Грохот сердца

Он посидел еще с минуту рядом с Лоне, разгядывая его вьющиеся кудрявые локоны волос, которые были растрепанные, но все равно прекрасно развивались по его широким плечам; его уставший взгляд, направленный вниз, дабы Дотторе не заметил тяжести, но самого Дотторе раздражала вся эта наигранность: «Обычный человек слишком чувствителен и слаб, так зачем строить из себя что-то невероятное, когда на самом деле являешься никчемной птицей в клетке собственного бремени», глаза Регратора были ослабшие, они не источали той по-детски наивной искры надежды, в этиз глазах чувствовалось глубокое беспокойство, страх и боль, в них не было детской искренности, в них был детский испуг; халат пациента весь мятый, оголяющий правое плечо, Доктор не мог не испытать отвращение при мысли о том как клоны раздевали Панталоне, а потом натягивали этот халат. Дотторе ушел, нехотя, но ушел. Нужно было разузнать про противоядие и самому принять участие в его разработке. Сроки были коротки. Лучше всего управиться за неделю до первых симптомов, но Архонт знает как расположатся карты. И эта неизвестность вытрепывает ему все что осталось от нервных клеток. Второй предвестник ненавидил эту загадочность еще со времен ребячества, когда, к примеру, он задавал вопрос «почему становится страшно», а родители, будучи учеными, отвечали уж через чур заумно, и до малыша эта информация приходилась мимо ушей, и Дотторик сам шел на обреченные на провал поиски ответов, конечно же, у него это не удавалось – все у кого он мог еще спросить так это у такой же ребятни, которая если и отвечала то очень мутно, и даже размытые ответы Зандик не принимает. Тогда он боялся стать таким же как и его родители, быть безразличным ученым, проводя за экспериментами все свое время, забывая о собственном сыне, но по итогу сам стал таким же, из чего сделал вывод, что каждый ребенок вырастает копией своих родителей, просто это дело времени. Доктор застал срезов за очередным перерывом, который они в очердной раз тратили на распри. Он им скомандовал заниматься противоядием, и им пришлось выполнять его приказ. Пусть каждый ненавидел всех остальных клонов, но у каждого была особенная ненависть к оригиналу, она была особенной лишь тем, что это было уже что-то больше чем обычная ненависть, а вызвана она была не отвращением и презрением, а страхом. Оригинал зачастую запугивал их уничтожением. Каждый ценил свою «жизнь» (если их существование можно охарактеризовать этим словом) и принужден действовать по воле оригинала. И после установленных им сроков, срезам хотелось четвертовать того, и желательно подольше, чтобы второй предвестник вобрал весь кровавый вкус пыток. Остаток дня Дотторе провел погруженным в создании лекарства. Когда уже стемнело настолько, что на лживом небе показались такие же фальшивые звезды, он лениво растянулся, сидя на кресле. Также апатично поднялся с него и направился к Панталоне. Дотторе устал. Он любил практику, но теорию проклинал всей душой. Она была занудной и предсказуемой. Но без нее никак, и он, со слезами на глазах, принимал это и продолжал днями сидеть над еще одной теорией безумного эксперимента. Весь день Доктор не навещал Регратора, а зная болтливость того, то он непременно успел соскучиться. (если ему не докучали срезы, на что оригинал надеялся) Панталоне он не нашел. Он оставил лишь краткую записку. «Ушел. Спасибо за все.» Апатия Дотторе сразу же улетучилась, будто ее и не было, заместо нее появилась злость и обида и даже грусть. Все перемешалось в одну субстанцию, которая ранила еще не выздоровевшею от прошлых шрамов душу. До этого момента он был уверен в том, что ему не знакомо слово обида, но как оказалось – наоборот. На него давило осознание того, что Панталоне просто так взял и ушел, несмотря на все его усилия. И последнее предложение казалось прощальным. Прощальным навсегда. И это тоже ему не нравилось. И мысль о расставании с тем была пулей пронзающей сердце. Они только познакомились и уже расстаются? Нет. Дотторе этого не допустит. Он достанет Регратора хоть из бездны. И Доктор решил, что несмотря на волю того он будет всецело принадлежать ему. Время было уже позднее – десятый час вечера, но Дотторе был настроен решительно и не собирался ожидать утра. Может его не будет вовсе? Он уже забыл про свою прежнюю до этого усталость. Заехав в банк и не нашедши там нужную ему персону, он стал дружески расспрашивать коллег того об его местоположении. При этом разговоре с коллегами он зачастую скалился, угрожал, мог отвесить подзатыльник если уж по его мнению собеседник был совсем пустоголовым. Его пытались выгнать пару раз, мол, банк работает строго до семи