Hold your hair in deep devotion (How deep?) At least as deep as the Pacific Ocean I wanna be yours Secrets I have held in my heart Are harder to hide than I thought Maybe I just wanna be yours I wanna be yours, I wanna be yours - Arctic Monkeys - "I Wanna Be Yours".
***
Перед глазами тесное переплетение колючих ветвей. Переплелись, словно прочная терновая вязь, так, что едва пропускали свет солнца, тусклым пятно расплывшийся вдали. Колючки зарослей больно царапали обнаженную кожу, впивались в ноги и руки, цепляли волосы, вырывая с корнем. Она пыталась защитить глаза ладонью, наощупь продираясь к свету. Рука, подрагивая, опасливо выставлена вперед, исколота и изрезана шипами. Каждый шаг — новый приступ боли от порезов на обнаженных ступнях. Со всех сторон, словно сквозь толщу воды, глухо расплывались звуки выстрелов, эхо взрывов и отголоски чьих-то криков. Конец тернового туннеля не становился ближе. Ход словно сужался с каждым новым шагом, и каждый новый рывок все сильнее отделял от тусклого маяка света впереди. Тьма обступала, шипы резали кожу плеч, бедер, напряженного живота. Расплывчатые отзвуки выстрелов становились все громче, ощутимее. Земля дрожала. Она накрыла глаза ладонью, ступая вслепую. Шаги несмелые от дрожи под израненными ногами. Вскоре стало совсем скользко и неустойчиво — кровь сочилась из рассеченных ступней. А ветви продолжали цепляться и оттягивать назад, не пуская наружу из своего кружевного переплетения. Вдруг сквозь узкую щель между пальцами увидела, как чья-то рука обхватила ее запястье и вытянула наружу. Ослепительный свет дня лишил зрения на пару секунд. А затем увидела: серая пустошь, заботливо укрытые воздушным пепельным одеялом черепа, фрагменты костей, брошенные впопыхах ржавые клинки и копья, по горизонту клубился плотный серый дым. Она запрокинула голову — на кожу лица упало несколько шлаковых хлопьев. Она закашлялась, вдохнув отравленный пеплом воздух. Вдалеке на линии горизонта виднелась неподвижная тень колоссального скелета. Неподвижного свидетеля расправы. Кости хрустко ломались под шагами ее босых стоп, вздымающих легкий пепел в спертый тяжелый воздух. Она присела на колени у горстки пепла, укрывшей чье-то тело. Смахнула пальцами грязь — показалась знакомая нашивка крыльев свободы. Она принялась голыми ладонями копать пепел. Он забивался в глаза, ослеплял, в нос и рот, оседая в легких. Наконец, показался обглоданный до голых костей скелет в поношенном зелёном плаще. Скелет по размерам не превышающий ребенка лет десяти. Она бережно подняла его к груди, придерживая под головой и поясницей, склонила лицо ниже, пытаясь разглядеть хоть что-то в пустых глазницах. Череп безмолвно продолжал глядеть черными отверстиями. Она без надежды огляделась вокруг, словно в поисках помощи, но на мили во все стороны не было ни единой живой души, только ветер гонял вихри пепла над мертвой землей. Она снова закашлялась, заботливо смахнула пепел с черепа ребенка на своих руках и в отчаянно порыве слегка прижала к себе, склоняясь щекой к его лбу. Мгновение — хрупкий скелет рассыпался в руках, становясь горсткой пепла и осколками костей. Она недоуменно смотрела на свои руки, по локоть покрытые свежей липкой кровью и серым пеплом. Издалека, по едва проглядывающим сквозь пепельные сугробы рельсам приближалась фигура. Она пыталась отряхнуться от плотного слоя пыли и пепла, кашляя от излишнего их количества в легких. Чья-то рука уверенно легла на обнаженное плечо и сжала. Она обернулась. Малахитовые глаза безучастно смотрели из-под опущенных ресниц. «Эрен…» Он подал руку, помогая подняться и встать напротив себя. Она ощутила его теплое дыхание на лице, стоя в паре сантиметров от его тела, от лица. Смущенно опустила глаза, с ужасом отмечая, что он также не одет. Резко подняла голову, пытаясь посмотреть куда-нибудь в сторону, но весь мир стремительно сжался до пепельной пустыни мертвых тел. «Микаса…» Прошелестел так любовно. По позвоночнику словно прошел разряд. Коснулся подбородка пальцами, поворачивая ее лицо к себе. Она думала, что ее ощутимо колотит из-за слишком тяжелых ударов сердца едва ли не в самом горле. Переживала, что он увидит ее страх. Но он лишь ласково провел большим пальцем по ее горячей скуле и стер что-то с нижней губы. Она с ужасом наблюдала, как он поднес испачканный в крови палец к своим губам и, не разрывая зрительного контакта, облизнул. Сердце загнанно затрепыхалось. «Ч-что тут произошло? Т-тут был ребенок…» Он уверенно расположил одну ладонь на ее бедре, тут же вспыхнувшем ожогом от прикосновения, вторую разместил на ее шее, осторожно притянул к своему лицу. Она расширила глаза, нервно вздрогнув. Ощутила горячее дыхание на своих губах. Изрезанные ноги подкосились, словно кости мгновенно расплавило, — вынуждена была крепко схватиться скользкими от крови руками за широкие обнаженные плечи. Губы податливо раскрылись навстречу его губам, язык влажно прошелся по нижней губе, ногти впились в плечи. Ощущая каждым сантиметром тела его горячую кожу в крепком кольце рук, вздрогнула, когда его ладонь осторожно сжала грудь. Губы раскрылись шире, она закатила глаза, полностью отдаваясь во власть новых ощущений. Вдруг в горло хлынул горячий поток. Она резко отпрянула, разорвав поцелуй, и поперхнулась. Надсадно кашляла, пока не поняла, что наглоталась чужой крови. В немом ужасе обернулась — напротив стоял зеленоглазый О Докуро. Микаса резко раскрыла глаза, ощущая першение в горле. Резко перегнулась через край кровати и закашлялась до брызнувших из глаз слез. Наощупь потянулась рукой к прикроватной тумбочке в поисках бурдюка с водой. Дрожащими ладонями выдернула пробку и принялась жадно пить, чувствуя, как по горячей коже горла и груди стекают холодные капли. Напившись, вытерла мокрый рот тыльной стороной ладони и, наконец, смогла глубоко вдохнуть. Сквозь пыльное окно едва пробивался свет раннего утра. Микаса перевела взгляд на сонно заворочавшуюся Сашу на соседней кровати у противоположной стены. Часов в деревянной бытовке не было, но, судя по положению солнца, было около семи утра. Еще пять часов до наступления пекла в практически безжизненной полупустыне с редкими колючими кустарниками. Они занимались строительством железной дороги на острове уже пару недель, и работа скоро должна была подойти к концу. А что потом — не знал никто. Микаса шумно вздохнула, упираясь лбом в ладони. Всего два года прошло с момента обнаружения подвала. Два года, за которые весь привычный мир успел разбиться в дребезги. Не осталось титанов, исчезла острая необходимость в защитных стенах, мир оказался не островной точкой на карте, а огромным кольцом, зажимающим их со всех сторон все теснее. Микаса ненароком с ужасом