Ценою в жизнь или история Титаника

Таким образом незаметно пролетели дни, словно стая птиц. Кажется, прошло чуть меньше недели, а в частности, скорее, лишь несколько ночей. Братья, не замечая быстротечности времени, всегда находили, что обсудить. Хотя младший и был непросвещен во многих вещах, говорить на одном языке с аристократом (или же просто старшим братом) у него получалось весьма неплохо. Титаник смог закрепить все знания, что дал ему Олимпик, и уже с легкостью мог похвастаться великолепным исполнением хороших манер. Более того, пароход понемногу, но довольно успешно раскрывался, показывая свой истинный характер. Раскрепощение есть очень сложный шаг, подобный тысячам острых штыков, но с каждым днем он становился для лайнера все мягче, постепенно превращаясь в рассыпчатые пески, не несущие вреда. Титаник, общаясь с дорогим братом узнал много нужного и интересного для себя. Самое удивительное из всего букета информации оказалась новость о господине Смите, что взойдет на капитанский мостик новенького парохода и проведет работу по управлению судна во время его первого отправления в северную Атлантику. Эдвард Джон Смит (а именно будущий капитан лайнера) является человеком опытным, видавшим многое и знающим столько же — вот, что узнал о нем Титаник. К тому же этот человек — капитан самого Олимпика! его брата, прирожденного интеллигента и самого известного парохода среди общества, как людского, так и их собственного! Это братья также обсудили в ходе долгих разговоров. Раз они менялись местами. Это обуславливалось изменениями в погоде, из-за которых Олимпик никоим образом не мог покинуть верфь. Пароход вновь выгнали из сухого дока через два дня после его непродолжительного рассказа про город Нью-Йорк. На его месте оказался новенький лайнер, коего буксиры сумели привести в док довольно быстро и просто. Хотя Титаник переживал по поводу того, что одно малейшее и неверное действие рабочих может привести к крупным проблемам, все прошло благополучно. Буксиры поддержали его величество во время перестановки, говоря ему, что дело их довольно несложное и им не впервой работать с огромными судами. Таким образом перестановка братьев завершилась и рабочие оставили их вновь, на долгие-долгие разговоры. После прошел день, а затем и ночь, показавшаяся довольно быстротечной, совсем как поток воды. Следующим же утром пароход вновь услышал громкий свисток, донесшийся до него откуда-то позади. "Кричал" Олимпик, зазывая брата своим голосом. Второй же лайнер проснулся весьма легко, словно бы он просто дремал. — Доброе утро! — пожелал Олимпик и продолжил с соответствующей интонацией: — Сегодня весьма неплохая погода! Ни дуновения ветра, ни колыхания воды... Признаюсь, в это верится с трудом, но ведь оно так и есть. Титаник немного поигрался со зрением, приводя его в норму, а затем выдал в ответ: — Доброго утра! Прошу прощения, кажется, я правильно понимаю, что сегодняшним днем ты весьма радостен не по данному поводу? Он обратил внимание на брата. На борту того была заметна обыденная рабочая суета: господа люди кишили на верхних палубах, как стая чаек. Из этого получился прескорбный вывод, подтвердивший ход мыслей парохода: Олимпик готовился отчалить. И от того факта вновь настроение нового лайнера кануло вниз, куда-то глубоко под воду. — О, да, я все понял, — продолжил он. — Ты, верно, отправляешься сегодняшним днем на исполнение своих обязанностей? — Совершенно правильно! — выдал пароход. — Мне необходимо наверстать упущенное, поскольку о деятельности забывать крайне неприемлемо! И отправление мое свершится с минуты на минуту. Младший, помимо угнетения ощутил еще и что-то подобное упадку моральной силы. Нет, все же то, что он чувствовал было тяжело описать, поскольку этих ощущений лайнер доселе не знал. Но что ему оставалось делать в этом случае? Верно, что в этом случае необходимо было вести себя таким образом, чтобы Олимпик даже не заприметил ни унции горести в "глазах" Титаника. Да, больно терять брата на столь продолжительное время, но боль эту нужно суметь побороть своей новой способностью, а именно интеллигентностью или же джентльменским поведением. — Что ж, уважаемый брат, — обратился пароход к старшему, — я хотел бы пожелать тебе доброй дороги и мягких волн! Только вот есть у меня одно предложение по поводу нашей дальнейшей связи. Позволь мне убедиться, возможно ли нам общаться радиотелеграммами во время продолжительного пути? — Знаешь, об этом даже спрашивать стыдно, — откровенно заявил лайнер. — Я всегда не против поговорить при помощи азбуки Морзе. Да, я, честно говоря, был бы рад этому, потому разрешаю писать мне в любое время, в любой час, хоть у меня и не будет времени ответить сразу. — Он вдруг переменил: — Ох, да! Я совсем забыл сообщить тебе достаточно важную вещь... Мы есть Королевские Почтовые Суда, потому в наши обязанности входит перевозка писем на другой континент. Но! Не только эта ответственность лежит на нас обоих. Нашей дополнительной работой является передача сообщений как раз таки по радиоаппаратуре, чем обычно занимается радист. В это время не рекомендуется отвлекаться от дела, потому и сообщения других судов приходится игнорировать. Так что если у меня найдется свободная минута, я, конечно же, смогу ответить на твою телеграмму, дорогой брат. Ох... — Он, видно, на что-то отвлекся, а после вдруг