Ценою в жизнь или история Титаника

Пасмурным утром раздался громкий пароходный свисток, разрезавший тишину, словно тонкую оболочку. Звонкий и продолжительный визг высоким звуком вонзался болючей стрелой прямиком в сонный разум. Титаник, потревоженный резким свистом, тут же пробудился. В панике он окинул взглядом местность, пока не понял, откуда стремится этот звук. Бодрый Олимпик весело "кричал", видно, чувствуя себя гораздо лучше, чем вчерашним днем. — Проснись, проснись, Титаник! — произнес пароход, наконец заглушив свисток. — Объявляю "подъем"! Тот еще никак не мог прийти в себя после сна. Он пребывал в шоковом состоянии, поскольку брат вот так внезапно выдернул из его мира грез. Но с какой такой целью он исполнил свое намерение? Неужели цель его настолько важна?! Ох, как же тяжко! — Тебе стоит заставить себя подчиниться времени, — сказал родственный лайнер. — Нам, в общем круге, кораблям, положено просыпаться рано, а в особенности перед отплытием или каким-либо другим важным мероприятием. Понимаешь ли в чем тут дело... Пароходу положено быть на готове, потому ты обязан возвращаться в сознание намного раньше, чем господа люди приступят к работе на борту. Хоть тебе и не нужно торопиться куда-либо в ближайшее время, я просто не мог не предупредить тебя об этом. Титанику было далеко не до предупреждений; некоторый испуг все же остался при нем. Он даже в какой-то мере почувствовал обиду на брата, но так и не решился ничего ответить на его внезапное действие. Все-таки Олимпик был прав, поэтому выражать свое недовольство не стоило. Пароход полностью очнулся и привык к дневному свету. Небо оставалось таким же белым, а бирюзовая вода по прежнему легонько лизала ватерлинию лайнера. Радовало лишь, что несмотря на неизменчивое состояние окружения, ветер заметно поутих; но при том создавалось иллюзорное восприятие того, что по прогулочным палубам все еще пробегает ледяной воздух. Теперь он казался вовсе не приятным. Но Титаник понимал, что от колющего холода никуда нельзя было спрятаться или хотя бы найти способ победить его в этой странной игре без действий. Он взглянул на брата, отвлекаясь от непривычных ощущений, а тот, в свою очередь наконец поздоровался: — Доброго утра! Что ж, думаю, я не зря совершил данный поступок. Тебе в действительности стоит привыкнуть к твоему будущему расписанию. Будь бодрее, юный брат! Младший пароход попытался выдохнуть, но тут же понял, что пара в нем не было, как и лишнего дыма; потому эта попытка была также бессмысленна, как и попытка рассмотреть себя в мутной воде. — Да, да... Доброго! — выдал лайнер в ответ и через некую обиду согласился: — Ты прав, мне необходимо привыкать. Каков бы был стыд, если бы я не смог проснуться, к примеру, перед отплытием. Переводя тему, он заметил: — Весьма холодная погода сегодня, не так ли? — Да, так. Этот факт неоспорим, — проговорил Олимпик. — Но я уже давным давно не замечаю перепадов температуры, а в особенности на континентах. Воздух в открытом океане будет гораздо холоднее, чем здесь. — Очень досадно, что такой... — Титаник не смел продолжать далее, ведь заметил на достроечной стенке что-то, весьма заинтересовавшее его. Там, внизу, он увидел крохотное движение, напоминающее... людскую ходьбу? Откуда пароход узнал, на что оно походило, он сам с трудом мог понять. Но ведь лайнер оказался прав: это действительно было человеческое движение. По рабочей тропе шла бригада, состоящая из нескольких человек. Все они являлись кем-то наподобие строителей, судя по всему, ведущих работу на лайнере. До этого было не так сложно догадаться, учитывая тот факт, что разъяснил ему Олимпик вчера (то бишь тот, что гласил о незаконченных строительных работах). Титаник немало удивился, наблюдая за такими маленькими существами, коих речь он, к сожалению, не смог расслышать. Те же прошли от парохода куда-то вперед и вскоре слились с множеством деталей зданий