задумывалась, насколько было проще убивать титанов и считать, что они одни во всем мире, чем пытаться понять людей, которых оказалось слишком много. Насколько, несмотря на все потери и ужасы, было легче, зная, кто твой враг, чем сейчас, когда от политических интриг и перипетий шла кругом голова. Она ловила себя на мысли, что все чаще отключается от происходящего, уходит в себя от нескончаемого потока информации, впитать которую не представлялось возможным. Люди. Микаса горько усмехнулась, прикрывая глаза. Люди принесли с собой необычную кухню, на которую Саша не могла нарадоваться. Принесли странную одежду, в которую они мигом облачились, словно дикари. Принесли вести, что там, за морем, их маленький остров считают вотчиной дьявола и мечтают стереть с лица земли. Столько смертей, столько потерь и боли, чтобы узнать, что все это время была совершенно другая жизнь. Жизнь, которая тихо пыталась их раздавить. Люди принесли оружие для ведения боя, рассказали про дирижабли и машины, поезда, железную дорогу. Все это казалось каким-то горячечным бредом. Микаса ловила себя на мысли, что все это происходит не в реальности или вообще не с ними. Может, они все-таки все умерли еще когда-то давно и теперь видят коллективную шизофреническую фантазию. Может, это все шутка других жителей острова, которые только прикидываются чужаками. Но каждый раз вспоминая, как к берегам Парадиза подходили незнакомые корабли, как Эрен и Армин разбивали их в облике титанов, она понимала — не шутка и не фантазия. Не сказка про рыцарей и не жуткий кайдан. До ужаса бытовая зарисовка очередной человеческой прихоти: воевать и уничтожать себе подобных от всепоглощающего страха. Если раньше будущее было невеселым, то хотя бы оставалось определенным. Сейчас же все покрыто туманом. Словно вся жизнь застыла с той стороны пыльного стекла. Микаса сжала переносицу, ощущая жар под веками, потерла покрасневшие глаза ладонями, подняла взгляд на Сашу. Микаса редко показывала эмоции, но испытывала их, пожалуй, слишком много. Ощущение бессилия было одной из редких эмоций, которая в последний год, однако, раскрылась во всем своем цвете. В мире с титанами она была сильнейшим солдатом, контролирующим любую ситуацию. Теперь же, в мире людей, контроль просачивался как песок сквозь пальцы. Говорят: соседняя страна хочет нас истребить — послушно учишься обращаться с новым оружием против таких же людей; говорят: в твоих жилах течет кровь древнего клана Хидзуру — равнодушно принимаешь еще одну новую деталь своей личности; говорят: незнакомка из клана может помочь в торговле с другими странами — без вопросов идешь строить железную дорогу; говорят: остров на грани уничтожения — принимаешь во внимание вариант преждевременной кончины вместе с товарищами. Ей начало казаться, что даже мысль о резко сократившихся годах жизни Эрена и Армина уже не вселяет тот ужас, что раньше. Словно все внутри занесло пеплом, под которым уже не могут прорасти ростки никаких чувств и эмоций. Она чувствовала себя виноватой за подобные проявления меланхолии, словно морально уже сдалась, пока другие намерены делать что-то и сражаться. Только сражаться она была готова, как всегда, и делать это лучше всех, только без единой эмоции. Огонь почти потух. Или она сама затушила его золой, чтобы не сойти с ума. Она начала монотонно раскачиваться, упираясь локтями в разведенные колени и невидящим взгляд смотря сквозь пол. С носа неожиданно скатилась слеза. Микаса удивленно вздрогнула. «Да-да, еще один говяжий стейк, пожалуйста», — невнятно пробормотала Саша, закопошившись в легком одеяле. То съехало на пол. Микаса подняла мутный взгляд на подругу. Сейчас бы вернуться в кадетский корпус, обсуждать всякую чушь до глубокой ночи, а потом пустить ее к себе на кровать после кошмара. Саша, конечно, всегда пихалась во сне, а потом успешно забывала об этом, но Микаса все равно с затаенной нежностью приобнимала ее во время сна. Так было спокойнее. Она медленно встала, сделала пару осторожных шагов к ее кровати и поправила одеяло, накрывая ее снова. Саша сонно хрюкнула и снова завернулась в кокон. Микаса слегка усмехнулась и тихо вышла из бытовки, захватив бурдюк с водой. Полупустыня встретила обилием песочно-желтых оттенков и бледно-голубым небом без единого облачка. Пока ветер еще был в своих правах и гонял вихри песка над потрескавшейся землей с редкими колючими кустарниками. Микаса отошла к прилаженному неподалеку от трех бытовок навесу с бочками, плотно накрытыми сверху листами железа. Открыв одну, умылась, охладила руки, шею и плечи уже согревшейся водой. Взъерошила мокрыми руками челку и порядком отросшие волосы. Стало чуть легче. До подъема оставалось чуть больше часа. Ложиться обратно не хотелось. Микаса прошла обратно к бытовке и присела на ступени, снова упираясь подбородком в кулаки. Во сне это место выглядело серым и мертвым, вместо песка — пепел, вместо редких кустарников — терновые заросли, вместо камешков — истлевшие останки ее товарищей. И ржавые клинки от титанов, которые были отставлены за ненадобностью. Она не была удивлена своему сну. Весь день под палящим солнцем с одним и тем же безжизненным видом на многие километры во все стороны, песок и пыль, засыпающиеся в глаза и рот, из-за чего горло першило даже ночью; снедающее изнутри чувство отчаяния, бессилия и тревоги от неизвестности. Микаса слегка потерла ладонями зардевшиеся щеки, припомнив, что Эрен вчера будто специально во время работы распахнул рубашку, что замечательным образом отразилось на ее сне. Эрен… Вроде все тот же, а словно стал совсем другим. Она не могла представить себе, что творилось в душе и голове человека, которому осталось жить пять лет, чей мир так же рассыпался в пепел и от решений которого во многом зависела судьба его родины и всех близких людей. Человек, который решил тянуть эту ношу в одиночку. Ей хотелось помочь, приободрить, но Эрен избегал вдумчивых разговоров о планах на будущее и возможных решениях конфликтов. Да и что толку от ее помощи, если она понимает едва ли не меньше, чем все остальные? Микаса задумчиво пошевелила камешек носком ботинка и пнула вперед. Заспавшаяся неподалеку ящерка юркнула в колючий куст. Было обидно, что с возрастом она будто все меньше стала понимать его. В детстве все было как-то проще. Раньше он был вспыльчивым мальчишкой, одержимым титанами, что только смотри, как бы не влез в очередную передрягу или кровожадную пасть. Опекай от опасности, по привычке контролируй, чтобы не потерять еще одного дорого человека. Она привыкла думать, что знает все его реакции, ходы и даже мысли наперед, чувствуя некое превосходство. А теперь каждый раз ловя, все чаще за последние полтора-два года, на себе его странный