Гость

Ржавая кованая дверь немилосердно скрипела петлями каждый раз, как открывалась. Низкий потолок нависал даже над стоящим на коленях Ра-Шином, а его тюремщик — высоченный альтмер — и вовсе сгибался в три погибели, заходя в тесную каморку. Свет факела, который он приносил с собой, беспощадно резал глаза, привыкшие к густому сумраку, но Ра-Шин не отворачивался, щурился на пламя сквозь невольные слёзы. В каморке свет давали только крупные осколки велкиндского камня. Они едва-едва рассеивали темноту, подсвечивали каменные стены мертвенным голубым, и живое пламя факела отгоняло воспоминания о месте, где был точно такой же свет. И такой же холод. И боль там тоже была. — Ешь, собака. Альтмер бросил на пол плошку, которую принёс с собой. За его презрительный снобский расизм Ра-Шин цеплялся с упорством утопающего. В тенях Хладной Гавани самым страшным испытанием оказалось безжалостное равнодушие, с которым страшные твари жрали своих жертв — и друг друга, — и альтмер со своими пылкими чувствами был отличным доказательством того, что Ра-Шин находится не там. — Ты сегодня не голоден? Альтмер повёл в его сторону факелом и Ра-Шин понятливо наклонился к самому полу, чтобы пламя не опалило ухо и чтобы выпить вязкую бурду из плошки. Вспышки боли в отбитых рёбрах он старался игнорировать, насмешки надзирателя его не волновали, откровенно униженное положение пленника — тоже. При первой же возможности Ра-Шин собирался отвоевать себе свободу обратно, а для этого нужно есть и пить. — Продам тебя культистам, — альтмер прислонился плечом к выщербленному краю дверного проёма. — Им всё равно, кого на алтаре разделывать в фарш. Проклятые поклонники даэдра. Ну ничего. Подкоплю ещё немного и уеду на Саммерсет… Бурда на вкус была отвратительной и быстро закончилась. Ра-Шин поднял голову от плошки и прищурился, заметив знакомый блеск: его кинжалы перекочевали тюремщику за пояс. — Хорошие ножи, — альтмер заметил его взгляд. — А вот посох у тебя был дерьмовый, разве что горел весело. — Ты просто им пользоваться не умеешь. Ра-Шин обещал себе держать язык за зубами — рёбра до сих пор болели с прошлого раза, как он открыл рот, — но не сдержался. Альтмер с удовольствием пнул его в бок тяжёлым кованым сапогом. Тяжеленное ярмо удержало на месте, не позволив увернуться от удара, боль прострелила от рёбер до затылка, даже уши заложило. Голос тюремщика доносился глухо, будто из-под воды. — Мерзкая крыса, предавшая истинных богов. Если за тебя не дадут хороших денег — я сам тебя на куски разделаю и начну с длинного языка. Альтмер снова махнул факелом, заставляя пленника вжаться в холодную каменную стену, добавил коленом в лицо — беззлобно, не слишком сильно, для острастки — забрал пустую плошку и вышел. Ра-Шин потрогал языком шатающийся клык и сплюнул кровь ему вслед. Кто бы говорил про крыс. Он помнил узкий тесный коридор, по которому его волокли, помнил отнорочки, немногим больше его собственной каморки — вот где натуральная крысиная нора, как только угораздило попасть в плен к неудачникам, которые ютятся в таком убогом логове… Впрочем, Ра-Шин прекрасно знал, как. Надо было регулярно открывать дольмены жадным якорям Хладной Гавани; тогда он бы не мучился кошмарами и бессонницей, не сорвался бы без тщательной подготовки в Рифт и проснувшийся дольмен не выжрал бы весь магический резерв досуха. Ему едва хватило сил влезть в седло. Уголёк неторопливо рысил к ближайшему святилищу, и дальше Ра-Шин помнил происходящее довольно смутно: кажется, он задремал или совсем отключился и очнулся уже на земле. Успел увидеть встающего на дыбы Уголька, чьи-то руки, пытающиеся ухватить узду, потянулся к кинжалам на поясе — посоха под руками не оказалось — и тогда его первый раз пнули тяжёлым сапогом в лицо. В следующий раз очнулся он уже в логове, загребая ногами дёрн, пока его тащили по извилистому коридору. Дёрнулся, проверяя путы на прочность, и понял, что вязали на совесть: верёвка стягивала локти и плечи, а кисти рук сунули в кожаные мешочки с песком, чтобы простейшие