Грохот сердца

Рядом же стоял тот самый странный «официант». В его ладони был шприц, но от содержимого внутри него осталось всего лишь пару капель… Лицо было напуганное, и при виде Дотторе, он пустился в бег. Он был юным, и не готовым к убийству… Доктор осмотрел Панталоне. Тот был без сознания, из шеи лилась алая струйка крови, что так бесстыдно пачкала черную водолазку. Глаза были закрытыми. Он выглядил так, будто просто спал, но ни в коем случае не был без чувств У Дотторе тряслись руки. Сначала он стоял на коленях у тела того, не в силах даже моргнуть. Тело совершенно не хотело его слушаться. После, более-менее придя в себя, нащупал пульс. Он был. И это радовало. Пусть предвестник и был уверен, что это ничем не поможет, но оказал первую помощь – высосал все что осталось от введеного яда, который не проник в кровь. Отстранившись, в удивление самому себе, он признал, что банкиру идет засос оставленный им, но сейчас это не имело и малейшего значения. Следовало догнать сотрудника, ради яда, но с ватными ногами сделать это было почти что невозможно. Спустя неизвестное даже самому Зандику время, он собрался с мыслями, и, пусть уже и было поздно, принялся догонять беглеца. И какая же удача поджидала его за порогом ресторана. Как оказалось, официант, пока бежал, не осмотрел дорогу и его насмерть сбила карета. Около трупа скопилось много людей, некоторые жаловались на беспечность паренька, некоторые обзывали первых бездушными тварями; в общем шум и гам, который так не нравился Дотторе. Но ему и не нужно было надолго задерживаться в этом противном обществе. Шприц лежал рядом. Совсем целый. Повезло. Он подобрал его. Было несколько миллилитров вещества, но и этого должно хватить для успешного анализа распознования. Доктор вернулся обратно за телом банкира, которое уже загребали оставшиеся сотрудники, но при виде предвестника разбежались по углам словно крысы. Хотелось и их убить, но было некогда – каждая секунда на счету. Дотторе приложил ладонь ко все еще теплой щеке Регратора. Хотелось сказать что-то невероятно романтичное, как в типичных фонтейновских фильмах, но язык не воротился, мешали также предательский ком в горле и тот факт, что он отроду не умел говорить подобное да и если бы сказал, то после застыдился самого себя. Так что ему оставалось лишь сострадальчески глядеть на «спящего» Лоне… «А все же, он красив». В карете Панталоне лежал без чувств, и это настолько беспокоило Дотторе, что он мерил пульс каждые пять минут. Он оставил свои самовлюбленность и эго, и в глубине души его это терзало. Терзало и то, что, несмотря на все усилия Панталоне после покушения так и не остался целым. Столько составлений планов, столько предосторожностей, и все это было скомкано и выкинуто в мусорный бак. Любовь затмевала любые логические выводы и это не нравилось Доктору. На то он и Доктор. Он положил голову Регратора к себе на колени, прямо как тогда после дня Рождения Царицы… если бы у него была возможность управлять временем, то именно в тот момент он бы и перевел стрелки беспредельных старинных часов, что поглащают обреченное на забвение время. За окном еще завивала метель. И кажется, завивала с еще большей силой. Карета резко остановилась, за что Дотторе хотелось врезать кучеру, (и он бы это и сделал) но сейчас было не до этого. Так что он снова поднял Панталоне на руки, и снова был шокирован тем, что тот очень легок. Это тоже расстраивало его. Он шел быстро, чем быстрее дойдет до лаборатории – тем лучше. Персонал дворца был ошарашен: «это тот самый сумасшедший ученый несет на руках того самого нового банкира? Какой ужас, неужто предвестники превращаются в такое непотребство…» Но Дотторе было от их слов, на самом-то деле, ни холодно, ни жарко. Он живо добежал до винтовой лестницы, она ему нравилась, (он считал, что она подчеркивает гнетущую атмосферу) но не в этот момент, когда, в буквальном смысле, жизнь человека была в его руках, ибо лестница очень крутой и витиеватой, не тот шаг – и оба кубарем полетят вниз, и если он выживет, то банкир переломает все косточки… («Довольно мучительная смерть» – Отметил он для себя) Но, хвала Царице, это тяжелейшее испытание Зандик преодолел успешно. Он ворвался в лабораторию. Клоны маялись повседневными делами. А именно ругались, высмеивали друг друга, строили всевозможные козни, и когда к ним вдруг зашел оригинал, они были в недоумении. (да к тому же, он им обещал, что не будет заходить) Он внес тело Регратора на операционный стол и подал шприц с содержимым на изучение. Сам же принялся собирать данные об здоровье того. Результаты анализа были даны срезом уже через несколько минут. «Яд номер 104» Верить в это не хотелось. Но каждый анализ показывал точно и одно и то же: «Яд номер 104» Это был тот самый недавно созданный яд. Тот самый яд, который он продал Вивьену. Но как он оказался в руках Андрэ? Перепродал. – Вы нашли противоядие? – Голос оригинала стал охрипшим. – Нет, – уверенно отвечал сегмент. Доктор чувствовал себя ужасно. Только вчера он дал клятву, что максимально постарается не нанести банкиру ни увечья, в то время как сам же вслепую сужал петлю на шее того… Ему не хотелось видеть Панталоне, ему было стыдно, и стыд превращался в тошноту. Выворачивало от одного вида банкира. «Ведь это все случилось лишь по его вине, верно? Он сам согласился на встречу. Я невиновен. Да и пропади он пропадом. Он не достоин и капли моего внимания, верно же? Верно?» – Дотторе вновь оправдывал себя. Он не хотел признавать то, что собственными руками повел Панталоне на эшафот. В голове было настолько много мыслей, что одновременно было пусто. Он желал исчезнуть, стать никем и ничем. Хотелось добить девятого предвестника, как он когда-то сделал это с Сохре. На газетах Снежной лучше звучать будет: «Доктор убил нового предвестника банкира», ежели: «Доктор пытался из-за всех сил вылечить Панталоне, но тот все же скончался». Хотя, по правде говоря, Дотторе не нравился ни один вариант из предложенных. Он ощущал зверский стыд, что бил его изнутри. Не хотелось терять Регратора в первые же дни знакомства. Хотелось целовать его, но никак не стоять у его могилки через битый месяц. Хотелось прикончить его, но рука не подымется, и он это понимал. И Дотторе показался самый разумный вариант – оставить Панталоне на произвол судьбы. Что он еще может сделать? Найдут противоядие – хорошо, не найдут – ничего страшного, от потери очередного финансиста ничего не изменится. И с этими мыслями он вышел из лабораторной, перед этим в последний раз взглянув на все того же милого Лоне, находящегося на лезвии ножа.