взгляд, не понимала, что за ним стоит. Сначала Эрен отводил взгляд, когда она ловила с поличным, а затем совсем расслабился и продолжал буравить даже, когда она оборачивала к нему лицо. Взгляд, полный какой-то невыразимой горечи, неожиданной взрослости и, боялась признаться, щемящей нежности. Какой-то странный огонь горел в глубине его глаз, хотя большую часть времени они выглядели потухшими. Не как у того крикливого неугомонного мальчишки. Он стал взрослее, спокойнее и серьезнее, словно что-то сломалось внутри. А затем к взглядам прибавились и случайные касания, от которых голова шла кругом еще больше. В первый раз Микаса заметила это около года назад на построении при визите главнокомандующего Закклая для осмотра состояния войск. Стояли в два ряда. Пыталась сохранять беспристрастное лицо рядом с дрожащей Сашей, которая опасалась, что раскроют ее утреннюю заначку с пирожками. Стояла смирно со сцепленными за спиной руками, пока не почувствовала щекотку на середине ладони. Слегка повела головой, но не придала значения. Затем кто-то кончиком пальца начал выводить круги на том же месте. Она осторожно обернулась, встречаясь взглядом с беспристрастным лицом и зелеными глазами, таящими какие-то искры веселья. Отвернулась, молясь, чтобы сердце прекратило оглушать своим бешеным грохотом о ребра. Затем Эрен и вовсе обхватил ее пальцы, слегка сжав между своими и продолжая осторожно поглаживать кожу. Так и простояли все построение. В тот момент, обуреваемая смятением напополам с невыносимой негой, не понимала, что на него нашло. Он ничего не объяснил, но и не прекратил. Микаса не переставала умирать от волнения и дергаться диким зверенышем, когда он внезапно сам брал ее руку, неловко гладил по голове, когда она засыпала неподалеку от него, слегка наклонялся, чтобы вдохнуть запах волос и с невинной улыбкой отстраниться, сам устраивал голову на ее плече. Вроде не делал ничего предосудительного, но это непривычное поведение еще больше вводило в ступор. Они начали чаще общаться на сокровенные темы, обсуждали мысли и мечты, вспоминали детство, но вопрос его поведения обходили стороной. Так и остались эти чертовы томные взгляды и двусмысленные прикосновения без объяснений и развития. Даже в собственных мыслях Микаса избегала много думать о мотивах и причинах, боясь, что знает ответ и что сама о себе вдруг поймет то, что сделает слишком уязвимой в и без того проблемном положении. Росткам не пробиться сквозь толстый слой пепла. Микаса сощурила глаза и поставила ладонь козырьком, внутренне вздрогнув. Как во сне: издалека приближалась фигура. «Вспомни о дьяволе, он и появится». Эрен шел обратно к разбитому временному лагерю разведкорпуса, не поднимая голову, чтобы защитить лицо от песка. Отросшие волосы трепал разыгравшийся ветер, светлая рубашка слегка контрастировала с загоревшей кожей. Микаса поднялась на ноги, не сходя с места, когда он начал подходить ближе. На долю секунды только заметила сверкнувшее на лице выражение, словно у него на глазах только что убили всю семью, которое, впрочем, тут же сменилось улыбкой. Он помахал рукой, подходя к женской бытовке. — Я думала, ты спишь, — будничным тоном произнесла она, когда она подошел ближе и остановился в метре от ступеней. Так она снова была выше, как в детстве. Хоть какая-то иллюзия контроля. Эрен улыбнулся, оглядываясь. — Да я вскочил ни свет, ни заря и вдруг понял, что позарез надо пройтись. Вспомнил, что никогда не бывал в пустыне на рассвете. Микаса неуверенно ответила на улыбку, оглядывая синяки под его глазами. В этот раз он даже будто не пытался соврать. — А ты чего? Ящериц на завтрак ловишь или снова кошмар? Микаса растеряно моргнула, засмотревшись в его глаза. Взгляд такой, словно крепко вцепился и не отпускал. — Да нет, — она неловко потерла шею, пытаясь не зардеться. — Не совсем кошмар. В целом, хороший был сон. Эрен снова пытливо оглядел ее лицо с мягкой улыбкой. Отвернулся в сторону. — Это хорошо. А мне вот мама приснилась, представляешь? — быстрый взгляд на нее и снова вбок. Все еще тяжело говорить. — Года два, наверное, не снилась, а тут — на тебе. Слегка кольнуло в груди. Про маму Эрен заговаривал достаточно редко и почти всегда с мокрыми глазами. Теперь был почти спокоен, почти. — И что было в том сне? — Ну, — он вздохнул, приподняв глаза к небу, — снилось, что я дома. В нашей комнате. Лежу в кровати. И мама подходит, садится на край. А я притворяюсь, что сплю. Сначала одеяло поправила, потом по плечу погладила. А потом потрепала по голове, как когда я какую-нибудь хуйню выкидывал, — Микаса улыбнулась, вспоминая. — Помню, что хотел ее напугать, уже собрался, а потом она исчезла. И я проснулся шататься по пустыне, — глубоко вдохнув, закончил он, снова посмотрев ей в глаза. Микаса заметила, что в последнее время он начал чаще делиться каким-то мыслями о прошлом и о некоторых внутренних переживаниях, но каждый раз при этом выглядел так, словно готовился прыгать в пропасть. А после обмена откровенностями глубоко вдыхал, словно успокаивался, что смог. — Хороший сон. Хотя и немного грустный, — Эрен кивнул. — Мне Карла тоже снится время от времени. В последний раз она пила чай с моей мамой в нашем доме, а мы с тобой дрались на полу. Эрен рассмеялся. — Почему дрались? — Не знаю. Наверняка ты выкинул какую-нибудь хуйню или сказал что-то неприятное и обидел меня, — она деловито скрестила руки на груди, как, бывало, делала в детстве. Эрен усмехнулся. — Да, тот еще говнюк был. — И ничуть не изменился, — хмыкнула Микаса, но тут же снова поймала это непонятный взгляд снизу-вверх. Глубокий, тяжелый и будто нежный. Она несмело протянула руку к его макушке. — У тебя там… песок в волосах, — Эрен прикрыл глаза, подставляя голову под ее руку. Она слегка потрепала по волосам, намеренно повторяя жест Карлы. Прошлась пальцами по мягким длинным прядям, выбивая налетевшие песчинки. В груди защемило и сильнее забилось сердце. Вдруг он обхватил широкой ладонью ее запястье, останавливая, и поднял на нее этот тяжелый взгляд. — Я сделала что-то не то? Вместо ответа Эрен чуть выпустил ее запястье и приставил свою ладонь к ее, слегка усмехаясь: — Как в детстве. — Только твоя теперь больше, — тихо ответила, не сумев сдержать улыбку. — Ну наконец-то, — он деланно закатил глаза. Опустил руку, но ладонь ее так и не выпустил, ловко обхватив пальцы своими. Микаса тяжело сглотнула, ощущая расползающийся от груди по всему телу жар. Никак не могла отвести взгляд от его глаз, смотря на него чуть сверху, когда он был на расстоянии меньше метра, осторожно поглаживающий их сцепленные ладони кончиками пальцев. Нет, это совсем невыносимо. Микаса прокашлялась, сходя со ступеней в сторону и высвобождая ладонь из