верфи. — О, я изумлен! — выдал лайнер, так и не договорив свою предыдущую фразу. — Олимпик, ведь это весьма интересно! Ты говорил о людях, я застал их вблизи. Мне вовсе неясно, как же такие маленькие руки способны создать нас с тобой?! Ведь это просто невероятно! — Я понимаю твою эмоцию, брат, — ответил Олимпик. — Это действительно очень удивительно, а в особенности для пароходов, скажем так, ребячьего возраста. Человек — умелое создание божие, и руки их — божьи руки. Они способны создавать гигантские механизмы, кои в тысячи раз превышают их рост! Они строят огромные города, творят, возводят памятники и скульптуры по своему образу! Все, что тебя окружает, и есть человеческих рук творение! — Феерично! — только и смог произнести Титаник. — Солидарен! — восклицал пароход. — Потому нам следует чтить создателей своих, как самого Бога! Они дети Его, а мы же их дети! Этими руками кованы заклепки, высечено дерево для палуб, окрашен корпус... Будь добр с обладателями этих рук, Титаник! Будь уважительным и покорным, как к Богу! Ты понимаешь меня, уважаемый мой брат? — Да, дорогой брат! — сказал лайнер, не зная, как правильнее всего стоит ответить. — Мне все ясно. Олимпик продолжал: — Конечно же забыл упомянуть в числе наших создателей и конструктора, то бишь отца нашего... В частности именно его нужно почитать как своего господина невзирая на разные статусы. — А кто же он есть? — поинтересовался Титаник. —Кто наш отец? — Пароход призадумался, видно, формулируя мысль. — Думаю, тебе можно рассказать, поскольку никто позже об этом подсказать не пожелает. Его именуют господином Эндрюсом. Имя его — Томас, и я попрошу запомнить его на все дальнейшее время. Описание этого человека добавлять не следует, поскольку я думаю, что ты и сам его узнаешь, причем довольно легко. — Лайнер вновь задумался, словно решаясь сказать что-то важное, а затем выдал: — Знаешь, и тебе удостоилось получить на данный период времени, скажем так, почета и славы. Помнишь ли ты, о чем я говорил вчера? Я обещал рассказать тебе о твоем положении в обществе и, конечно же, статусе. Думал ли ты уже на этот счет? — Да, про то я размышлял, — признался Титаник. — К какому же выводу ты пришел? — спросил Олимпик. — Если говорить напрямую, то я решил, что мы с тобой принадлежим к аристократическому обществу, как ни крути, — ответил пароход. — Верно ли я считаю? — Все верно! — подтвердил лайнер, взбудоражив этим Титаник. — Но все же есть одно несоответствие. Понимаешь, в чем тут дело... К господам людям и нашего рода аристократам следует относиться, как я и говорил, с уважением... Но я с гордостью упоминаю, что и все в округе будут относиться к тебе соответственно, а всё потому, что господа... провозгласили тебя королем! Эта новость ошарашила пароход. Теперь же он недоуменным взглядом смотрел на родственника, а тот, невзирая на эмоцию брата, продолжал: — Да, именно так! Ты король! Именно за твои габариты — пусть они у нас и одинаковы — и рошкошь, коих не имеется у других лайнеров подобного класса, тебя возвысили над остальными и подарили такой замечательный статус. Да, мы с тобой практически полностью идентичны, но, повторюсь, возвысили тебя за некоторые поправки в строении корпуса и некоторых палуб. Так что смело можно считать тебя немногим лучше самого первого парохода «Олимпик-класса», то бишь меня. Титаник даже не понимал, какую эмоцию испытывает. С одной стороны стоило радоваться, но с другой возникал некий испуг, который сопровождался как ошеломленностью, так и неожиданностью. На фоне этих странных чувств он попытался представить себя королем, но, видно, все казалось безрезультатным. Пароход смотрел на брата, ища взглядом любой помощи в сложившейся ситуации. Родственный лайнер наконец обратил внимание на ошарашенность брата, поэтому он постарался его успокоить: — Нет, нет, не стоит пугаться своего положения. Быть королем — не значит иметь огромные обязанности