пассы пальцами не получались. Рот ему при этом не завязали — знали, наверное, что без посоха и со связанными руками колдовать всё равно не получится — и Ра-Шин его открыл. Отбитые рёбра до сих пор отзывались вспышками боли на любое неосторожное движение. Немилосердно стянутые за спиной руки сперва тоже адски болели, но потом боль перетекла на плечи, и кисти он просто перестал чувствовать. Тяжёлое ярмо не позволяло встать с колен и отдавило всю шею, по ощущениям превратив загривок в сплошной кровоподтёк. Ра-Шин постарался устроиться поудобнее среди прелой соломы и закрыл глаза, чтобы не видеть мертвенное свечение велкиндского камня. Сумрачная холодная тишина обхватила со всех сторон. Мысли текли медленно и вяло. С тех пор, как Уголёк сбросил его с седла прошло дня два: альтмер с плошкой приходил два раза. Может, три дня, если учесть периоды беспамятства. Впрочем, днём больше или днём меньше — разницы никакой. Смысла считать время вообще не было. Уходя, Ра-Шин сказал что его не будет сутки-двое. Куда он едет и зачем — не уточнил. Если его и будут искать, то не факт, что найдут. На помощь и освобождение он и не рассчитывал, привык полагаться исключительно на себя и свои силы, но в голове нет-нет, да всплывали мысли о том, что его хотя бы будут искать. Ра-Шин старался гнать эти мысли прочь. Когда он думал о том, что его, возможно, прямо сейчас ищут, какой-то мерзкий внутренний голос громко шептал, что Лиарса и Ясный-как-Ночь прекрасно проведут время и без него. Может даже вздохнут с облегчением: проблема в виде Ра-Шина, которого пришлось поселить в доме и взять третьим в свою постель, сама собой устранилась, очень удобно. Он устало вздохнул. Борьба с такими мыслями изматывала не меньше, чем с болью. Лучше уж действительно считать про себя, чтобы занять мозг до тех пор, пока снова не получится впасть в некое подобие сна, отрешившись от постоянной тупой и ноющей ломоты в вывернутых плечах. У него даже почти получилось, но внезапный шум выдернул из состояния тревожной дремоты. Кто-то пробирался по узкому коридору, задевая плечами стены и шёл не один. До сих пор Ра-Шин слышал только собственное дыхание и шаги тюремщика, который приносил ему еду, и сейчас пытался вычленить знакомые звуки. Может, альтмер таки нашёл, кому его продать. Он повёл плечами, с неудовольствием отметив, что особого сопротивления оказать не способен: избитое и ослабевшее тело плохо слушалось, Ра-Шин даже не был уверен, что сможет самостоятельно встать на ноги, когда с шеи снимут ярмо. Дверь дрогнула от пинка и нехотя отворилась, проехавшись по барабанным перепонкам противным мерзким скрежетом. В каморку шагнул Лиарса с мечами наголо, за ним — Ясный-как-Ночь с топором и факелом. Глаза заслезились чуть раньше, чем их ослепило ярким светом. — Во имя Трибунала, — с чувством сказал Лиарса и закинул мечи в ножны. — Живой. Ра-Шин хотел ухмыльнуться разбитыми губами и сказать в ответ что-нибудь привычно колкое, но горло почему-то перехватило. Впрочем, ответа Лиарса ждать не стал, подошёл, деловито ощупал толстые цепи ярма. — Посвети, Ясь. — В его пальцах мелькнула тонкая отмычка. — Не смотри на пламя, ты что! Последнее предназначалось Ра-Шину, и широкая ладонь легла ему на лицо, закрывая глаза от света. Отмычка едва слышно поскрипывала, поворачиваясь в замке. Вместо перчаток Лиарса носил митенки под тяжёлыми наладонниками, и Ра-Шин кожей чувствовал, какие горячие у него пальцы. Внезапно навалившееся отупение потихоньку проходило, но говорить по-прежнему не хотелось. Хотелось, чтобы Лиарса придвинулся ближе. Хотелось ощутить его присутствие не только лицом, там, где кожи касалась тяжёлая ладонь, а всем телом. Ра-Шин всё ещё не был уверен, что сможет встать на ноги — но и так, на коленях, было бы неплохо. Ярмо скрежетнуло, раскрываясь на две половины, и упало на пол, стесав на загривке кожу каким-то острым краем. Ра-Шин передёрнулся от вспыхнувшей боли — и она же вернула ему возможность говорить. — Подожди, — попросил он. — Не надо меня развязывать. — Что? — ладонь