его пальцев. — Надо, наверное, завтраком заняться, скоро подъем. Эрен молча кивнул и двинулся за ней к импровизированному обеденному столу под навесом, где они обычно завтракали и обедали. Так же молча развел огонь и поставил на него захваченную ими из города сковороду со спокойным, но задумчивым выражением лица. Микаса медленно нарезала хлеб с овощами на бутерброды, глядя ему в спину. Неловкое молчание после такого неоднозначного момента заставляло только еще более густо раскраснеться. — Эрен, — не выдержав, несмело позвала. Он посмотрел через плечо. — Я думаю, твоя мама была бы рада, знай она, как много ты сделал для всех нас. Наверное, даже гордилась бы. Эрен долгим взглядом посмотрел куда-то перед собой, затем странно усмехнулся и отвернулся снова, возвращаясь к готовке. Микаса запрокинула голову, жмурясь, и проговорила беззвучное «блять» в чистое безоблачное небо. За завтраком Микаса мысленно порадовалась, что от нервов напахала больше бутербродов, чем планировалось. Саша закидывала в топку один за другим, слезно делясь историей предательства обожаемого Николо. Во сне он так вкусно и много готовил, что Саша быстро растолстела до размеров небольшого титана и больше не могла сражаться. Тогда Николо отказался ее кормить и вместо любимого мяса с картошкой насильно заставлял есть один только зеленый салат и невкусные овощи. — Почему ты не съела его, раз была здоровая как титан? — набив рот яичницей, недоумевал Конни. — Я? Съесть Николо?! — Это было бы логично, — заметил Армин. — Я, — деловито начала Саша, размахивая вилкой, — составила план во сне. Да-да, не удивляйтесь. Я надеялась, что смогу пригрозить ему своей мощью и заставить готовить дальше, если не хочет быть раздавленным. Но не успела, проснулась, — с досадой вздохнула Саша, — потому что Микаса всю ночь кашляла и повторяла: «Эрен, Эрен». Микаса подавилась водой, закашливаясь и заливаясь краской. Лица парней, уставившихся на нее, недоуменно вытянулись. — Это что тебе такое снилось? — с подозрением протянул Жан. Микаса с трудом прокашлялась, приняла самое постное выражение лица, чинно складывая ладони на коленях. — Ну… Мне снилось, что я стала титаном. И… мне нужно было съесть Эрена, чтобы получить его силу, — для пущей убедительности закивала. — Но он очень не хотел съедаться и пытался вырваться. Да, — и в несколько больших глотков осушила бурдюк с водой. Товарищи с сомнением покосились, но продолжили трапезу, обсуждая сны Жана и Конни. Армин только сжал губы, чтобы не засмеяться, поймав убийственный взгляд Микасы. Наконец, неловко покосилась на Эрена. Тот скептически вздернул одну бровь, явно пряча усмешку, и продолжил допивать чай.***
Ах, только б не кончалась эта ночь Мне кажется, мой дом уже не дом Смотри, как им светло — они играют в жизнь свою На стенке за стеклом... Мне кажется, я узнаю себя В том мальчике, читающем стихи. Он стрелки сжал рукой, чтоб не кончалась эта ночь И кровь течет с руки... Но кажется, что это лишь игра С той стороны зеркального стекла. - Аквариум - "С той стороны зеркального стекла"
По пустынной местности гулко раздавались удары молотов о костыли рельс. Солнце уже было в самом зените и нещадно пекло. Хотелось закончить побыстрее, так что даже не стали прерываться на обед. В такую жару хотелось только пить и доделать участок дороги до наступления вечерней прохлады. Армин, засев под крышей навеса, обмахивался ладонью, усиленно вчитываясь в чертежи, и периодически помогая Саше с укладкой шпал на их участке. Не упускал и момента послать хитрую улыбку Микасе, пока та проходила мимо с рельсами на плече, подергивая светлыми бровями в сторону Эрена. Микаса только закатывала глаза и один раз не удержалась между делом показать ему средний палец. На этот раз выбрала участок подальше от Эрена, чтобы лишний раз не пересекаться взглядами после и без того неловкого утра. Лишь бы чего не надумал. От жары мозги начали плавиться. Со лба градом тек пот, лицо горело. Работа проделывалась больше на автомате: принести рельсы, положить, уложить на шпалы, вбить костыль, повторить. Монотонные действия неплохо переключали внимание и позволяли на время отключить мозги. Вскоре в голове осталась только мысль окатиться холодной водой из бочки, и тогда жизнь снова будет хороша. Уплывшая в своих мыслях подальше от испепеляющей жары Микаса перевела сонный взгляд на свои руки и крупно вздрогнула, с громким грохотом роняя рельс на землю. — Ты чего это?! — схватившись за сердце, вскрикнула Саша. Микаса непонимающе осматривала свои предплечья, которые еще секунду были покрыты липкой кровью. Покосилась на Сашу и оглянувшихся на нее Жана с Конни поблизости. — От жары, наверное. Задумалась. — Ты давай как-нибудь полегче думай, — проворчала Саша, возвращаясь к работе. Хотела было взяться за рельс снова, но взгляд упал на уже проложенный участок под ногами. Вдоль по нему тянулся прерывающийся кровавый след. Микаса медленно прикрыла глаза, глубоко вдыхая с пониманием, что увидит, стоит открыть их вновь. Сжав зубы, посмотрела по направлению железной дороги. Вдали стояла колоссальная костлявая тень, тянущая за собой кровавый след. Микаса раздраженно выдохнула, решив прерваться на воду и тень. Привалилась к груде шпал, жадно глотая воду из бурдюка. Нагретая, та уже не приносила необходимого утоления жажды. Микаса расставила колени, упирая в них локти и повесив голову. От горячего песка жар шел по ногам. Кожу пощипывало от солнечных лучей, придавших ей розоватый оттенок на некоторых участках. Состояние было вялое и сонное. Вдруг на макушку что-то упало сверху. Микаса встрепенулась и проводила взглядом удаляющуюся фигуру Эрена, снимая шляпу со своей головы. Повертев в руках, надела обратно. Глаза лениво заскользили по блестящей в солнечных лучах железной дороге и работающих на ней товарищах. Несмотря на странность происходящего, было в этом что-то едва ли не трогательное. За все время службы в разведкорпусе эти люди стали если не семьей, то чем-то близким к ней. Они спали, ели, сражались бок о бок каждый день, но до сих пор не было чего-то материального, что подтверждало бы их связь. И вот теперь они строят дорогу в новый мир и новое будущее совместным трудом, потом и даже кровью по неаккуратности. Каждый раз проезжая по ней на поезде, будут вспоминать, что именно их руки вместе работали над ее созданием. Каждый раз будут вспоминать ленивые завтраки, прохладные ночи и вечера у костра. Может быть, не так и плохо? Микаса слабо хмыкнула. Каждый раз глядя на эту дорогу, она понимала, что они совместными усилиями, кровью и потом, соединяют себя с тем, что в итоге может их уничтожить. И уже их кровью омоются эти рельсы. Помотала головой. Возможно, это последние беззаботные, насколько