и богатые привилегии. Все довольно просто. Я помогу тебе, рассказав все правила хорошего этикета и поведения королей. Но! Самое главное в твоем статусе, так это не впускать гордость в собственную душу. Это не принцип "его величества"! Запомни всего несколько простых слов и придерживайся их на протяжении всей своей жизни: «роскошь только для людей, а для нас же, судов, все едино!» Послушайся брата своего, дабы можно было продолжить твое дальнейшее и, надеюсь, успешное воспитание как аристократа и короля! Теперь же Титаник ощутил заботу о себе от такого родного ему собеседника. Уважаемый брат, конечно, был настолько неизвестен пароходу и настолько отдален по характеру и личности, что это вызывало некое беспокойство; но все же тот постепенно открывался ему душой, как единокровный лайнер, что не желал вселить в него свои принципы, а лишь в действительности хотел помочь в познании окружения. Титаник не стал противоречить Олимпику и его словам, и даже слегка улыбнулся, зная, что без него ему было бы еще труднее. — Да, я понимаю тебя, — сказал новый пароход. — Поэтому соглашусь и приму твою помощь. В конце концов я, некомпетентный лайнер, на данный момент не способен понять тонкости королевского языка. Что ж — как ты говоришь обычно — прошу донести столь необходимую мне информацию. Олимпик совершил такое действие собственным взглядом, которое обычно означало удовлетворение в сторону собеседника. Он продолжил: — Каковы бы не были эти правила... Я имею ввиду, каковы бы они не были принципиальными и до невозможности нравоучительными, их необходимо соблюдать. Я готов выдать тебе все нормы этикета, но уверен ли ты, что сможешь принять их в таком объеме? Титаник повел взглядом, как бы задумавшись на не столь долгое время, а затем выдал: — Я уверен! Уверен в своих силах. — Что ж, «как бы не было коварно, я распутать все готов»! Такими поговорками богат язык представителей более низших классов. Но сейчас мы говорим не о том, мой дорогой «Олимпиец»! Поскольку ты по своим собственным словам готов к прослушиванию моей, скажем так, лекции, то я, пожалуй, перейду к самой сути. — Он сделал немногозначительную паузу. — Я есть член аристократического общества и я знаю все, что необходимо знать тебе. Поверь в то, что задача эта не такая уж и сложная, а напротив, выполнить ее можно по "щелчку радиоаппаратуры". Суть правильного этикета короля и любого аристократа состоит в том, что ты должен относиться ко всем окружающим, будь то интеллигент или простой работник, с уважением. Аристократ заслуживает почтения, суда второго и третьего классов общества заслуживают вежливости. Среди первого класса необходимостью является демонстрация гордости и чести. Но это ни в коем случае не значит, что ты обязан распахивать двум последним двери в свою душу! Я повторяюсь, что это неприемлемо! Запомни, Титаник: все суда — личности, что напрямую связаны с господами людьми и водами нашего необъятного мира, потому нельзя относиться к буксирам и меньшим кораблям, словно к рабам. Ясно ли тебе это? — Да, мне все ясно, — немногословно подтвердил пароход. — Тогда я продолжу, — ответил родственный лайнер. — Как я и говорил, быть вежливым к представителям низших классов обязательно! Но! Спрашивать у собственника про сам класс строжайше запрещено! Говорить про это, а тем более выискивать какие-либо недостатки также не рекомендуется. То будет выглядеть, точно ты возвышаешь себя на фоне бедных рабочих, топя их в болоте угнетения. Это удручающе! Не будь горд собой, дорогой брат! Уважение прежде всего! Знаешь ли ты... Ох, нет! Ты явно не знаешь, что является залогом уважения. Я объясню! Все кроется в простом, всем известном обращении на «Вы». Да, я, кажется уже говорил об этом. Это обязательное правило, которое должно быть известно в первую очередь каждому аристократу. Второй ли, третий класс общества... Не важно! Норма обязана соблюдаться. Исключения