***
В этой деревне фамилия Ли не несёт в себе ничего хорошего. Её не существовало вовсе, пока однажды из ниоткуда вдруг не появился ребёнок. Никто не знал, чей он. Никто не хотел принимать его к себе. Поэтому семья Бан, как главный род, была вынуждена забрать его на попечение. Чану тогда было всего семь, но он уже знал, что рано или поздно статус старшины перейдёт и к нему. Он готовился к этому. Именно его голос стал решающим, чтобы брошенного мальчишку не оставили в лесу на растерзание волкам. Но умерить людской гнев к нему он был не в силах. Его прозвали “этот”. Потому что считали его недостойным даже имени. “Этот” — как ненужная вещь, как отродье, как всеобщее проклятье — Ли. Маленький Чан не понимал, почему его ненавидят. Он дал ему имя сам. Минхо. Как дружелюбие, как интеллигентность, как великий тигр. Он видел в нём те качества, что отрицали остальные. А через год на пороге гостевого дома появился маленький свёрток. Глава Бан открыл его и обомлел. В нём лежал младенец, совсем крохотный, с чистейшим лицом, поцелованным Солнцем, и золотыми, как свет, волосами. Его красота была несравнима. И всё-таки он был подкидышем. Поэтому ему дали фамилию Ли. Фамилию оставленных, покинутых, презираемых. Но дали имя. Феликс. Как счастье. Отношение жителей к этому малышу было двойственным. Никто не мог не зачароваться этим прекрасным лицом, но его происхождение также никто не мог отбросить. Когда Феликсу было уже около четырёх, соседские дети прозвали его Чародей и по примеру взрослых стали избегать. Кличка эта не казалась мальчику обидной, но дружить с ними он очень хотел. Подросший Минхо, увидев его слёзы, встал на защиту. Много времени и сил потратил, добиваясь для младшего хорошего расположения. Вдвоём они ходили по домам, предлагая свою помощь, работали в огородах и на общем поле и не просили ничего взамен. Чуть позже Феликса взял в свои ученики священник, и каждый день с рассвета до заката тот проводил в часовне. А Минхо долго уговаривал главу семейства Бан научить его охоте. И когда тот согласился, быстро начал показывать успехи, и вскоре ему разрешили ходить в лес одному. Он приносил много добычи, отчего недоверие людей потихоньку сменялось равнодушием, что для него было уже достаточно. Минхо считал их братьями. Самыми близкими людьми, связанными нелёгкой судьбой под названием Ли. Чем старше они становились, тем больше старались угодить другим. И потихоньку их перестали считать оборванцами, начали к ним прислушиваться, а кто-то даже пускал к себе за порог. Прошли годы. По достижении совершеннолетия Бан Чан принял главенство. И первым его решением, как старшего, была постройка отдельного дома для семьи Ли, что всё это время жила у него. Против этого оказались лишь немногие, кто до сих пор сомневался в отсутствии у них проклятья. В остальном же слова Чана всегда принимались единогласно. Поворотным моментом в судьбе братьев Ли стал этот злополучный день, когда деревенские мальчики вспомнили старую кличку Феликса. — Как тебя ещё земля только носит, Чародей. Ты околдовал всех! Ты просто пользуешься своей силой, чтобы тебе доверяли, а потом предашь нас! Они прижали его к стене за баней, где их скорее всего никто бы не услышал. Ребята были больше него, в разы крупнее. У него против них не было и шанса. — Это не правда, — дрожа, уверял их подросток, — Это всего лишь клевета. Одумайтесь! Вы идёте против Бога! — Не прикрывайся святыми, засранец! Всевышнего с тобой никогда не существовало. Ты отродье Дьявола! В его прекрасное лицо прилетел кулак. Потом ещё один. Мальчишки били, не щадя, стараясь изуродовать его как можно сильнее — снять с него проклятые чары. — Вы что творите?! — из-за угла вдруг выскочил Минхо. — Ещё один отброс пришёл, — усмехнулся самый крупный из них, — Изгоняем из него чертей, не видишь что ли? Ли не успел дослушать, тут же набросился на него с кулаками, но, как и младший брат, сам уступал в размерах, оттого отлетел на землю сразу же, как приблизился. — Фу. Ребят, он точно бешеный. Какая-нибудь лесная дичь на охоте укусила. Пойдёмте отсюда! — Да вы… — Минхо хотел дать отпор, хотел защитить, но его сил было недостаточно. Чан ничего не успел понять, когда в дом его влетел разъярённый старший Ли. — Куда ты только смотришь, Бан?! Где ты есть, когда над другими издеваются? — Подожди, успокойся! Что произошло? Парень медленно стал наступать на главу, с каждым шагом отодвигая его к стене. — Феликса избили! Как ты мог такое допустить?! — он резко подскочил к нему, с силой хватая за грудки. — Я ничего не знал, честно! Минхо, успокойся! — Чан был напуган. Он не знал, что ему делать. В глазах Ли плескалась буря злости. Казалось ещё чуть-чуть, и она вырвется наружу, разрушая всё на своём пути. И когда он подумал об этом, в голове пронеслась мимолётная мысль, что в парня вселился бес. — Я вижу… — тихо, с нажимом выдавил из себя Минхо, — Глаза выдают тебя, Бан Чан. Ты тоже считаешь меня ребёнком Сатаны… — Нет! Это