это слово могло присутствовать в их жизнях, счастливые дни, которые они проводят вместе. Даже не отличаясь сентиментальностью, хотелось запомнить. Запомнить, чтобы потом, лежа в пепле, крови и костях, вспоминать те редкие моменты рая в аду островных дьяволов. Она принялась лениво из-под полуопущенных ресниц рассматривать товарищей, обмахиваясь шляпой. Конни и Жан казались до одури нелепыми в нарочито деловых костюмах, надетых на строительные работы. Жан никак не мог отказать себе в возможности пощеголять в приличной вещи и покрасоваться перед девушками. Мог себе позволить: за последние несколько лет порядком вытянулся, повзрослел и стал достаточно симпатичным. Конни же явно напялил то, что под руку попалось, и совсем не парился по поводу внешнего вида. Оставалось только догадываться, насколько жарко им было. Микаса беззвучно усмехнулась. Саша, также успевшая превратиться в изящную девушку, вполне характерно для себя ползала по песку в платье едва ли не на коленях, старательно стыкуя рельсы со шпалами. Все та же картофельная голова, подкупившая непосредственностью и обаянием. Микаса часто ловила себя на мысли, что в детстве, сидя в комнате Эрена со своей тряпичной куклой, не могла представить, что ее жизнь может переплестись с такими удивительными людьми. Что будут еще другие, кто примет ее непростой характер, и кому она откроется хотя бы на малую свою часть, кто станет невероятно дорог и близок. И кто мог знать, что, объяв так много, можно ощутить, как легко это могут забрать. Взгляд уперся в спину Армина, с трудом работающего молотом. Все тот же Армин, который в детстве лучезарно улыбался и рассказывал удивительные истории про рыцарей и их приключения. Рыцарь Армин. Все тот же, но словно так же погребенный под слоем пепла, из-за которого взгляд подернулся дымкой меланхолии и потерянности. Все такой же умный, не раз спасавший их жизни, полагающийся на разум, но теперь таящий силу колоссального титана. Таящий силу того, что запустило механизм лишений, смертей, крови, боли, и привело в конечном итоге сюда, в неизвестность. Армин, который, казалось, впервые сам не до конца понимал, что делать. Все же не смогла удержаться от взгляда много левее от всех. Эрен увлеченно работал молотом, распространяя громкий лязг во все стороны. Напряженные мышцы спины рельефно проглядывали под влажной рубашкой, лопатки резко сходились и расходились, вены выпукло выступали под загоревшей кожей рук. Уже слишком разомлевшая от солнца Микаса почти беззастенчиво разглядывала его фигуру, ощущая отголоски томления в груди. И все-таки она не понимала. Она очень хорошо помнила его противным, но заботливым мальчишкой, но словно проглядела момент, когда он начал превращаться в мужчину с телом, вызывающим у нее своеобразные реакции и мысли, и с под час абсолютно не знакомым взглядом. В мужчину с задумчивым молчанием вместо оголтелых криков, с горечью в глубине малахитовых глаз, с невероятной силой, скрытой внутри, с каким-то болезненным лихорадочным огнем в словах и действиях, с сильными руками, в которых стыдно хотелось укрыться, с неизвестно откуда взявшейся нежностью. И с томительной невысказанной печалью, таящейся в межбровной складке, уголках губ и тяжелом взгляде. То, чего она никогда не ожидала, увидеть в нем. Смотрела и все не понимала, нравятся ли эти перемены или пугающего в них больше, чем будоражащего. Если бы только знать, что происходит в его душе и голове — может, тогда было бы легче принять эти перемены. Этого мужчину уже сложно было опекать, как неразумного подростка. На него хотелось смотреть. А еще подчас хотелось укусить его за руку, как в детстве, чтобы добиться привычной реакции и понять, что это все еще он. К вечеру приехала командор Ханджи. Разомлевшие от жары Конни и Жан уже успели скинуть рубашки и обливали друг друга водой, норовя заодно задеть Эрена и Армина. — Командор! — Жан, слегка покраснев от неожиданного визита, отдал честь. — Вольно, Кирштайн, что за бордель развели? — приподняв брови, оглядела присутствующих. — Я уже не молода, еще дам дуба прям тут. — Виноваты! — отрапортовал Конни, стыдливо прикрывая грудь шляпой. Ханджи покачала головой, оглядывая проделанную работу. Удовлетворенно кивнула. — Брали бы пример с Арлерта и Йегера, все прилично. — Да Йегер тут сам вчера!.. — Избавь меня от подробностей, Жан, — Хаджи подняла ладонь. — Смотрю, вы тут времени не теряли. Пара дней и закончите. — Все по плану, командор, — кивнул Армин. — Через несколько дней мы получим ответ от Азумабито по поводу соглашения, — она выразительно глянула на Микасу. Та кивнула, слегка напрягаясь. — Леви уже там. Не самый лучший кандидат на должность дипломата, но что имеем. — Главное, чтобы потом не поимели нас, — заметил Кирштайн. — Золотые слова. Ханджи сообщила Армину и Эрену остальные тонкости предстоящей операции, пока остальные собирали инструменты и сворачивали работу. Солнце наполовину зашло за горизонт, и после томительной жары, наконец, пришла долгожданная прохлада. Микаса первым делом упорхнула в сторону бытовки, где безжалостно вылила на себя бочку воды и заодно окатила подоспевшую Сашу. Сменив одежду, вернулись уже к уходу командора. — Ах да, чуть не забыла, — Ханджи вытащила пузатый потрепанный саквояж и раскрыла его. — Это вам расслабиться после трудового дня. Леви был против, если интересно. Жан сунул руку и вынул бутылку с желтой пенной жидкостью, недоуменно приподнимая бровь. — Наши друзья подогнали очередную диковинку. Конни сбил пробку и принюхался, тут же просияв. — М, бормотуха? Батя гнал. — В общем, без фанатизма, по бутылочке и баиньки, — пригрозила Ханджи напоследок. Микаса рассеянно глядела в сторону севшего за горизонт солнца, ощущая, как дневной жар покидает тело и прочищается голова. В тишине снова возобновился уже ставший привычным рокот цикад. Сухая трава зашелестела на легком ветру, принося запахи каких-то сладких цветов. Что-то холодное коснулось локтя. Микаса обернулась. — И что это? — она уставилась на бутылку в руке Эрена, которую уже видела у Ханджи и Жана. Эрен пожал плечами. — Что-то спиртное. Не думаю, что Ханджи хочет нас отравить или споить, тебе не кажется? — Микаса усмехнулась, принимая бутылку. От жаждущей экспериментов Ханджи можно было ожидать всего. — О, секунду! — он снова забрал бутылку и, с наигранно деловым видом вытянув пробку, снова подал ей. — Пожалуйста. Знаю, знаю, могла сама! — он заранее закатил глаза, стоило ей открыть рот. — Я хотела сказать «спасибо», но обойдешься, — Микаса рассмеялась. Смех стих, улыбка угасла, сердце забилось чаще. Она едва смогла отвести взгляда от растекшегося в глубине потемневших зеленых глаз тепла.***