составляют только те личности, что являются тебе самыми родными и близкими "сердцу". Добавлю в пояснение, что последнее мое выражение есть некое олицетворение людского чувства. Но сейчас то не столь важно. Олимпик немного повременил, дав Титанику запомнить всю необходимую информацию. Затем продолжил: — Да, и вести разговор нужно правильно, конечно же, используя интеллект. Все будет зависеть от сложности ситуации: ты отвечаешь на добро добром, а на зло умом. Но ни в коем разе не смей выдавать свои эмоции, в частности негативные! — последнее он подчеркнул особенным тоном. — Никто из британцев не станет терпеть этакое хамство! Ох, я слишком груб! Прошу прощения. Ведь то действительно необходимая норма джентльменского поведения. Запомни и это! — Я принимаю этот факт, — ответил пароход. — Последнее, что я хотел упомянуть... — говорил брат, — так это честность. Честность есть неотъемлемая часть тебя самого. Но иногда в разговоре она может достаточно сильно навредить, обронив черные кляксы на твою репутацию. Не стоит быть полностью откровенным в некоторых вещах, но при этом и не следует лгать. В таких случаях достаточно увернуться от истины, отвлекая своего собеседника. Поверь мне, мой уважаемый брат, этот метод является рабочим и его очень просто провернуть грамотно. Я уверен, что ты справишься с этим, как и со всеми прочими нормами этикета, — Лайнер свободно выдохнул остатками дневного пара.— Кажется, я закончил с объяснениями и надеюсь, что ты хорошо запомнил правила. Так ведь, Титаник? Тот не ответил сразу, видно, до сих пор раскладывая всю сказанную информацию по пустым полочкам в своем чистом детском разуме. После сего действия, а именно через некоторое время, составляющее всего лишь секунды, он взглянул на родственника таким взглядом, словно он видел в том кого-то, кто спас его от безликой напасти. — Я все понял и теперь думаю, что в таком случае просто не могу подвести тебя! — наконец ответил новый пароход. — Неужели ты уверен в своих словах? — сомневался лайнер. — Если так, то ты весьма хорошо схватываешь знания. Хм... — Он немного подумал, а затем вдруг выдал: — В таком случае скажи мне, как твое самочувствие в это утро? — У меня все в порядке, спасибо, — довольно просто ответил Титаник, на что получил небольшое недовольство. — Я понимаю, — сказал Олимпик, — но теперь мне нужно, чтобы ты ответил правильно! Новенький пароход сначала оторопел, но потом догадался, чего хотел от него брат. Мысль эта была довольно простой, но исполнение ее казалось до невозможности сложным. Поговорить на одном культурном языке с Олимпиком было также тяжело, как и проложить дорогу к облакам, даже при том, что лайнер уже узнал о всех нормах этикета и обладал пусть и небольшим словарным запасом. Собравшись с мыслями, Титаник улыбнулся, чтобы всем своим видом показать свое понимание ситуации, а затем выдал: — Благодарю! Мое состояние в сегодняшнее утро весьма хорошее! Жаль только, что день начался с холода, но и хорошо, что без свистящего ветра. Позвольте узнать, а каково же Ваше настроение и самочувствие в этот день? Родственный пароход выразил удовлетворение своим взглядом и после ответил: — Я чувствую себя прекрасно, благодарю! К тому же этой ночью я отлично выспался и теперь ощущаю бодрость и даже прилив сил. Тем временем ремонтные работы, проводившиеся по поводу случайной потери лопасти моего левого винта во время долгого пути через Атлантику, уже окончены и я готов вновь вернуться к своим обязанностям. Мне следует отчаливать и следовать в Британию для совершения дальнейшего рейса в Нью-Йорк. Но есть небольшие проблемы, не позволяющие мне выйти из верфи... Погода в последние дни весьма неблагоприятная, как Вы считаете, сэр? Второй лайнер быстро подключился к незамысловатой игре. Она показалась ему довольно забавной, но и в то же время серьезной, словно первое испытание. Да, все же данную игру безоговорочно можно было назвать