«Я себя сегодня не узнаю, То ли сон дурной, то ли свет не бел. Отдавай мне душу, мой гость, мою, А не хочешь если, бери себе». - Мельница - Рапунцель.
***
Прошедший получасом ранее проливной дождь принес долгожданную прохладу и свежесть. В воздухе отчетливо пахло хвоей, прелой листвой и мокрой землей. Дождевые капли еле слышным шорохом перетекали с листьев и веток деревьев, чтобы упасть во влажную почву, густо покрытую опавшими листьями и старой хвоей. Стволы высоких стройных сосен казались почти черными от влажности на фоне все еще не спокойного сине-белого неба, проглядывавшего меж кронами старых деревьев. Микаса полной грудью вдохнула воздух, чутко прислушиваясь к родным звукам леса, к далекому щебетанию птиц и треску мощных стволов, покачивающихся от стихающих порывов ветра. Она скинула туфли еще у входа в лес, но почему-то забыла, где именно их оставила. Не то чтобы это сильно волновало. Она посмотрела на свои босые ноги, повлажневшие и облепленные листьями, хвоей и кусочками земли. Пошевелила пальцами, пропуская влажную почву сквозь них. Каждый шаг детских ног сопровождался тихим влажным шорохом листвы, тут же тонувшем в отрешенных звуках леса. Прохладный ветер приятно холодил кожу, но вызывал противные мурашки, особенно остро растекавшиеся по позвоночнику и затылку. Поежилась, передернув плечами, отмечая, что бродит по лесу в одной ночной рубашке. Становилось холоднее. На лес будто слишком стремительно опускались сумерки, принося с собой вечернюю прохладу. Микаса сощурила глаза, понимая, что ориентироваться становится все сложнее из-за густой полутьмы, туманом повисшей меж черных стволов. Тропинка едва проглядывалась в обрамлении далеких огней. Микаса не понимала, что это такое, и не помнила, чтобы видела их раньше. Вмиг сделалось не по себе. В лесу стало слишком тихо: не слышно было ни щебета птиц, ни шороха падающих капель, ни шума ветра, остался только треск стволов. Исчез даже звук ее шагов по влажной почве. Девчонка оглянулась, обхватив озябшие плечи руками, но вместо пройденной тропинки и крыш Сигансины, оставшихся о подножия гор ее поселения, обнаружила только темную тропу, ведущую вникуда, словно дальше был обрыв и никакого города. Может быть, из-за дождя? Микаса вглядывалась в сизую пустоту, отмахиваясь от тумана и отчего-то боясь повернуться обратно. Замерла, не зная, куда себе деть. Но ведь там ее дом, мать с отцом. А позади что? Только обрыв. Глубоко вдохнув, Микаса повернулась обратно к тропинке и почти вскрикнула от неожиданности, когда глаза выхватили в темноте точеную женскую фигуру в серебристо-белом кимоно. К его краю прилипли влажные листья, ярко выделявшиеся на фоне дорогой белой ткани. Длинные черные волосы гладким блестящим водопадом спадали почти до середины спины. Микаса в нерешительности замерла, сжав подол ночной рубашки в кулаках. Фигура казалась смутно знакомой и чужой одновременно. Вот незнакомка подняла тонкую белую руку и поманила к себе, не поворачиваясь, а ласковый женский голос произнес: «Микаса, пойдем домой милая». Микаса вздрогнула, почувствовав болезненный укол в груди и радостное предвкушение объятий. «Мама!» Она со всех ног бросилась к незнакомке, обхватила руками точеный стан, прижимаясь лицом к ее пояснице — незнакомка так и не повернулась, лишь погладила ладонью по макушке и повторила: «Идем, нам уже давно пора». Микаса послушно вложила ладонь в прохладную руку женщины и, слегка пружиня на каждом шаге, с улыбкой зашагала рядом с красавицей-матерью, которая словно плыла в своем прекрасном одеянии. Микаса, не в силах сдержать своего счастья, лишившего и ощущения холода и страха, начала себе под нос напевать веселую мелодию какой-то детской считалки, которую слышала в Сигансине от мальчишек. Правда, текст не совсем приличный, но от Эрена другого и ожидать не приходилось, так что Микаса только напевала мелодию. Вкрадчивый женский голос присоединился к ее детскому и высокому, вторя мелодии и крепче держа за руку. Микаса подумала, что может