проговорил: — Пора! После сего слова он издал три коротких гудка, извещающих о том, что диалог их подходит к концу. Титаник несомненно расстроился от этого факта, но вновь не подал виду, чему и научил его Олимпик. Тот же уже был полон сил, прежнего благородства и заметного энтузиазма. Его огромные габариты внушали огромную силу. Пароход вот-вот тронется и гордо пойдет вперед, по каналу Виктории. — Да, и на счет телеграмм, — перебил мысли Титаника брат. — Даю тебе мой позывной. Запомни — «MKC»! Если тебе понадобится помощь или хороший собеседник, вспоминай про то, что у тебя есть друг, что сможет разорвать пленку уныния. — Благодарю... — только и смог выдать пароход, ничего не сказав более. Он не вымолвил ни единого слова после, поскольку услышал звуки приближения небольших, как он их смог прозвать, «корабликов». Сразу стало ясно, кому принадлежат легкие шумы. — ...утра, Ваша милость! — поздоровался едва слышимый, но знакомый голос рабочего. — ...Ваше величество! Лайнер не понимал, что говорит, видно, Геркуланум, коего он почему-то запомнил лучше остальных. Тот сказал что-то еще, но после утих, а Олимпик же подхватил: — Хорошего утра, уважаемые! Его величество желает вернуться к достроечной стенке после моего ухода из верфи для более удобного выхода на ходовые испытания. Сэр Хасскиссон, прошу именно Вас проследить за ходом работы! Тот что-то промямлил, чего Титаник расслышать опять же не смог. — Что ж, младший, — брат обратился к пароходу, — я оставляю тебя "в руках" самостоятельной жизни и даю право на дальнейшее самовоспитание. Но я попрошу помнить все, о чем я рассказывал тебе несколькими днями раньше, то бишь про такие очевидности, как поведение и гордость. А последнее является самым главным врагом твоим! Все нужные факты я подарил тебе самовольно, хоть и того было ненадобно. Потому, брат, действуй, как достойный «Олимпиец» и не проявляй дуростей! — Я хорошо понял тебя, — согласился с ним лайнер. — Благодарю за помощь! Я уверен, что моя "саможизнь" будет благоприятной и успешной. И к этой самой "саможизни" я готов бесспорно! Последовал громкий гудок Олимпика, разнесшийся по округе, словно стремительный ветер. Этот величественный глас говорил о многом: о радости и о глубокой и скрытой грусти, о энтузиазме и о неком унынии. И, казалось, не хотелось пароходу уходить из верфи и оставлять брата одного, но и при том чувствовалось счастье, что наконец он вернется в строй, в свой прекрасный мир, где есть и океан и море, и суша и жизнь на ней, и чайки и дельфины и небо, небо, небо! И где-то там, в далекой Америке и в близлежащей Англии его ожидают; ждут скорейшего прибытия лайнера для того, чтобы уйти или же вернуться домой. Повторный гудок не заставил себя долго ждать и этот гудок был последним, прощальным. Брат отправлялся в далекое путешествие после продолжительного отдыха. Буксиры повели его за собой, медленно разворачивая. После же Олимпик скрылся за кормой Титаника, и последний, в качестве прощания произнес: — До свидания, дорогой брат! Я увижу тебя несомненно! Как бы пароход не постарался, загудеть в ответ он не смог. Все дело крылось в том, что внутри него, то бишь в его паровых машинах не было ни пара, ни дыма как такового; именно потому издать гудок не представлялось возможным; для мощного возгласа требовался именно пар. Лайнер попрощался лишь словами, а далее вслушался. Доносился звук плескания воды, бегущую прочь от огромного объекта, что врезался в нее с огромной силой. Постепенно весьма длительный звук пропадал по мере отдаления Олимпика от брата, а затем и вовсе исчез. Пароход ушел вдаль, оставив младшего брата наедине с тяжелой в характере, но и в какой-то мере прелестной кровопийцей — "мисс одиночеством". Новый лайнер, а с этого момента и просто "лайнер" попытался вздохнуть своей нерабочей вентиляционной трубой; так неприятно ему стало и так тошно, что нельзя было подобрать нужных слов для описания такого состояния. Ведь было неизвестно, сколько времени ему предстоит пробыть здесь, на верфи, в бездействии. Неизвестно, когда он сможет выйти в свет и найти контакт с другими, тоже довольно интересными, богатыми и напротив судами. В разум Титаника пришла мечтательная мысль... Он словно бы предстает пред неизвестными ему пароходами и начинает с ними диалог. Голос его не так робок, а несколько абстрактных кораблей, являющиеся воплощением сознания лайнера, считают его своим, а именно членом аристократического общества. И ведь он, новорождённое судно, только что завидевшее небесный свод, смог весьма быстро примкнуть к такого рода знати! Это довольно невероятный факт! Титаник раскрепощен, многословен и интеллигентен, совсем также, как и Олимпик, показавший себя полностью за все время их разговора. Но детский разум слишком ярок и обобщен, словно неверное тональное решение в произведении искусства. Стоило отвлечься от разноцветных и радостных мыслей, поскольку это несколько вредило воспитанию парохода, как важной королевской особы. В конце концов, что должно быть, то и случится, а ранние предположения ни к чему хорошему не приведут. Чтобы ускорить время до исполнения желаемого, то бишь вступления в состав флота, лайнеру оставалось лишь погрузиться в мир своих грез. То он и сделал, отпугнув свои мечты, словно маленького зверька. Титаник уснул, напоследок с горечью подумав, что забыл назвать Олимпику свой позывной.