Люди больше не услышат Наши юные смешные голоса. Теперь их слышат только небеса. Люди никогда не вспомнят Наши звонкие смешные имена. Теперь их помнит только тишина. - Ногу свело! - "Наши юные смешные голоса".
— О, о! Вот еще одна! Про человека с топорами вместо рук! — спустя три минуты напряженных раздумий до появления складок на лбу завопил Конни. — А про человека с задницей вместо головы нет? — Эрен задумчиво потыкал концом палки угли в костре. — Жан бы мог стать прообразом. — Есть про парня, который много пиздел. — И жил припеваючи. Раздались тихие смешки. Небольшой отряд 104-го вразвалку расположился вокруг костра. В тишину ночной полпустыни уютно вплетались звуки потрескивания веток в пламени, негромкие голоса и смех. Обещанная бутылочка горячительного у каждого уже подходила к концу, взяли по второй, еще непочатой. На щеках то ли от работы под палящим солнцем, то ли от алкоголя расцвел легкий румянец, на лицах подернутые пламенем дрожали тени. Ветер периодически ерошил сухую траву и зарывался в волосы, пробирался под легкую одежду, покрывая кожу приятными мурашками. Ровный диск луны уже успел доползти до вершины черного купола в россыпи множества звезд. Микаса никак не могла насмотреться на него, вглядываясь в причудливые тени кратеров долгим немигающим взглядом и отстраненно прочесывая пальцами запутанные волосы лежащей головой на ее коленях Саши. Та уже порядком набралась с одной бутылки и сонным осоловелым взглядом оглядывала товарищей сквозь рыжеватые блики пламени. Конни время от времени подкармливал ее запекшейся картошкой, которую девушка так же лениво жевала. Микаса снова поймала ощущение нереальности происходящего. Вот они сидят в какой-то полупустыне все вместе, словно над ними по факту рождения не нависла смертельная опасность. Запекают картошку, пьют, слушают паршивые страшные истории из Рагако, глядят друг на друга, подернутых теплым рассеянным свечением от огня, смотрят в потемневшие блестящие глаза, обсуждают всякие глупости, двусмысленно шутят как обычные подростки, которые просто выбрались на природу из-под крыла родителей. Так и не сказать, что в кругу собрались сплошь тренированные убийцы титанов, смертоносные солдаты, потерявшие так много. Островные дьяволы. Огонь делал черты лиц мягче и теплее, но словно намеками отбрасывал на кожу причудливые зловещие тени. Микаса слегка приподняла ладонь, ловя на нее серебристый свет луны. Кожа под ее светом казалась мертвенно-бледной, вены ярко выделялись голубыми змеистыми линиями. Волосы приобрели иссиня-черный оттенок и глаза наверняка начали отсвечивать холодным стальным свечением. Совсем как какой-нибудь призрачный юрэй, сотканный из лунного света и ночной прохлады. Она чувствовала внимательный взгляд, направленный на нее сквозь пламя огня. Медленно повернула голову, встречаясь взглядом с сидящим напротив Эреном. От недостатка света зрачки стали шире, делая глаза почти черными в обрамлении лучащегося зеленого с теплым подтоном в глубине радужек. Он наблюдал за ней. Мягко улыбнулся, когда она поймала его взгляд, сделал еще один небольшой глоток из бутылки. От рыжего свечения волосы приобрели теплый шоколадный оттенок, загорелая кожа словно подернулась позолотой, на высоких скулах разлился едва различимый румянец, на щеках подрагивали тени ресниц. Микаса ощутила привычное тепло, разливающееся в груди. — В Рагако все истории про какую-то дичь? — поинтересовался Жан. — Ммм, дичь, — мечтательно протянула Саша, закрываясь лицом в колени Микасы. — Заебали. Нормальные истории. Сами не рассказываете, так заткнитесь и послушайте, как это делается, — вспылил Конни, возмущенно оглядывая товарищей. — Пиздец ты агрессивный под градусом, — покосившись на него, со смешком заметил Эрен, складывая сложенные локти на коленях. — Короче, — Конни набрал воздуха в легкие. — Жил-был мой дед… — Так он жил или все-таки был? — Саша подняла голову от ноги Микасы, сонно моргая. — Ведь это разные вещи. Можно быть, но при этом не жить. А можно жить и не быть, а одновременно — это что за парадокс? — Ты поешь, — Микаса заботливо сунула ей в рот кусок печеной картошки. Саша удовлетворенно заработала челюстями, ложась обратно. — Короче, дед. У деда было сельское хозяйство. Выращивал овощи и прочую погань. И чет раз у него весь урожай вымер. Какая-то хворь напала, все сгнило к ебене матери. Ну он давай лечить. Лечит, лечит — ничего не помогает. Кое-как смог все заново засадить. А там на следующий день — глядь — все тыквы его поломанные, все истоптано, разбито. Ну дед топор взял и давай по участку ходить. А темнота — хоть глаз выколи. Все обошел — ничего нет. К дому идет — гля, а там бабка-соседка стоит, преставилась лет пять назад, а стоит как живая. Вся в грязи, струпьях, словом — в говне каком-то. А вместо рук у нее секаторы. Ржет стоит и говорит: «что ж ты за моим огородом не ухаживаешь, да ко мне не ходишь?» и как начнет херачить остатки урожая секаторами и приблевывает всякими удобрениями с землей сверху, чтоб гнило. Ну дед охерел, дал деру за ружьем. Снес башку ей, в общем. Конни поднял взгляд на молча уставившихся на него товарищей: — Чё? — Что за дичь у тебя с родственниками? — Эрен нарушил молчание первым, покачав головой. Остальные переглянулись, переваривая услышанный бред. — Кто бы говорил про родственников, брат обезьяны! — Я думаю, он скорее горилла, — не поднимаясь, Саша подняла тонкий палец в воздух. — Да-а, — протянул Эрен, закидывая руки за голову и откидываясь на землю на спину. — А мачеха съела родную мать. В кругу повисла напряженная тишина. Все уставились на Эрена, не зная, как реагировать на внезапный комментарий. Тот безучастно продолжал вглядываться в звездное небо, закинув ногу на колено. Микаса переглянулась с Конни, тот пожал плечами. Эрен не часто заговаривал о своей семье, особенно в таком контексте. — Женщины, — наконец, философски изрек Жан, делая глоток из бутылки. Тут же получил ощутимый тычок от сидящей рядом Микасы. — Что? Я только про то, что женщины страшны в гневе. И прекрасны, — подумав, добавил с заискивающей улыбкой. Микаса вгляделась в едва различимый с ее места профиль лица Эрена. Он продолжал потухшим взглядом смотреть в небо, кожа приобрела призрачный белый оттенок, разметавшиеся по земле волосы стали почти черными без света огня. — О, вы мне напомнили! Была такая история еще! — Бля-я, — Эрен накрыл глаза руками, страдальчески выстанывая, — про мстительную бабку с ружьями вместо рук? Конни удивленно завис, уставившись на него. — Откуда ты знаешь? Это только в Рагако рассказывают. Эрен медленно приподнялся на локтях, вздернув бровь. — Ты шутишь сейчас? — А ты?.. Микаса не выдержала и тихо рассмеялась. Жан покачал головой и, потянувшись за картошкой у огня, пихнул рукой в колено Эрена. — Вместо