Иная

Ранним утром, когда в Гнезде, наконец, стихли голоса Других, прибывших ночью к травнику за помощью, Нова собрала в небольшую сумку все свои скромные пожитки. Эффект зелья начал проходить, и нервы девушки вновь натянулись, словно струна. Голова нещадно гудела, вопросы и мысли били набатом по сознанию. Жив ли отец? В порядке ли её дру… Нет, наверное, всё же не друзья. Сожители по Гнезду?.. Звучало ужасно. Что теперь ей делать? Уйти. Бежать. Как крыса с тонущего корабля. Впрочем, Нова уже давно ощущала себя именно так — крысой, предателем. Причём, она не до конца понимала, кого конкретно она предала. Отца? Союз? Всех сразу? А они? Они тоже предали её? Пытаясь играть на два фронта, она потерпела поражение на обоих. Полная капитуляция. И на что ты рассчитывала, самонадеянная ловчая времени? Нова вытерла вновь мокрые от слëз щëки, коря себя за излишнюю сентиментальность, совсем неуместную сейчас, и шмыгнула носом. Пора уходить. Закинув лёгкую сумку на плечо, девушка последний раз оглядела комнату, ставшую ей домом в последние полгода. Затем, кивнув сама себе, распахнула дверь и тут же отшатнулась назад. У дверного проёма стоял Шен. Нова мазнула по нему взглядом, и тут же поëжилась, вперив глаза в пол. Чернокнижник был хмур. Он всегда был хмур, но сейчас — особенно. Под его глазами залегли глубокие тени. Ловчая не понимала, что чувствует по отношению к нему — страх, ненависть, боль? Или же, что-то большее всё же осталось? Её чувства не были столь поверхностны. Наслаиваясь друг на друга, как снежный ком, они ощущались внутри адским огнём. Собравшись с силами, покрепче сжав пальцами сумку перед собой, словно щит, ведьма попыталась пройти мимо Шена, но его рука преградила ей дорогу. Она не подняла на него взгляда, поджав губы. — У тебя моё пальто. Голос Шена звучал так обычно, так привычно, что Нова на мгновение зажмурилась, подумав, что эта ночь ей приснилась, и между ними сейчас всё по прежнему. Но, открыв глаза, столкнулась с жестокой реальностью. Кто они теперь? Враги? — Оно на кровати. Могу я пройти? — девушка вновь сделала неудачную попытку прорваться вперёд. Теперь ладонь Шена не висела в воздухе, а прижималась к её сумке. — И куда ты пойдёшь, Нова? Ты не сможешь сделать и шагу из туннелей — на улицах хаос. И Веспер дала указание не отпускать тебя до её прихода. Нова сглотнула, вдруг ощутив злость. На него, на себя, на них, на весь чëртов мир. Она, наконец подняв взгляд и всматриваясь в чёрные, с крапинками, глаза напротив, которые сейчас также всматривались в её, проговорила: — Вы меня убьëте? Бросите в темницу? Или что вы делаете с предателями? Сжигаете? — голос Новы звучал глухо, и дрогнул на последних словах. Шен сузил глаза, принимая от неё эту словесную пощёчину. Заслужил. Ловчей так хотелось узнать про всё происходящее подробнее, и в то же время так хотелось не знать ничего. Но Шен молчал, а расспрашивать его сейчас не позволяли оставшиеся крупицы гордости. Тишина затянулась. Мерное тиканье часов лишь сильнее раздражало. Чего он ждёт? Может, замедлить его Присутствием, и сбежать? Всегда собранная, вежливая Нова вдруг с остервенением бросила сумку на пол, быстрым шагом дошла до кровати и также обратно к двери. С злостью швырнула в Шена пальто и захлопнула перед ним дверь, гневно воскликнув: — Уходи! Она не могла так с ним поступить. Не могла обернуть свою магию против Шена. Даже зная, что не причинит ему этим физического вреда. Ей не хотелось сейчас видеть его. Магия трещала на кончиках пальцев, требуя выхода. Лампочка в светильнике взорвалась на мелкие осколки, не выдержав давления Присутствия Новы. Ловчая опустилась на пол, всхлипнув. Она была разбита на мелкие осколки также, как несчастная лампа. И сейчас не представляла, сможет ли когда-нибудь вновь стать целой. А за дверью стоял Шен, оперевшись на неё предплечьем и лбом. Пальто тряпкой валялось у его ног. Он хотел ворваться к Нове в комнату, хорошенько встряхнуть за плечи, накричать в ответ, привести в чувства. А затем прижать к себе и вымаливать прощение. И не отпускать… Но сейчас он лишь мог стоять по другую сторону, слушая тихие рыдания. И ощущать себя мелкой букашкой, неспособной ни на что.