разорваться от блаженства, которого в ней стало так много для одного детского тельца. Стало слегка грустно, что с Эреном теперь придется видеться гораздо реже, но это ничего. Все равно с мамой лучше всего. Ей не терпелось рассказать ему, что у нее снова есть мама. Нужно было познакомить ее с госпожой Йегер, они бы наверняка подружились и пили чай, пока Микаса, Эрен и Армин гуляли по Сигансине. Мальчишки могли бы приходить и в ее горы, а она бы показала, как ориентироваться в лесу и как собирать грибы и ягоды. От радости Микаса не заметила, как они дошли до смутно знакомого места. Повсюду все так же был туман, в котором едва заметно отражались дома с желтыми огнями. А вот и ее дом, такой знакомый, стоит целый и мигающий окнами, хоть и плохо различимый из-за дымки. Она начала чувствовать, что каждый шаг дается все тяжелее от того, что ноги начали вязнуть в размытой земле, которая словно норовила засосать по самые щиколотки. «Мам, подожди, я не успеваю», — мать не ответила, продолжая напевать мелодию, и все так же крепко держа за руку. Микаса, потеряв улыбку, озадаченно смотрела в затылок матери, слыша отвратительные чавкающие звуки при каждом шаге. Похоже было, словно земля ела кого-то. «Мам?..» Микаса опасливо опустила глаза и тут же застряла в чавкающей земле, увязнув почти до колен, не в силах пошевелиться. «Мама! Я застряла!» — женщина продолжала безучастно идти вперед, больно оттягивая руку девочки. Микаса вскрикнула от боли, на глазах проступили слезы от обиды и страха. Она упала на землю, тут же запачкав рубашку и лицо в густой грязи. Мать продолжала тащить ее за собой уже по земле, не замедляясь ни на шаг и не обращая внимания на плач дочери. Сморгнув слезы, Микаса обнаружила, что туман рассеялся и вокруг видны уже не дома, а могильные камни с увядшими цветами и свечными огоньками. Она в ужасе ахнула, попыталась встать, опершись на руку матери, но нечаянно упавшим на подол кимоно взглядом увидела то, что подняло дыбом волосы на затылке. Нет ног, ее мать парила по воздуху в паре сантиметров от земли. «Юрэй…» — пронеслось в голове. Микаса вдруг отчетливо узнала кладбище, на котором она видела родителей в последний раз прежде, чем их закопали. Она отчаянно начала выдергивать руку из стальной хватки, захлебываясь слезами, но ничего не получалось. Словно вся ее недетская сила куда-то исчезла. Впереди показалась знакомая могила, только разрытая. Микаса с удвоенной силой начала брыкаться и вырывать тощую руку, хватаясь пальцами за соседние могилы. Земля забивалась под ногти, камни обдирали пальцы, вызывая жуткую боль. Она едва могла видеть дорогу из-за слез. Вдруг женщина выпустила ее руку. Микаса упала лицом в землю, схватив пару комьев ртом. С трудом приподнялась на трясущихся руках, глотая слезы и отплевываясь от земли. Она подняла взгляд заплаканных глаз наверх, вглядываясь в явственно призрачную фигуру над собой, застывшую рядом с могильным камнем ее матери. Микаса вся задрожала, не переставая плакать, и слабым голосом выдавила: «Мама…» Женщина неожиданно повернула голову, и Микаса в ужасе отпрянула, тут же упав на землю спиной. Лица не было, вместо него лишь пустой кожаный мешок в обрамлении черных волос. «Ноппэрапон…»* — сухими губами прошептала девочка, в ужасе расширив глаза. Она помнила, что этот ёкай не нападает, чтобы убить, лишь пугает. Но это был не просто ёкай. Это было словно злое ожившее воспоминание. Безликая женщина, тем временем, развела руки, шипя откуда-то зловещим голосом: «Что же ты, дочка, не захаживаешь домой? Тебе тут все приготовлено, и кроватка застелена». Рядом с демоном показалась маленькая разрытая могила, пустая, но словно подготовленная для ребенка. Микаса тяжело и часто задышала, пытаясь выпутаться из вязкой жижи, приобрётшей красно-коричневый оттенок. Та продолжала чавкать, утягивая ее руки и ноги все глубже. «Все втроем снова вместе, как ты и хотела! Ты же хотела быть с нами? Ты же хотела умереть тоже, чтобы быть рядом со мной навсегда!» — демон