вечера, спрашивается, чего вы сюда пришли, на что Дотторе огрызался в стиле, а чего тогда вы здесь находитесь. Диалоги могли бы продолжаться еще вечность не пророни бы он реплику о том, что является почтенным другом самого Регратора. Второго предвестника моментально отвели к заместителю, который уже и посетовал, о том, что начальник уже наверняка находится дома, и вежливо дал адрес того, надеясь на то, что стоящий перед ним нахал и вправду друг господина Панталоне и что его адрес это не военная тайна. Дотторе, в свою очередь, не удосужа собеседника ни благодарностью, ни прощанием, быстро убежал под волны мыслей того. Панталоне, как ему и полагается, жил в особняке. Зандика встретили не распростертые объятия того, а грозный взгляд прислуги, который до последнего не хотел его впускать. Дотторе все же впустили, но с приказом Панталоне. На пороге он сразу же стоял, осматривая незванного гостя уже с непониманием и строгостью. – Что-то надо? – Почему ты ушел без моего ведома? – Доктор был настроен также нерадостно. В голосе слышалось что-то на грани между разочарованием и злостью. – Я все написал в записке. Если это все, что Вы хотели сказать, то позволю Вас выпроводить, – и Панталоне фальшиво улыбнулся, прикрыв глаза. И это выбесило Дотторе до эпогея. Он оттянул того за рубашку к себе, так близко, что если бы второй предвестник не начал на него рычать, Регратор мог бы услышать стук его сердца. (если у него таковое вообще есть) – То есть я разрабатываю для него противоядие, в то время как он посылает меня куда подальше?! Если хочешь помереть, то можешь наложить на себя руки прямо сейчас, а не втягивать меня в это все. Пока ты мой пациент ты право не имеешь просто так уходить когда вздумается. – Когда я успел стать Вашим пациентом? Если уж Вы так желаете продолжить наш миролюбивый разговор, то прошу оттащить меня в другую комнату. Не горю желанием продолжать дискуссию при слугах. Слуги же стояли словно камни и с открытыми ртами смотрели на господина. Если бы на месте нахала был какой-нибудь другой гость, то от него не осталось бы живого места, а тут господин с равнодушным лицом терпит все выпады второго предвестника. Господа предвестники перешли в другую комнату. Как Дотторе понял по мебели и прочим аксессуарам, то это спальная Панталоне. Довольно изысканная. Черная кровать, которую покрывало такое же черное бархатное одеяло. Обои в фиолетовых тонах. Прекрасная люстра, что добавляла богатой атмосферы. А также огромное количество безделушек такие как: уже давно сгоревшие свечи, ободранная игрушка зайчика (?), светильник около кровати и прочее. Банкир уселся на кровать, оглядев оппонента, а после комнату, и быстро спрятал под одеяло игрушку под одеяло. – Это? – Неважно что это. Умоляю, договаривайте, у меня есть еще работа. – Собираешься работать ночью? Это плохо сказывается на здоровье, если какой-то глупенький Лоне не знает, – Дотторе остыл. Он бы продолжал срываться на него, но из-за того что его перебили, он отвлекся, – Чем вызвана такая перемена отношения ко мне? –… Ты и без того слишком многое сделал для меня – Панталоне перешел на -ты – мне больше не нужна твоя помощь. Оставь меня одного. – Хочешь умереть? Если ты думаешь, что во всем Тейвате есть еще доктор, который изготовит тебе противоядие, то ты глубоко ошибаешься. Да и вообще, этот яд изготовил я. Дотторе замял концовку, ибо был не уверен стоило ли это говорить. Регратор же еще сильнее смутился, но вскоре сделал такое выражение лица, будто бы знал что оно так и есть. – То есть ты изначально задумывал убить меня? – Панталоне спросил это на легке. Но ощущалось, что ему, на самом то деле, тяжко. – Нет же, глупенький Лоне, я изготовил этот яд, когда даже не знал о твоем существовании, и продал его одной особе, которая перепродала уже Андрэ. Я не знал, что оно так сложится. Теперь, когда на мне есть вина за твое здоровье, ты можешь принять от меня помо… лечение? – Думаю.. да, – и Панталоне виновато опустил глаза на матрас. Дотторе, который до этого момента стоял, сел под бок банкира. Оба наслаждались долгожданной тишиной, в которой растворились все обиды, смешиваясь во что-то нежное и комфортное, в то, в чем сейчас пребывали Зандик и Панталоне. – Давай больше без подобных перемен. Если что-то беспокоит – говори сразу. Честно, так и хотелось тебя тогда прикончить. – Постараюсь. Знаешь ли, не люблю обращаться за помощью. –… Понимаю… Кто-то говорил, что у него еще есть дела, уже нет? Неужели все твои дела – отмазка? – Ну, не все, – Панталоне протянул последнее слово, облокотившись на его плечо. А затем он улыбнулся – (искренне!) вот чего добивался Дотторе, улыбки в его глазах, звука его смеха.