испытанием, поскольку Титаник впервые пробовал свои врожденные и приобретенные способности на практике с настоящим аристократом. Пароход с усилием старался преодолеть робость и скованность перед собственным братом, потому он, быстро додумывая, как сказать то или иное более правильней, ответил: — Да, думаю, Вы правы. Вчерашним днем ветер был силен. Но с Вашего позволения я хочу поинтересоваться, почему же в такую погоду не рекомендуется выходить в океан? — О, уважаемый! — усмехнулся лайнер. — Я объясню Вам, почему такой принцип имеет место быть. Видите ли, в несносную погоду, а именно из-за стремительных потоков воздуха меняется состояние водяной поверхности, что довольно сильно сказывается на движении. Если сказать еще проще, в море или океане появляются волны, что раскачивают суда на воде и увеличивают риск несчастных случаев. Куда хуже — выпадение осадков. В этом случае путешествие через Атлантику будет более затруднительным и даже, я бы сказал, мучительным. Их появление вызывает туманность, следовательно зона видимости значительно снижается, конечно же в зависимости от силы самих осадков. Титаник поразмыслил над этим, выражая эмоцию глубокой задумчивости, а затем, уложив все разъяснения по вышеупомянутым полочкам в своем разуме, проговорил: — Да, я нахожу это довольно ценной для себя информацией. Благодарю! В таком случае, на какой промежуток времени Вы, сэр Олимпик, останетесь на верфи? И правильно ли я понимаю, что наша верфь располагается близ Британии, то бишь... на Ирландских землях? — Все верно! — подтвердил тот. — На первый Ваш вопрос ответить довольно сложно. Понимаете ли, все зависит от Божьей воли и Его решения. Если ненавистный нами ветер не покажет своих леденящих и незримых нам рук, — ежели так распорядится сам Господь — то сегодняшним днем я наконец смогу покинуть Белфаст. Поверьте мне на слово, мой дорогой друг, я не задержусь здесь надолго и при первой же возможности отправлюсь в Саутгемптон, откуда и совершу рейс в Америку. Признаться честно, я уже испытываю некоторое беспокойство по поводу долгого, даже стыдно сказать, безделья! Ох, ведь этакий конфуз — отсутствовать на рабочем месте по весьма глупому поводу! Бояться ветра... о, какая пакость! — Нет, Вы, мне кажется, не правы, — сказал пароход и подметил: — Не следовало бы беспокоиться зазря. По Вашим словам, ветер опасен, и это действительно устойчивая причина продолжительной задержки. В случае чего, Вы всегда сможете передать интересующимся информацию о этакой беде... насущной проблеме, мешающей быстро покинуть... Белфаст, да. — Что ж, вынужден согласиться с Вами, — сказал роственный лайнер и, неожиданно прервав "игру", сообщил: — Должен поздравить тебя, ведь поведение твое соответствует социальному. Все верно и, главное, хорошо исполнено! Здесь становится очевидно, что ты справишься в разговоре с представителями схожего класса. Продолжай в том же духе и ты сольешься с пока незнакомым тебе океаном аристократического общества. Выражаю восторг, смотря на твои первые успехи! Несомненно эти слова были приятны Титанику. Он получил свою первую похвалу от собственного брата, что не могло не радовать. Но дальнейший их разговор, его тональность и серьезность не должны подвергаться волнению парохода и его, мягко сказать, просторечию! Действовать ему следовало по той же методике, что он применял в профессиональном разговоре с Олимпиком. Хоть эта "игра" и окончилась, расслабляться было нельзя, а следовало трудиться; трудиться умом, выбирая самые необходимые слова и выстраивая из них более сложное предложение, что должно было иметь смысл. — Благодарю, — ответил новенький лайнер и перевел тему: — Но все же, говоря о нормах этикета и отношению к представителям разных классов общества, прошу пояснить, что же есть второй класс, если первый — аристократия. Действительно, я не совсем понимаю это. — Хорошо, я скажу проще, — сказал Олимпик, выражаясь