продолжал измываться. «Не хочу!» — Микаса перевернулась на живот и поползла, отчаянно хватаясь за землю растопыренными пальцами, пока ноги утягивало все глубже. Глаза дико озирались, пытаясь найти хоть один вариант спасения. Сзади раздался истерический хохот, рассекающий воздух свист и треск ломающихся костей. Микаса обернулась — демон с диким хохотом рубил свое тело топором, рассекая плоть вместе с костями. Тошнотворно горячие брызги летели во все стороны, от тела с чавканьем отваливались куски кровавой плоти. Микаса в ужасе закричала, раздирая ноги и руки до мяса в попытках выползти из утягивающей по пояс земли, слыша за спиной оглушительное: «Снова вместе! Снова вместе! Не спасла! Не спасла!»… Микаса глубоко вдохнула до боли в ребрах, резко садясь на кровати. Ощущение, словно выплыла из глубокого болота и, наконец, глотнула воздуха. Тяжело и часто дыша, она одичавшим взглядом почерневших глаз пыталась оглядеть комнату, никак не останавливая взгляд. Глаза лихорадочно бегали по предметам, пока не наткнулись на окно. Микаса быстро спрыгнула с кровати, подбежала к окну и трясущимися руками с трудом выдернула задвижку, впуская в комнату прохладный ночной воздух. Широко раскрытым ртом вдохнула, пропуская его через все тело, и обессиленно упала на подоконник, свесив руки вниз. Из прикрытых глаз все еще катились слезы, но дыхание постепенно приходило в норму. Микаса, наконец, подняла глаза, вглядываясь в знакомый город, извилистые дорожки, посеребрённые крыши и извечные черные стены. Где-то там вдалеке, чуть правее угла ее обзора, дорога в горы и лес, где был ее дом. Микаса точно знала, почему ей это приснилось. Недавно она спросила Карлу, можно ли будет как-нибудь сходить на кладбище, где захоронены родители. Карла ответила неопределенно, явно не горя желанием, но и боясь обидеть отказом. Микаса и так все поняла. Женщина боялась, что это еще сильнее ударит по детской психике, и была в какой-то мере права. Этот поход был бы ничем иным, как попыткой убедить саму себя, что больше никакой хижины, мамы и папы нет. Слева сонно простонал Эрен. Микаса аккуратно прикрыла окно, запоздало вспомнив, что она тут не одна. Постояла с минуту, глядя на сонное лицо мальчишки, и, ведомая непонятным порывом, подошла к его кровати, присела на пол рядом так, что ее лицо оказалось на уровне его лица. Она внимательно вглядывалась, вдыхая едва уловимый запах свежести от его постельного белья. Неуверенно протянула руку и осторожно провела по челке. Симпатичный. Пока не раскрывает рот. Микаса тяжело вздохнула и развернулась, упираясь спиной в бок его кровати. Сейчас бы самое время разрыдаться, но слезы как-то не шли. Только внутри было отвратительное, но уже достаточно знакомое чувство, словно что-то вырвали с корнем, с мясом и оставили зияющую рану. Она бы предположила, что это сердце, но доктор Йегер рассказывал об анатомии, и физически такое было невозможно. Но отчего-то было холодно, пусто и, по ощущениям, пульсировало открытой раной. Мать снилась не впервые, но чаще это были только воспоминания о прошлом или воспоминания о ее смерти. Воссоединение снилось впервые. Обрести, чтобы вновь потерять, обнаружив за личиной мамы жуткого демона, желающего ей смерти. Что он кричал? Она просила умереть вместе с ними? Микаса шмыгнула носом, безразлично глядя в пол. Может и так. Может, и просила. Она плохо помнила первую неделю дома у Йегеров, но было непросто. Да и от подобных мыслей никуда не денешься, когда становится совсем тоскливо и одиноко. Захочешь даже смерти, лишь бы быть поближе к матери. Вот как сейчас. Микаса раздраженно стиснула зубы. Ну уж нет. Встала с пола. На секунду повернулась, чтобы поправить одеяло Эрена. Взяв из-под своего матраса тетрадку с карандашом и самодельную куклу подмышку, вышла из комнаты. В кухне все так же была тишина, только стрелки часов мерно отстукивали время. Три часа ночи. Вряд ли кто-то встанет в это время. Она усадила куклу на подоконник напротив себя; захватив свечку и