не… — Лжёшь! Достаточно! Минхо передёрнуло. В белках глаз от гнева лопнули капилляры, заливая их красным. — Ненавижу тебя, — медленно шепчет Ли, делая акцент на каждом слове, — Видеть больше не хочу твои глаза. Он не сдерживал себя, когда сделал это. Когда пальцы его мгновенно впились в чужие глазницы, безжалостно вырывая их. Чан не успел понять. Он мог только кричать от невыносимой боли, беспомощно прикрывая лицо руками. На шум сбежались местные. Первые мужики, которые вошли в дом, увидели, как глава упал на колени, продолжая срывать свой голос и потихоньку хрипнув от этого. Минхо резко обернулся, заставляя своим видом ужаснуться их ещё больше. — Дьявольское отродье выдало себя! Оно напало на главу! — раздался грозным кликом приговор. Его схватили и выволокли на улицу. Собралась толпа, в которую его остервенело закинули и начали бить. Кто пинал ногами под рёбра, кто закидывал камнями в голову, кто палками стучал по ногам. Он прикрывался, как мог, но это его не спасало. Люди злее самых страшных чертей. И когда они объединяются в отмщении, они смертоноснее самых лютых медведей. — Посмотрите туда, — указал пальцем рослый молодой парень, — Это его чёртов брат Чародей! — Внутри него тоже есть демон! — Взять его! Все кричали наперебой, надвигаясь на беззащитного юношу, который лишь зажмурился и быстрым шёпотом начал читать молитву об искуплении, не двигаясь с места. — Постойте! — остановил их отчаянный вопль. Чан стоял на лестнице гостевого дома, цепляясь двумя руками за перила. Перед его глазами наступила тьма, а слуху препятствовал накативший огромной волной страх. — Бан Чан! Старшина! — Из толпы послышались шокированные охи от его вида. По бледному лицу стекали густые дорожки крови. Какие-то из них скапливались на подбородке, опадая каплями на землю, какие-то уходили по шее, впитываясь в рубаху. — Не трогайте их! — дрожащим голосом просил глава, — Ни Феликса, ни Минхо! Никому нельзя к ним даже прикасаться! Я запрещаю! Ноги его подкосились, и он осел вниз, продолжая мёртвой хваткой держаться за перила. Народ тут же повалил к нему, забывая о побитых парнях. Феликс ошеломлённо открыл глаза. Он видел Чана, видел Минхо, и в голове сама собой складывалась картинка. — Брат, как ты мог? — неверяще шептал он, опускаясь рядом со старшим, — Тебе не надо было за меня заступаться. Минхо, зачем ты возложил на себя этот грех? — Прости, Ликс… — тот говорил еле слышно. Он не мог пошевелиться. На его теле не осталось ни одного живого места. Их заперли в своём же доме на три дня. Три долгих дня без еды, воды и света. Наедине с оставшейся болью. Всё, что у них было, — только они сами. Но сил на разговоры не хватало. Они могли лишь быть рядом, поддерживая друг друга теплом своего тела, не останавливающимся дыханием и биением сердец. Они боялись умереть. А потерять другого боялись ещё больше. Когда через три дня дверь открылась, ослепляя парней солнечным светом, на выходе стояли несколько людей, среди которых был Бан Чан. Глаза его были перевязаны, а сам он опустил голову. Один мужчина придерживал главу за плечо, не давая ему ни упасть, ни развернуться не в ту сторону. — Эти три дня происходило всеобщее совещание, — негромко говорил старшина, но так, чтобы его точно услышали, — Итоги таковы: Ли Феликс остаётся под нашим надзором, пока мы не будем убеждены, что тот не принесёт опасности. — Да в каком месте Феликс опасен? — хрипло выдыхает Минхо. — Тебе, отброс, слова не давали! — прикрикнул на него ещё один мужик, чуть более крупный в плечах. — Всем молчать! — рычит Бан, — Ли Минхо! Чан замолчал на пару секунд, собираясь с духом. Слова дались слишком тяжело. — Ты изгнан из деревни. Тебе больше нельзя появляться здесь, даже если… Он запнулся. Он не мог говорить такое ему. Поэтому за него договорил тот, кто сейчас удерживал его. — Даже если ты останешься живым в этом чёртовом лесу! Проваливай отсюда! Прямо сейчас! — Не кричи… — предупредил глава, на что тот выпрямился, как струнка, — И не гони его за шиворот. Он сам уйдёт. Минхо не мог двинуться с места. Приговор ошарашил его, приковал тело к земле тяжёлым грузом. — Но Чан… — Молчи. Я всё сказал. Он несильно сжал руку, которая держала его плечо, и развернулся, намереваясь уходить. Остальные люди пошли за ним. Бан Чан чувствовал, что ещё немного и сорвётся. Он не мог так поступать с семьёй Ли, но не мог и пожертвовать доверием жителей. Для всех троих физическая боль ощущалась даже вполовину не такой сильной, как душевная. Никто из них не мог принять изгнания старшего Ли. И никто не представлял, что каждый считал виноватым самого себя. Феликс — за то, что случилась эта ситуация. Минхо — за роковую вспыльчивость. Чан — за то, что вместо помощи просто бросил их. Но друг друга никто не винил.Во мгле прошлого
29 апреля 2024 г. в 09:20
Тишина, наступившая после ухода Минхо, никак не совпадала с обычным ночным гулом и шорохами. Казалось, будто природа разделяла всеобщее удивление.