довольно спокойным и добрым тоном. — Второй, или же средний класс общества, в основном переполняют ничем непримечательные пароходы, никогда не получавшие достойного звания или статуса и не представляющие особой важности среди господ или судов первого, самого роскошного класса. Они также обслуживают людей в планах перевозки на дальние расстояния или даже на самые малые. Есть еще и более низший класс. Представители его даже не выходят в бескрайние воды. Им присуще находиться близ суши и обслуживать более крупные суда. Ты уже мог догадаться, кто есть эти рабочие. Именно буксиры наши помощники во время прибытия или напротив... Понимаешь ли теперь? И надеюсь, что ты усвоил мои уроки, касающиеся отношения к судам двух низших классов? Прошу запомнить мое напоминание о том, что все они личности, коих нужно если не чтить, так уважать! — Я соглашусь с тобой, — подтвердил Титаник. — То является правильным мнением. Мне все ясно и я не могу не обещать тебе, что буду следовать ему... — Да, верно! — сказал Олимпик, почти перебив, благо брат не смог придумать дальнейших слов. — Прошу прощения за мою некультурность, но я вспомнил еще одно правило, к сожалению, не относящееся к тематике нашего разговора. Но... все же я считаю, что оно имеет место быть. Мы говорили о буксирах, что оказывают нам огромную помощь таким же огромным трудом. Но для дальнейшей работы с ними тебе нужно выучить специальный сигнал. Для подачи рабочей силы при отплытии или наоборот прибытии в порт или верфь используют сигнал в виде трех непродолжительных гудков. Только тогда буксиры поймут их необходимость в тот момент. Данная информация пригодится тебе в том числе и на ходовых испытаниях, так что учти это, дорогой брат! — Прости... ходовые испытания? — не понял значения этого словосочетания младший пароход. — Должно быть, ходовыми испытаниями называют первое приведение моих паровых машин в рабочее состояние, так? — В какой-то мере ты прав, но испытания не кроются лишь в одном действии, — проговорил лайнер. — Это немного сложное понятие. Оно есть проверка твоих мореходных качеств, способности паровых машин развивать высокую скорость; проверка торможения и маневрирования. После комиссия, что соберется специально для проведения ходовых испытаний, выявит результат и тогда уже станет ясно, пригоден ли ты к обслуживанию господ или же непригоден, естественно. Не подведи меня в этом! Титаник было хотел что-то ответить, но в тот же миг заметил движение по правому борту. Четверо маленьких корабликов двигались прямиком к сухому доку, где и находился сам Олимпик. Судя по всему они и являлись буксирами, про которых пароход уже был наслышан. Они были настолько крохотными, что казалось, будто габариты их составляли считанное количество человеческих тел. Буксиры поприветствовали лайнер, что находился в доке негромкими гудками. — Доброго утра, господин! — поздоровался один из них с Олимпиком. — От всех присутствующих просим у Вас прощения за лишнее беспокойство... — Доброе утро, уважаемый Хаскиссон! — выдал в ответ тот. — Зря извиняетесь предо мной, лучше взгляните на мое счастье сегодняшним днем! Брат! — Он обратился к Титанику. — Узри моих близких по сердцу и духу товарищей, по совместительству служащими моей "правой", а заодно и "левой ножкой" в моем родном доме. И Вы, Хаскиссон, — далее он обратился к буксирам, — и все остальные... Сколько вас будет?.. Познакомьтесь с его величеством — самим Титаником, что известен уже, если не на всю Британию с Америкой вместе взятых, так и на весь свет божий! — Ох, Господь, Господь! — залепетал второй буксир, словно вынырнувший из-за того самого Хаскиссона. — Позвольте, позвольте... — Он говорил это новому пароходу. — Позвольте выразить огромное почтение, ваша милость! Мы, Хорнби, Херальд, Хаскиссон и сам я, Геркуланум, "склоняемся" пред Вами, словно люд рабочий склоняется пред своими господами. — Ну что Вы, право! — смутился