спички, подожгла и поставила источник скудного света туда же, на подоконник. Сама села рядом и раскрыла тетрадь. Около месяца назад она решила попробовать записывать разнообразные кайданы ее народа, которые рассказывала мать, но меняя детали на свой лад. Удивительным образом это помогало прийти в себя и справиться с тревогой. В отличие от жизни и ее недавних событий, в этих сюжетах она сама была разными ёкаями и юрэй, мстительными душами, жаждущими чужой боли и разрушений. Микаса чуть смочила карандаш языком и принялась старательно выводить буквы. "…Его имя было — лесник Хоичи. В его лице не было ни капли раскаяния, когда он раз за разом вонзал топор в белое тело очередной жертвы. Это снова женщина. Снова красивая, которая бы и не посмотрела на него. Ее белое тело стало скользким от крови и рыхлым от множества глубоких ран. Он хотел изрубить ее полностью. Он любил уничтожать красоту, потому что не мог ей обладать… На его счету были сотни жертв. Так много, что он уже не помнил лиц, они слились в одно, но он помнил крик каждой из них. Упивался этим звуком, вспоминая. Он рубил их, резал, душил, уничтожал их тела. Ему было мало убить, он хотел изуродовать: лишить рук и ног, отрезать нос и грудь, исколоть всю кожу. Он был отвратителен внутри и снаружи. Его лицо исполосовано царапинами от ногтей не желавших умирать женщин. Он был крупный, коренастый, горбатый и с тяжелым запахом алкоголя, смешанного с потом. Когда он насытился очередным убийством и чувством собственной безнаказанности, то утер мокрое лицо, красные от крови липкие руки вытер о штаны. Насвистывая мелодию, направился восвояси. А ее тело, измазанное в крови и земле, продолжало лежать неподвижно. Слетались вороны… Он не знал, что возмездие придет по его душу сегодня. Сегодня, когда он будет идти сквозь знакомый с детства лес к пивнушке, он встретит женщину. Молодую и красивую. Ее кожа бела, ее зубы как жемчуг, ее волосы доходят до пояса, чернее воронова крыла. Она приветливо улыбнется красными как кровь губами и ласково поманит к себе. Пригласит в дом уставшего путника, прикрываясь зонтиком. Его одолеет любопытство и похоть, желание воспользоваться ей и уничтожить. Он спросит ее имя, но она лишь рассмеется. Он увидит только ее губы, изогнутые в улыбке. Он последует за стройной незнакомкой в чащу. Она проведет его домой. Усадит на самое почетное место. Нальет саке. Он выпьет. Еще и еще. Она лишь загадочно улыбнется. Он потребует: «Убери зонт, чертовка, дай мне убедиться, что твои глаза так же красивы, как тело». Она эхом ответит: «Как пожелает мой господин». Она уберет зонт, и он увидит зияющие черными дырами пустые глазницы. Он испуганно отползет. Она взмоет над полом, стремительно подлетит и поднимет раскрытые ладони с широко распахнутыми глазами посередине. «Лесник Хоичи. Наконец-то я нашла тебя», — скажет с улыбкой, приблизив ладони к его мерзкой роже. Он закричит, узнает свою первую жертву. Его голова начнет трещать от сотни криков убитых им женщин. Их лица пронесутся перед его взором, когда мстительная Тэ-но ме** рассмеется красными губами и с размаху обрушит свои когтистые руки на его лицо. Она сдерет кожу с его лица, когда он еще будет жив. Она оторвется с треском. Он закричит от боли. Его лицо — кровоточащая мясная маска. Она вдавит глаза глубоко в его череп и вырвет мерзкий язык с корнем, чтобы он захлебывался от крови. А затем, когда насытится его болью, наконец, повалит на циновку и острыми зубами вопьется в горло. Вырвет его глотку и будет пить кровь, пока он полностью не иссохнет… Она знает, что так произойдет. Он зашел в знакомый лес и направился к пивнушке. Она приветливо улыбнулась из-под…" — Ты чего тут делаешь? Микаса вздрогнула всем телом и уронила карандаш, резко оборачиваясь на источник звука. Эрен, сонно потирая глаза, но с уже нахмуренными бровями, глядел на нее, стоя в дверном проеме. Все тело прошиб холодный пот. Слишком увлеклась, не заметила. — А… а т-ты? — дрожащим голосом, не отрывая взгляда, спросила