на лице закаменела. — Мне же послышалось, да? — Нет. Ра-Шин его не видел, но чувствовал — от этого чувства на коже щекотно приподнимались волоски — и качнулся вперёд. К счастью, Лиарса не отшатнулся, а наоборот, подался навстречу, будто хотел подхватить, и Ра-Шин уткнулся щекой в его бедро. — Ра-Шин? — как-то беспомощно спросил Лиарса, убирая ладонь и заглядывая ему в лицо. Свет факела всё ещё резал глаза, но Ра-Шин заметил, что Ясный-как-Ночь осторожно шагнул назад, к выходу из каморки. — Дай мне десять минут, — попросил он, закрыл глаза и притёрся плотнее к твёрдому бедру. Болело измученное тело. Узлы верёвок невыносимо впивались в плечи — кожа под ними, наверное, уже стёрта до мяса — но боль его совершенно не волновала. Он понял, что до последнего не верил в то, что его будут искать и найдут, и накрывшую его благодарность пополам с виной за неверие, лучше всего было переждать вот так, на коленях. Связанным и беспомощным — так чувствовать острее всего. Боль стала пряной приправой. Он ощущал её — и гладкую ткань под щекой, тепло сильного тела, твёрдые мускулы бедра под тканью. Воздуха почему-то не хватало, Ра-Шин попытался осторожно вдохнуть чуть больше, чем позволяют трещины в рёбрах, и в ноздри впился запах. Посреди затхлого воздуха каморки, к которому он за время плена привык настолько, что перестал замечать, теперь появился травяной запах мыла, с которым они стирают одежду, тёплый запах Лиарсы, запах дома — едва уловимый и при этом такой отчётливый, что от него в носу защипало. Острое, жгучее возбуждение внезапно прострелило от макушки до паха. Ра-Шин задохнулся, запрокинул голову — о тёплое бедро хотелось потереться лицом и телом, но Лиарса выглядел так, будто вот-вот шарахнется от него, как от чумного. Ясный-как-Ночь вернул топор на пояс и воткнул факел в неприметный держатель у двери. — Я в этом безобразии не участвую, — объявил он, первым поняв, что происходит, и вышел из каморки. — Ра-Шин? — осторожно повторил Лиарса и всё же остался стоять. — Десять минут, — голос дрожал, но Ра-Шину было плевать. — Очень прошу. Он не знал, что будет делать, если Лиарса сейчас развернётся на каблуках и тоже выйдет из камеры следом за Ясным-как-Ночь. Лиарса был сейчас ему необходим — больше чем воздух, от страшной потребности его присутствия во рту пересохло и в голове шумело, под кожей разливался лихорадочный нетерпеливый жар. Боль от верёвок, немилосердно врезающихся в тело, только распаляла. Чтобы стало совсем хорошо, не хватало только чуть более тесного контакта, и он снова уткнулся лицом в тёплое бедро, кусая губы, благодарный уже за то, что Лиарса не ушёл. Впрочем, благодарности надолго не хватило. Несколько коротких, лихорадочных вдохов спустя Ра-Шин понял, что бесстыдно трётся скулой о шершавую вышивку его штанов и этого тоже уже недостаточно. — Ли, — хриплый шёпот оцарапал пересохшее горло. — Прикоснись ко мне. Пожалуйста. Несколько бесконечно долгих ударов сердца ничего не происходило. За это время отчаяние сожрало Ра-Шина с головой, а потом тяжёлая рука легла на макушку, заставив содрогнуться всем телом от внезапного прикосновения — которого тут же стало катастрофически мало. Лиарса сжал в пальцах его волосы, чуть потянул, и у Ра-Шина едва сердце из груди не выскочило, настолько этого оказалось сперва много — а потом опять мало. Вторая рука коснулась щеки, скользнула ниже, на шею — он привычно напрягся, с восторгом ожидая, что сильные пальцы сожмутся, запрещая свободно дышать, — но Лиарса всего лишь вздёрнул его на ноги. И, в два шага преодолев расстояние до стены каморки, напористо вжал в камень своим телом. Ноги действительно не держали. Рук Ра-Шин не чувствовал, зато плечи и оцарапанный загривок вспыхнули жгучей болью. Край панциря Лиарсы врезался в рёбра, добавляя острых ощущений, он взмок всем телом, от макушки до пяток: острой, судорожной, резкой боли было так много, что она перехлестнула возбуждение — и стала им. Рассудок окончательно помутился. Ра-Шин зажмурился так сильно, что перед глазами поплыли