевнем, словно ткань острыми ножницами. На то Титаник есть пароход! Все же сейчас было очень трудно думать о рейсах и об океане, поскольку разум лайнера был нагружен несколько иными мыслями. Ему страстно хотелось раскрыть тайны, что Олимпик упрятал от него. Титаник решил погрузиться в мир сказок и грез, ускоряя тем самым свои ожидания. Хоть вечер был не близко, лайнер успел умаяться за этот непродолжительный для него день; потому он довольно легко уснул все с тем же непреодолимым желанием поговорить с братом.