того, чтобы выебываться, сам бы рассказал, раз такой умный. Эрен пожал плечами. — Да у меня не было такого опыта в детстве. Могу жизнь свою рассказать или воспоминания отца, жути на том хватит, — с усмешкой добавил. — Твой батя врач же был? — с набитым ртом уточнил Конни. — Ну…? — он вопросительно посмотрел на него. — Наверняка, какая-то дичь была с пациентами. Эрен задумчиво поджал губы и снова рухнул на спину, закидывая руки за голову. — Да не что чтобы… Хотя когда у него еще не было своего кабинета, часто на дому принимал. Как-то женщина пришла, без документов. Рожала. Ну он ее на стол уложил прям, где мы обедали. Мама потом в ахуе была, когда узнала. Ну он укол ей сделал, она кричит, все-таки человек лезет, хоть и с кошку размером. И говорит ей «тужься, дыши», она дышит, орет. А я там неподалеку стоял, чтобы ему инструменты подавать. Туго шло, он попросил скальпель ему дать. Я подошел, даю, смотрю: а ее всю, бедную, чуть не порвало в том самом месте, и голова лезет. А отец еще и подрезает кожу, чтобы лучше проходила. Кровищи пиздец. У нее живот огромный, весь чуть не посинел, лицо красное, в слезах. Я прям замер там. Смотрел, как отец тянет ребенка из нее. Вытащил кое-как, а он весь в крови, слизи какой-то, орет как резанный, на человека-то не похож. Поворачивается и говорит: «Эрен, надо перерезать пуповину». А я стою глазами хлопаю, глядя в эту мясорубку между ног бедной женщины и думаю: «Отец, блять, я сейчас увидел то, что никогда в жизни не забуду, какая нахуй пуповина». Но перерезал, всяко лучше, чем на руках мелкого держать. Мне вроде лет девять было. Мясо месяца два вообще есть не мог, — он задумчиво почесал бровь. Между товарищами снова повисло напряженное молчание. Все переглянулись, настороженно косясь на Йегера. Микаса закусила губу, в тайне от души смеясь над реакцией друзей, которые слабо представляли детали всех жутких событий, которые были в их жизнях еще до вступления в разведку. — Что ж, это объясняет почему ты такой, — явно стараясь не представлять эту картину, пробормотал Жан. — Может, — Эрен пожал плечами. — Но полезно. Зато перестал думать, что ребенка аист приносит, и человеческую анатомию знал с детства. Неплохой навык, — Микаса покосилась на него, подумав, что улавливает ход мыслей. Эрен, тем временем, встрепенулся и снова приподнялся на локтях. — Было дело еще у чувака на шее образовался огромный гнойный абсцесс, вот такой, — ладонью показал примерные размеры. — Тоже на кухне у нас вскрывали. Отец почему-то думал, что я тоже врачом стану и лет до десяти позволял мне ассистировать в несложных процедурах. Ну вот стоим, этот парень весь потом обливается. Я отцу скальпель даю, он кожу режет, а оттуда как гной этот брызнет струей… — Так, все! Хорош, — Жан замахал на него ладонью, жмурясь, — у тебя как-то мерзко получается, а не страшно. Эрен пожал плечами и перевел взгляд, тут встречаясь с смешливыми глазами Микасы. Одарил такой же веселой улыбкой. — Арлерт! — Жан пихнул задумчиво роющегося в костре палкой Армина. — Сдох? — А? — он захлопал глазами, оглядываясь. — Давай ты рассказывай. Я уже не могу слушать про Йегеровскую расчлененку и родственников Конни. — Да не мои это родственники! — Да я не знаю, — Армин пожал плечами. — Я в детстве другим увлекался. Ну… как-то раз мы с Эреном пытались вызвать пиковую даму у меня в деревне, — Эрен усмехнулся, запрокидывая голову. Микаса начала вслушиваться в новую даже для нее историю из их прошлого. — Сели ночью в гостиной, у бабушки помаду слямзили и зеркало приперли с чердака. Надо было начертить лесенку, позвать пиковую даму и ждать, пока она начнет идти по лестнице. Ну мы нарисовали лестницу пожирнее, зовем шепотом, чтоб бабушка с дедом не проснулись. Ничего не происходит. Но как-то жутко стало, ветер еще поднялся. Вдруг — чьи-то шаги. Напряглись, даже за руки взялись, смотрим в зеркало. Я убежать хотел, но Эрен сказал, что надо до конца. Смотрим и вдруг видим, что в зеркале позади этой лестницы появляется черная тень в женских очертаниях… — Пришла? — полушепотом произнес Жан. — Ага, пришла, — хмыкнул Эрен, — бабушка его. Пиздюлей нам ввалила по первое число, что не спали и помаду ей испоганили. Армин тихо засмеялся от воспоминаний, послав взгляд Эрену. — Наверняка, это была бабушка с руками-пиздюлями, — задумчиво изрекла Саша, вдруг приподняв голову и снова падая обратно. Жан достал вторую бутылку и подал одну Микасе, сделавшей последний глоток. Аккуратно похлопал Сашу по макушке. — Эй, а у вас в деревне что, не было страшилок? Саша сонно закопошилась, пытаясь привстать на локте. — Знамо дело были. Только я рассказываю плохо. — Да давай, смелее, — подбодрил Жан. — Если я услышу еще одну историю из Рагако, клянусь, отъеду к праотцам. Конни закатил глаза, пихая его в плечо. Саша с трудом приподнялась и села, опираясь на плечо Микасы. — Ну, дело было так. Не помню, в каком годе было… В общем, повадилась какая-то тварь хозяйство расхищать… — Бабка Конни! — не выдержав, рассмеялся Эрен. Жан мигом присоединился, чуть не упав на спину. — Нет, нет, — Саша замахала руками. — Никаких бабок. Это был вендиго. — Кто? — Вендиго. Лесной дух. Здоровая дура, с рогами, — она растопырила пальцы у макушки. — Короче, как олень, но с торсом мужика. Ну вот. В самую чащу ходить после ноября запрещалось, он там ходил и жрал охотников. Пропадали часто. Вот. — И что дальше? — заинтересованно подался вперед Жан. Саша удивленно моргнула. — Все. Это история. Зимой глубоко в лес не ходи, если не хочешь, чтоб сожрали. Ну мы парочку трупов нашли по весне, но на этом и все. Там уже не поймешь, вендиго или волки постарались. — Нда-а, — протянул Конни. Саша с чувством выполненного долга рухнула обратно на колено Микасы и, схватив за ладонь, настойчиво прижала к своей макушке, призывая продолжать поглаживания. Микаса усмехнулась, ероша ее волосы и делая небольшой глоток. Голову уже слегка повело. — Ладно, давайте я навалю, — Жан серьезно уставился в огонь, сцепляя руки замком. — В кусты, — не поднимая головы, указал рукой в сторону Эрен. — Иди в жопу, Йегер. — Подставляй. — Короче… История Жана про серийного убийцу, нападавшего на полицейских по ночам, напомнила Микасе россказни про Кенни Аккермана. Разве что в истории Жана убийца так и не был найден, а описания смертей и обезображенных заточенной бритвой тел оказались гораздо графичнее, чем их описывали в прессе. Микаса отметила, что он неплохо рассказывает, или же алкоголь поспособствовал тому, что яркие образы распоротых тел и разбросанных по мостовой органов живо расцветали перед глазами. А может, потому что она сама знала, каково это — рассечь тело ножом до выпотрошенных органов. — Неплохо, — Эрен снова сел, положив локти на