она, не смея двигаться. Эрен приподнял бровь. — Я воды шел попить, — он прошлепал босыми ногами до стоящего у печи ведра с питьевой водой, по пути захватив жестяную кружку. Микаса судорожно попыталась спрятать тетрадь за спину, пока он не смотрел. — Ты окно не открывала сегодня? — Н-нет, — Эрен скептически покосился на нее. — Да. — Закрыла неплотно, там холодно теперь. — Прости, мне жарко было. — Да ничего, — он сделал еще несколько жадных глотков и поставил кружку, утерев рот ладонью. — А в кухне типа прохладнее, да? — с усмешкой он повернулся к ней лицом. Микаса почувствовала, как ее лицо залило жарким румянцем. Глаза начали лихорадочно бегать, пытаясь придумать, что соврать, чтоб не пристал. — Врать не умеешь, — заметил Эрен, подходя. — Я видел, ты что-то писала. — Я? — Ну явно не я. Кто вообще по ночам пишет? Микаса сокрушенно опустила голову, сжимаясь всем телом. — Покажи, что у тебя там, — Эрен подошел еще ближе, протягивая руку. Микаса мигом метнула в него полный ужаса взгляд и прижала руки к спине, куда спрятала тетрадь. — Нет. — Да ну хватит. Я ведь уже не отстану. На меня, что ли, жалуешься в тетрадку свою? — сонливость во взгляде полностью исчезла, сменяясь азартным блеском глаз и улыбкой на губах. — Отстань, сказала! Не дам. Эрен закатил глаза. — Ой, ну и ладно. Не очень-то и хотелось читать девчачьи секретики, — хмыкнул он с долей надменности и повернулся, чтобы уйти, но тут же резко сделал выпад, чтобы выдернуть тетрадь. Микаса машинально дернулась и с силой пихнула рукой в солнечное сплетение. Мальчишка отлетел на пару метров и упал на пол. Микаса испуганно уставилась на собственную руку. Перевела взгляд на перекошенное от злости лицо Эрена. Он сдвинул брови, провел рукой под носом, и рывком оттолкнулся от пола, поднимаясь на ноги. Взгляд стал таким колючим, что она невольно поежилась, прижимая колени к груди. — Ну и черт с тобой, сумасшедшая, — выплюнул он, больше не подходя ближе. — Девочки себя так не ведут вообще-то. — Тебе-то откуда знать, как они себя ведут? Девочки с тобой не общаются. Эрен злобно зыркнул на нее. Отвернулся и пошел мимо нее к выходу с кухни, бросив через плечо: — Вот сейчас пойду расскажу маме, что ты не спишь и свечи зазря жжешь… — Благородный, как настоящий рыцарь, — передразнила Микаса ему в спину. Наконец, его фигура скрылась в темноте. Она прислушалась к затихшим шагам и шумно выдохнула, прикрывая глаза. Плохо получилось, но ничего больше не оставалось. Микаса осторожно достала тетрадь из-за спины и склонилась над полом, чтобы достать карандаш. В этот момент раздался быстрый топот и тетрадь вырвали из рук. Микаса в ужасе дернулась забрать, но Эрен проворно отскочил. — Ловкий, как настоящий рыцарь, — самодовольно провозгласил он. Микаса спрыгнула с подоконника. — Отдай! — получилось слишком громко. — Тщ! — Эрен прижал палец к губам. — Мама проснется — оба получим. Еще и писульки твои прочитает. Микаса обреченно села на подоконник, до боли сжимая ткань рубашки в кулаках. В глазах стало горячо, в ушах застучала кровь. Вот и все. Сейчас посмотрит, скажет маме, она — отцу и ее выгонят. Посчитают ненормальной. Или вообще сдадут в какую-нибудь лечебницу, а там недалеко и до притонов с загадочными «шлюхами». Эрен осторожно листал тетрадь, пробегая глазами по строчкам. Микаса кусала губы, понимая по степени округления его глаз, когда именно он прочитывал многочисленные моменты с кровью, расчлененкой и описанием призраков и демонов. — Это… это что? — наконец выдавил он сиплым голосом, не отрывая взгляда от страниц. Микаса с ужасом вспомнила, что к некоторым историям еще и делала рисунки. Сердце забилось чаще. — Откуда ты это взяла вообще? — Эрен поднес к круглым глазам разворот с рисунком развороченных тел, которые пожирал ёкай. — Это наследие моего народа. Кайдан. Истории про призраки и демонов. В моей обработке, — обреченным шепотом добавила она. — Странное какое-то наследие. Неприятно читать, — заключил Эрен, закрывая тетрадь. Микаса подняла