такого внимания лайнер. — Я рад представиться и узнать вас поименно. Надеюсь на надежное сотрудничество и приятную взаимосвязь. — Да, а по какому поводу, сэр Хаскиссон, вы подошли ко мне? — наконец поинтересовался Олимпик после недолгой паузы между судами. — Не уж то прогноз погоды настолько благополучен? — Простите, господин, но вести про погоду нам не известны, — произнес Хаскиссон, — но велено Вас выводить из дока, покуда ветер успокоился. — Ты слышал, Титаник? — Пароход обратился к своему младшему «Олимпийцу». — До чего дошли дела! Трудолюбивые уже пришли стаскивать бездельника с "постели"! О боже! Что за стыд! Новый лайнер даже усмехнулся, но тут же подавил свою эмоцию. Радоваться было нельзя по особенно веским причинам. А причин было всего две, но, главное, каких! Во-первых, тренировка холодности сыграла свою роль, а во-вторых... брат скоро уйдет. Он пропадет надолго... Быть может, на месяцы, года... А ведь Титаник уже успел привыкнуть к нему за столь короткое время и теперь расставаться не желал. И стало грустно пароходу, и тошно и страшно от этого так, словно он оставался один... один во всем мире! Тем временем пред его взором происходила буксировка; рабочие, выстроившись гребешком за кормой Олимпика, со всей своей силы тянули его назад. Самой же силы, состоящей из еще нескольких отдельных сил, то бишь каждого из четырех буксиров, хватало на перестановку огромного судна с сухого дока ближе к достроечной стенке. Происходил процесс передвижения не столь долго, как показалось Титанику; но быть может он просто задумался о своем наболевшем, потому и не заметил хода времени. Пароход обратил внимание лишь на завершение работы, когда буксиры уже отпускали буксировочные тросы. — ...В таком случае я оперативно смогу покинуть верфь, — говорил родственный лайнер рабочим. — Думаю, капитан знает ход своих мыслей, потому и не стоит гадать самому. Может, планы изменятся колоссально! Титаник смотрел на брата и следил за каждым его словом, произнесенным правильным, интеллигентным языком с прекрасным английским акцентом. Старший пароход говорил с добротой, в его голосе чувствовалось то самое уважение к собеседникам, про которое он и толковал своему младшему брату. — До свидания, ваше величество! — Последний лайнер пришел в себя только на этом предложении. Обращались явно к нему. — Доброго Вам дня! — И вам того же! — попрощался Олимпик. — Да... — промолвил Титаник, стараясь выбраться из вязких дум. — Всего доброго, уважаемые! В скором времени буксиры оставили их. Кораблики удалились, но пришел слабый ветер. Настолько слабый, что его прикосновения едва ощущались; однако холод... Холод оставался при соответствующей погоде. — Знаешь, кажется мне, что сегодняшним днем придется покидать верфь как можно скорее, — обратился брат к младшему. — Рад, что ты наконец возвращаешься в строй! — ответил ему тот. — Да, это ничто иное, как радость, ты прав, — согласился пароход. — Но радость эта лишь для меня. Сдается мне, кто-то из здешней компании совершенно не чувствует того, о чем толкует. — Он посмотрел прямым взглядом на брата, как бы спрашивая, что же, собственно, не так. — О... — Тот открыто усмехнулся, как бы показывая, что ситуация довольно смешная. — Понимаешь ли, в чем дело... Я все пытаюсь придумать, в какие словесные игры поиграть с "мисс одиночеством" после твоего ухода из верфи. — Нет уж, брось! — строго велел старший лайнер. — Лучше ожидай окончания строительных работ, а о таких глупостях даже и не смей думать! После выхода в свет тебе предстоит установить связь с другими судами, как при помощи радиосвязи, так и при помощи своей речи; найти контакт с представителями аристократического общества и, так сказать, познакомиться немногим ближе с ниже стоящими классами. Никакая "мисс одиночество" не одолеет тебя просто так! К сожалению, сам я не планирую возвращаться на верфь в ближайшее время, но ты одним "щелчком