Иная

Они попрощались ранним утром. Он проводил её до комнаты, оставил на лбу нежный поцелуй. Произнёс лишь: — Береги себя. Ладно? И ушёл. Скрипнули доски на полу, захлопнулась входная дверь, ознаменовавшая их долгую разлуку. Месяц… Это слово будто было молотом, ударившим по голове, как по наковальне. И Нова кинулась за ним вслед. Спешно сбежала по лестнице, чуть не подвернув ногу, но лишь ругнулась, не остановившись. Ей нужно было его догнать, поцеловать, сказать, что… Я буду скучать. Она дёрнула дверь от себя… И случайно со всего размаху ударила ею Шена по носу. Тот простонал от боли, тихо матерясь. — Нова, черт возьми… Она постояла в ступоре пару мгновений, а потом бросилась осматривать нос Шена, убирая его ладони от лица. — Что ты делал под дверью? Ох… Похоже, у тебя перелом, — ловчая времени смотрела на него обеспокоенно и виновато, рукавом пиджака вытирая текущую кровь. — Остановись, — он перехватил её руку. — Что ты делаешь? Иди Хорхе буди, горе, — он прикоснулся к носу и зашипел от боли. — Чëрт. Они вернулись в дом. Шен побрёл в гостиную, Нова помчалась за травником, мысленно ругая себя. Да как же так то. Дверь не учили открывать спокойно? Идиотка. Когда сонный Хорхе вышел из спальни под обеспокоенные причитания девушки, он взглянул на Шена и усмехнулся: — Это у вас ролевые игры такие? — словив злобный взгляд чернокнижника, поднял ладони вверх. — Спокойно, шучу я. Шучу. Давай осмотрю. Спустя несколько минут кровь была остановлена, на нос наложены мазь и повязка, а вокруг места удара расцветали темные сине-фиолетовые кровоподтёки. Нова всё время оказания первой помощи сидела тихо на стуле с виноватым видом и не поднимая глаз. Лишь нервно теребила ткань юбки. — Милая, у тебя, похоже, уже входит в привычку меня бить, — услышала она насмешливый голос с дивана, где сидел раненый. — Я не хотела, — буркнула Нова в ответ, пока сердце скакало галопом от этого хриплого «милая». Хорхе, сославшись на то, что ему хочется досмотреть свой сон, тут же «тактично» удалился, бросив напоследок: — Шен, хорошей поездки. Любуйтесь, голубки. Они вновь остались вдвоём. Вздохнув, он поднялся с дивана, подошёл к девушке, приподнял её пальцами за подбородок, вынуждая посмотреть на себя. — Я в порядке. Подумаешь, нос… Не впервой. Не кори себя. Тем более, я сам виноват. — В чем виноват? — Что не сделал этого сразу, и решил вернуться. Он наклонился к ней, обхватил ладонями её лицо и припал к губам своими. Это был неторопливый, ласковый поцелуй, словно обещающий, говорящий — «я вернусь». — Я буду скучать, Шен, — прошептала Нова, чуть отстраняясь. Его же губы вторили: — Я вернусь. И звучало в этом слове гораздо большее. Позже, Нова в одиночестве стояла на крыше, провожая взглядом улетающий самолёт, в котором, как она думала, находились Шен и Веспер. Прошептала, а ветер забрал её слова, подхватив выше, туда, к облакам: — Я буду ждать. Шли минуты, складываясь в часы, часы — в дни, дни — в недели, недели — в месяцы. А Шен всё не возвращался. Из Франции они с Веспер отправились в Германию, оттуда — в Россию, потом — в Китай… Нова тоже усердно работала — составляла фотопортреты сбежавших Церковников, так как она одна могла заглянуть за завесу прошлого и рассмотреть лица; искала секретные документы; отправлялась на места преступлений, чтобы найти нарушивших закон. Люсьен повсюду сопровождал её, помогал с делами, и никогда не оставлял, пока она была беззащитна, находясь в фата-моргане. Пытаясь «убить», как бы это иронично не звучало, время, свободное от работы, Нова стала заниматься йогой вместе с Хорхе и Оникс. Занятия с ними удивительным образом помогали справиться с тоской. Конечно, поначалу она чувствовала себя бревном, но с каждым днём тренировок у неё получалось всё лучше и лучше. Вечера принадлежали Шену. Точнее, звонкам ему. Они созванивались каждый день, рассказывая о том, как прошёл их день. И в конце Нова неизменно говорила: — Я скучаю, Шен. — Я вернусь, — отвечал он. А потом, когда всё Гнездо видело десятые сны, Нова спускалась в темноту кухни и входила в фата-моргану, возвращаясь ко дням, в которых был он. Вот Шен, сидящий за столом с чашкой неизменного улуна. Или усмехающийся над готовкой Хорхе. А вот момент после той ночи, когда он нашёл её подарок — заварочный чайник в цветочек… Сердце Новы тосковало по его хмурой ухмылке и ворчливой натуре, за колючками которой он прятал в себе просто море боли и океан нерастраченной любви. Она понимала — строить новый мир непросто. И ждала его. Конечно, ждала. Однажды ей пришло письмо. Нова открыла его в своей спальне, вытянула пальцами сложенный пополам лист, оказавшийся газетной страницей с иероглифами. Единственное, что девушка разобрала, было слово «Seoul» в верхнем углу. Сеул… Южная Корея… 1975 год. Год моего рождения. И почти стëртое черно-белое размытое фото внизу листа со множеством, судя по всему, бунтующих людей. Двое были обведены в кружок красным фломастером. Мужчина и женщина. «Это Ли Джи Юн и Ким Хэ Ин. Их маленькую дочь звали Ли Ю Ми. Что означает «красивая и драгоценная». Это всё, что мне удалось найти», — значилось почти что каллиграфическим почерком на приложенной к газетной вырезке записке. Нова провела пальцами по грубой бумаге. Прошептала, словно пробуя на вкус: — Ли Ю Ми… Так меня звали когда-то? Несколько солёных капель упали на газету, размывая чернила. Нова спешно вытерла слезы, прошептав в пустоту спальни: — Спасибо, Шен.