подбородок, задетая за живое. — И не должно быть. Эрен протянул тетрадь, все еще с подозрением в сощуренных глазах глядя на нее. Микаса с готовностью забрала, снова пряча. Эрен начал уходить, постоянно оглядываясь. — Может, ты не девочка вовсе, а одна из этих демонов? Не зря же меня укусила. Микаса сжала зубы. Ей часто хотелось стать одной из «этих демонов», но слышать это от него было как-то неприятно. — Все сказал? Иди спи, — она отвернулась, снова обнимая колени руками. В наступившей тишине снова было слышно тиканье стрелок часов. Уже почти пять. — Не все. Почему глаза красные? — Тебе какое дело? — недовольно буркнула Микаса. — Такое. Ты не просто так среди ночи вскочила. Кошмар приснился? — она не заметила, когда он успел подойти, и удивленно обернулась. Брови все так же сдвинуты, но голос изменился. Микаса оглядела его и снова отвернулась к окну. Эрен тяжело выдохнул тихое «ясно» и прошлепал обратно к печи. Микаса с удивлением наблюдала, как он взял ковш, налил туда молока из пузатой бутыли и пошел к печи. — Что ты делаешь? — Молока хочу согреть. Да-а, она сейчас долго будет рожать, — протянул Эрен, осматривая жерло печи, в котором уже успел зажечь огонь. — Ну хоть дрова есть. — Зачем? Ты же пил, — она непонимающе сдвинула брови. Эрен посмотрел на нее как на умалишенную и закатил глаза. — Да не мне. Тебе. — Я не просила. — Неважно. Тебе кошмар приснился. Мама говорит, что после кошмара лучшее средство — молоко с медом, легче успокоиться и уснуть. Микаса непонимающе захлопала глазами. Затем ощутила болезненный укол где-то в груди, в глазах снова защипало. Фигура Эрена, согнувшегося около печи, размывалась из-за возникших на глазах слез. Микаса из всех сил старалась их сморгнуть и не расплакаться, отвернувшись к окну. Тихий всхлип все же донесся. — Если хочешь, можешь рассказать про кошмар. Может, полегчает, — между делом предложил Эрен. Микаса замотала головой. Не быть слабой. — Не хочу. — Ладно, — просто кивнул он. — Не болит ничего хоть? — Нет. Просто ощущение, будто разодрали грудь изнутри и там теперь пусто, — ровным голосом сказала Микаса, глядя в окно. Эрен покачал головой и убрал ковш от печи, взяв полотенцем за ручку. — Серьезная рана, — аккуратно налил в большую кружку и отставил обратно. — От нее не поможет, конечно, но хоть поспишь. Он поставил кружку на подоконник рядом с ней. Сам подтащил стул и, развернув его спинкой вперед, сел сверху, укладывая голову на сложенные руки. — Спасибо, — прошептала, взяв теплую кружку. — Ага, — он протяжно зевнул и прикрыл глаза. Микаса сделала глоток. Теплая сладковатая жидкость проскользнула по пересохшему горло. Зияющую в груди дыру не согрела, но что-то в ней затрепетало или потеплело при взгляде на сонное лицо Эрена, пытающегося приоткрывать слипающиеся глаза. Что-то новое. Похожее на то, что она почувствовала, когда он повязал на нее шарф. — Как у тебя получается быть таким заботливым и таким засранцем одновременно? — тихо спросила она, неотрывно глядя на него. Эрен вздрогнул, приподнял голову и сонно улыбнулся. — Талант. Микаса тихо усмехнулась в чашку, делая еще глоток. — Мне показалось, ты испугался, когда прочитал мои истории. Эрен снова сонно захлопал глазами, поднимая голову. — Ну... это очень странно и скорее всего совсем не нормально, но… Такая уж ты, бывает. — А если я правда демон или чудовище? Эрен усмехнулся с закрытыми глазами, словно уже засыпая. — Да-а, с демоном мы еще не дружили. Он еще пару секунд посидел, слегка покачиваясь, затем резко распахнул глаза. В сиянии лунного света Микасе на секунду показалось, что они глубокого зеленовато-голубого оттенка, словно водоросли в чистой лесной реке. Она шумно вдохнула через нос. — Для чудовища у тебя очень красивые волосы. Блестят, — он снова широко зевнул и окончательно уронил голову на сложенные руки, засопев. Микаса удивленно заморгала. Покрепче обхватила чашку, отвернулась к окну и сделала большой глоток, пряча порозовевшие щеки и пытаясь усмирить участившееся сердцебиение.