радиоаппаратуры" можешь отправить мне приветственную телеграмму, тем самым завязав общение. Но при том! При том... При том мы можем свидеться вновь, и самое главное, где! Жизнь занесет нас обоих в столь великолепный огромный город Нью-Йорк! Ты, как и я сам, станешь путешествовать из Саутгемптона через Атлантику вновь и вновь, чтобы прикоснуться к новому континенту, увидеть все красоты, созданные теми самыми маленькими руками детей божьих! О, а ведь там... И описал Олимпик наипрекраснейший город, располагался у самого океана! Он рассказал о тамошнем порту, о высоких небоскребах, достающих до самого неба, о знаменитой статуе свободы, стоящей прямиком в водах американского залива... Титаник слушал описание с огромным интересом и удовольствием, погружаясь все глубже и глубже в красоты той местности. За рассказом прошло довольно много времени, а ветер все усиливался и усиливался. Он возвращался в прежнее русло; завывал с той же силой, что и вчерашним вечером. В процессе разговора Олимпик замечал изменения в погоде, но не подавал виду, а уже когда ветер ударил о борт стремительным потоком, произнес: — Ох, черт дери его! — Тут же сконфузился. — Прости меня. Видно, что сегодня никуда я более не смогу деться. А уж если я куда-либо денусь, так это обратно в сухой док. — Правильно ли я понимаю, — спросил пароход, — что не ушел ты только потому, что не мог принять решение сам? На совершение действия нам нужна помощь господина капитана? — Да, верно! Довольно правильное размышление! — похвалил лайнер. — Ты не обязан принимать самостоятельных мер, как ты сказал, но должен слушать указания! И в этом есть довольно интересный факт: в процессе работы ты четко можешь слышать только капитана и, конечно же, его старпома. И это буквально! Они есть неотъемлемая часть твоего сознания, потому и четкость их слов стоит на первом месте! Но! Не забывай и про отца своего, то бишь конструктора — господина Эндрюса. Фактически он хоть и является пассажиром на борту, в любом случае входит в зону хорошей слышимости. Я не стану говорить о других господах; ты сможешь их услышать, но это уже не является фактом! — Он также строго добавил: — Так что не озорничай! Слушайся и не думай принимать решения сам! — Хорошо, благодарю, — ответил Титаник. — Я конечно же не стану сопротивляться господам! В конце концов, кто я стану после этого?! Олимпик, видно, хотел что-то сказать, похоже, очередную похвалу; успел даже сделать небольшой вдох, дабы выплеснуть последующий поток слов, но его остановил возглас: — Ваша милость! Он немного не ожидал столь громкого заявления. Нет, все же, кажется, ожидал, так как понимал, чем окончится ситуация с неблагоприятной погодой. Второй пароход обратил внимание на вновь прибывшие по правому борту буксиры. Хаскиссон, стоявший рядом с первым, тут же оробел, посчитав, что обратился к господину слишком дерзко. Он немного помямлил, а затем промолвил: — Просим прощения от имени... — Я понимаю Вас, Хаскиссон! — перебил лайнер. — Вы возвращаете меня обратно в сухой док, ведь так оно? — Просим прощения! — рабочий опустился — как бы кланяясь — таким образом, чтобы его ватерлиния на всем своем протяжении ушла под воду. Все остальные буксиры повторили сие действие. — Бросьте, Боже правый! — бросил Олимпик. — Вам нет причин просить извинений! «Работа наша такова; мы слушаем указы!» — ведь так Вы говорили, сэр Хорнби? — обратился он к одному из буксиров. — Да, точно так! — ответил тот. — Что ж, тогда прошу без лишних слов приступить к своим обязанностям, — завершил пароход, а затем обратился к Титанику: — Мне необходимо вновь оставить тебя без пары слов на некоторое время. — Никаких проблем, брат! — ответил тот. — Я очень терпелив. После этих слов поступил приказ от лоцмана на спуск тросов с борта Олимпика, а затем же и последовало сцепление между судами. Предстояло очередное долгое, но, главное, осторожное перемещение в сухой док.