красные круги. Член распирал штаны, металлическая пряжка наборного пояса чувствительно вдавилась в ствол. Лиарса держал крепко. Руками — за шею и волосы, всем собой распластывал по холодной каменной стене, твёрдое колено упиралось под задницу — но Ра-Шину и этого уже было мало, он хотел его под кожу, под рёбра, каждым оголённым нервом хотел почувствовать его рядом. Рядом с собой, внутри себя… Тело била мелкая нервная дрожь. Воздуха не хватало, хотя он пытался хватать его запёкшимися губами. — Да ты совсем дурной, — шепнул Лиарса на ухо, и его пальцы соскользнули с макушки на ободранную скулу, на тяжело вздымающуюся грудь, к поджавшемуся животу и ниже. Когда Ра-Шин понял, что ему наспех расстёгивают штаны, неловко, одной рукой, то сперва не поверил — а потом едва не задохнулся. Напряжение скрутило каждую мышцу в теле, и только поэтому он не вскрикнул, когда Лиарса обхватил ладонью каменный член. Митенку и наладонник он не снимал, и контраст гладкой кожи горячих пальцев и грубой кожи холодных ремешков его брони был ошеломительным. Металлический замочек наладонника ощутимо кольнул поджавшиеся яйца, когда Лиарса двинул рукой — сперва осторожно, примериваясь, а потом уже всерьёз, крепко сжимая пальцы. Темп он сразу взял быстрый, открытая головка члена то и дело проезжалась по сухой ладони — в обычном состоянии это было бы неприятно, даже болезненно, но сейчас Ра-Шина просто размазывало от интенсивности ощущений. Он застонал, подаваясь бёдрами навстречу движениям руки — громкий хриплый стон эхом отразился от стен — откинул голову, хорошенько влепившись затылком в камень. Боль всё ещё была удовольствием и подбросила едва не до пика, он распахнул зажмуренные глаза, чтобы увидеть напротив такие же распахнутые серые глаза Лиарсы. Прозрачная радужка немного подсвечивалась изнутри, адреналин дополнительно вскипятил кровь. Волны жара прошили всё тело, и Ра-Шин со всхлипом кончил, мучительно содрогаясь всем телом. Лиарса осторожно отодвинулся. Ра-Шин попытался устоять на ногах, но колени подломились, и он просто сполз по стене на пол, обессиленно закрыв глаза. Лопнула верёвка, стягивающая плечи — онемевшие руки бессильно обвисли вдоль тела, — а потом Лиарса заботливо застегнул на нём штаны. К губам прижался гладкий край пузырька. — Пей. Ра-Шин послушно глотнул прохладную жидкость, по бодрящему вкусу опознав лечебное зелье, и подумал, что по голосу Лиарсы совершенно непонятно, как он относится к тому, что сейчас тут произошло. Злится он или нет. Пришлось открыть глаза. Лиарса сосредоточенно откручивал крышку второго пузырька. — Ты злишься. — Да, — подтвердил Лиарса. Ра-Шин хотел спросить — на него, за эту выходку, или на себя, за то, что поддался, но какая-то непостижимая связь, которая до сих пор работала только между ним и Ясным-как-Ночь, включилась и здесь. — Не на тебя, — Лиарса серьёзно посмотрел ему в глаза. — На того, кто это с тобой сделал. Кем бы он ни был. Пей. Обострившимся шестым чувством Ра-Шин понял, что речь идёт вовсе не про плен, но слов для этого откровения не нашлось, и он молча прижался губами к стеклянному краю. Второй пузырёк ощутимо взбодрил. Он с сожалением почувствовал, как покидает тело сладкая истома, попробовал пошевелить руками — мышцы неохотно отозвались. Лиарса достал третий пузырёк. — Пей и пойдём домой. Ра-Шин допил и покачал головой. — Не пойду. Они забрали твой браслет и мои ножи. Браслет продали, ножи на поясе одного альтмера… Лиарса сел рядом с ним на пол, но из поясной сумки достал не очередное зелье, а серебряный широкий браслет и, когда Ра-Шин торопливо протянул дрожащую руку, сам застегнул замочек на запястье. — Мы тебя нашли по нему, — сказал Лиарса, не выпуская его руку из ладоней. — Его продали в Гильдию воров Рифта, на нём — моё имя, и один мой знакомый прислал мне весточку. И ножи мы нашли, они у Ясного. И даже Уголёк нашёлся. Пойдёшь домой? Ра-Шин молча посмотрел ему в глаза — всё ещё слишком светлые, Лиарса до сих пор не успокоился — и кивнул. Он пошёл бы за ним в Обливион. И ещё дальше.