Придя в себя и чуть откашлявшись, Бан Чан обратился к ребятам:
— Я поведаю вам, только если вы уверены, что хотите видеть это.
Парни боязливо переглянулись. В голосе старшего слышалось сомнение и какая-то толика смущения, что никак не вязалось с его жизнерадостным образом, к которому они привыкли за эти два дня.
— Видеть что? — тихо спрашивает Джисон.
Тот несмело поджал губы и вместо ответа потянулся к своей панамке. Приподняв её и несколько кудряшек, закрывающих лицо, он показал им. Глазницы его оказались пусты. В тусклом свечении пары маленьких свечек его вид пугал не на шутку.
— Я слеп. И Минхо к этому причастен. Но я не виню его. Никогда не винил.
Он опустил панамку обратно. Ребята в шоке прикрыли руками рты, не смея даже дышать.
— И… Как это произошло? — шёпотом спросил Чанбин.
— Вы точно хотите знать?
Хан быстро закивал головой, но вспомнив, что человек перед ним его не увидит, открыл рот, чтобы согласиться вслух, однако это сделал за него Со. А Хёнджин сидел белее мела, так и не сумев отвести взгляда от уже скрытых глаз.
— Не думаю, что вынесу это…
— Хорошо. Тогда сделаем так.
Бан Чан встал из-за стола и пошёл к шкафчику, где хранились баночки с травами. Достав одну из них и немного понюхав, он кивнул сам себе и вернулся к ребятам.
— Это розмарин, — объяснял он, доставая слегка засушенную траву, — Он имеет много полезных свойств, в том числе помогает восстановлению памяти. Феликс, будь добр, поставь воду кипятиться.
Парень пододвинул тому опустевший чайник, а сам стал медленно обрывать розмарин по кусочкам и класть в маленькую чашку, которая стояла лишней всё это время. Она предназначалась для мальчика, который гулял везде и сразу, но не была наполнена, потому что уходил тот всегда также быстро.
— Когда он заварится, вам нужно будет его выпить и идти спать. Вы сами всё увидите. Так будет проще, чем объяснять словами.
Услышав, что вода в чайнике уже бурлит, Чан снова поднялся, чтобы снять его.
— Ты уверен? — Феликс, стоявший у печи, легонько касается его плеча, чтобы тот остановился, — Может, лучше я?
— Нет, Ликс. В данном случае моя память достовернее. Ты знаешь не всё.
Глава аккуратно снял с себя чужую руку и продолжил своё дело. Заливая розмарин тонкой струйкой горячей воды, он шёпотом приговаривал:
— Со слезами горючими, со страхом бывалым течёт водица, забирая мою мысль с собою. Да соберёт её крупицы хладеющий пар, травою целебной напитанный. Восстанови, отвар, забытые события и сохрани о них воспоминания. Отдай их дремлющим, желающим знать, да не тревожь покой тех, кому сон твой не нужен.
Чашка наполнилась до краёв, и как только вода собиралась вылиться, Чан закончил свою речь. Последняя капля упала на поверхность, заставляя её опасно колебаться, но в итоге она невидимой плёнкой удержалась на месте. Подождав в молчании несколько минут, парень позволил ребятам взять её.
Джисон слегка трясущимися руками потянулся к кружке. От его касания вода всё-таки немного пролилась, горячим потоком протекая сквозь его пальцы, однако он сжал их на стекле ещё крепче.
— Ты боишься, — Бан Чан не спрашивает, утверждает, — Тебе не стоит, если…
— Всё нормально, — прерывает его тот, — Я хочу знать.
Хан медленно отпил отвар до половины. В нос бил пряный запах розмарина, а вкус его был чуть островатым. Передавая его Чанбину, парень вздрогнул, и друг перехватил норовящую выпасть чашку.
— Джи, ты чего это? — взволнованно спросил тот.
— Не знаю. Прости, я пойду, пожалуй.
Со смотрел, как он уходит наверх, и прежде чем пить отвар самому, посмотрел на Хёнджина, взглядом спрашивая, точно ли он не будет. Хван помотал головой.
— Ну, как знаешь, — произнёс Чанбин. Залпом залил в себя напиток и пошёл вслед за Джисоном.
— А ты пойдёшь спать? — осведомился у оставшегося Бан Чан.
— Если ты не прогоняешь, то я бы ещё посидел немного.
— Нет, что ты. Я только с радостью. Поговорим о чём-нибудь другом…