согнутые колени, — но не страшно. — Если б я каждый день видел твою рожу в зеркале по утру, мне б тоже уже ничего не было страшно, — съязвил Жан, подавая ему бутылку. — Моей рожи хватает и в твоих эротических снах. — О, не беспокойся, — с какой-то долей горечи ответил Жан, метнув быстрый взгляд на Микасу, — это явно не у меня. Микаса медленно перевела взгляд на Жана, сощурив глаза и мечтая удавить его одной только силой мысли. Эрен молча отпил из бутылки, будто чуть покраснев. Из-за спины послышался шорох шагов Конни, который тут же рухнул обратно рядом с Сашей и глубокомысленно изрек: — Вы знаете, я пока отливал, вспомнил одну историю… — О господь всемогущий, — Эрен деланно закатил глаза. — Давай сразу: дед с ногами-пенисами? — Да сам ты с ногами-пенисами! — Сейчас допиздишься, и я расскажу, как отец мужику гонорею лечил. — Гонорейку? — Саша сонно встрепенулась. — У наших соседей жила одна. Микаса наклонилась и тихо нашептала Саше, о чем конкретно идет речь. Лицо девушки вытянулось и мигом скривилось. — Да короче!.. Историю Конни Микаса почти не слышала, задумчиво глядя в пламя костра. Они еще такие молодые и глупые. Еще вся жизнь должна быть впереди для посиделок с друзьями, совершения ошибок, смеха от всяких глупостей и частых вечеров у костра. Всего семнадцать, а в их руках судьба всей родины. И нет времени на посиделки у костра, глупости и ошибки. Нет времени на слабость. А у кого-то не осталось времени даже на жизнь. Микаса снова ощутила взгляд Эрена на своей коже. Подняла глаза и больше не стала отводить, осмелев то ли от небольшого градуса, то ли от потока мыслей. Может, и он терзался мыслями об утекающем времени и упущенных возможностях еще больше, чем любой из них. У него-то времени осталось совсем немного. Может, пытался нагнать и успеть сделать то, чего они все были лишены. Пытался прожить оставшиеся несколько лет для себя. Стало совсем тошно. А он продолжал с теплотой, тоской и серьезностью смотреть на нее, едва заметно улыбаясь. Может, ее ошибка была в том, что она привыкла думать, будто знает его как облупленного. Знает все, что он может подумать и сделать, а теперь сама попалась в эту ловушку, потому что не понимала. И как же дьявольски сильно хотелось поддаться этой слабости, довериться, отпустить контроль и позволить себе сделать шаг вперед, снять броню и остаться полностью обнаженной, уязвимой. По спине пробежал холодок. Она отвела взгляд. — Ну вот, можешь же, когда хочешь, — Жан одобрительно хлопнул Конни по плечу, когда тот закончил историю. — Стараемся, начальник. — Я б такую штуку зубастую штуку в хозяйство взял, — продолжал Жан, размышляя об истории Конни. — Да ты б и в рот взял, — проговорил Эрен в бутылку. — Ты, по-моему, забыл, что сила титана не дает тебе девять жизней, дорогой друг, — беззлобно заметил Жан. — Было бы их девять, я бы в каждой отыскал тебя, сладкий, — и послал улыбку Жану. Армин с Конни насмешливо загудели. Саша снова встрепенулась, издав звук крайней степени умиления. Микаса уловила какое-то странное настроение. Чувство злости и обиды то ли на себя за свои нерушимые стены контроля, то ли на Эрена с его нежным взглядом, то ли на дурацкую судьбу, которая сталкивает их на пороге конца света. Слова, как и в детстве, оказались быстрее мыслей. — Зубастая штука, говоришь, — Микаса расположила ладони на задней стороне шеи. — Я знаю один сюжет про зубастую вагину*, — она даже не стала поднимать глаза, зная, какую реакцию это вызвало. — Был гигантский моллюск, который превращался в девушку, зазывал моряков к себе и во время секса отгрызал мужикам достоинство зубастой вагиной. Она подняла глаза, тут же встречаясь взглядом с тремя парами в ужасе округленных глаз Конни, Армина и Жана. Последний как будто даже судорожно сглотнул, запивая услышанное алкоголем из бутылки. Эрен же пытался сдержать рвущийся наружу смех, покачивая головой. Уже привык за столько лет. — Я иногда в ахуе с вас обоих, — проговорил Конни. — Это жизнь с врачом так влияет? — Ой, Конни, — зевнула Саша, — у тебя вообще родственники… — Да не мои это родственники! Во вновь воцарившейся тишине Эрен чуть пошевелил дрова в костре и поднял взгляд на Микасу. — Может, расскажешь один из своих кайданов, Микаса? — сердце слегка сжалось от звука своего имени из его уст. Почти как во сне. — У тебя опыта явно больше, чем у всех нас. — В смысле? — Жан приподнял брови. — Можно? — она кивнула в ответ на вопрос Эрена. — Она все детство писала кайданы, страшные легенды своего народа. Один раз мне рассказала, я всю ночь потом заснуть не мог. Микаса слегка улыбнулась, вспоминая ночи, когда они спали в ее кровати якобы, чтобы ей не снились кошмары. Словно в другой чужой жизни, где было достаточно провести пальцем по его переносице, чтобы разогнать тучи во взгляде. — Ну… этого следовало ожидать, ты вся такая мрачная и серьёзная просто. Я в хорошем смысле, — быстро добавил Жан. — Это из-за моей матери. Она из азиатов, у этого народа огромное количество демонов, призраков и прочей нечисти. — А чего ждем? — она ощутила, как на плечи в ободрительном жесте опустилась рука Жана. Повернулась, встречая его слегка подернутый алкогольной дымкой теплый взгляд. Вгляделась. Нет, не то. Она вздохнула, чуть выпрямилась, слегка вылезая из-под руки и начала задумчиво шерудить угли в костре. — Ну, раз мы коснулись темы женщин в гневе, то будет история Исое-сан**… Микаса негромким голосом принялась рассказывать один из своих любимых сюжетов, которым мама в шутку пугала отца, когда оба были живы. Исое-сан была дочерью жреца одного храма, которую выдали замуж за юношу по имени Сетаро. Парень тот славился своей неугомонной энергией и жаждой приключений во всех возможных областях от выпивки до телесных наслаждений. Брак с покладистой и хозяйственной девушкой, обладавшей, к тому же, редкой красотой должен был усмирить непростой нрав Сетаро, но вскоре после свадьбы он обзавелся постоянной любовницей — проституткой Содэ. Сетаро признался жене в неверности и поклялся, что его любовь принадлежит только Исое-сан, а с проституткой спутался из жалости к ее нелегкой доле. К тому же, Содэ собиралась закончить зарабатывать на жизнь телом, и ей было некуда пойти. Добросердечная Исое-сан снарядила мужа деньгами и благословением. Оставшись в одиночестве, она вскоре занемогла от подлого предательства и умерла, но путь ее был не завершен. Обратившись юрэй, она лишила жизненных сил Содэ. Затем обманом завлекла дважды вдовца Сетаро в призрачный дом, соблазнив сластолюбца знакомством с хорошенькой богатой вдовой. Сетаро пытался спастись от мстительного призрака, читал молитвы, не выходя из своего дома, как наказал ему мудрый старец, однако поддался очередному обману жаждущего крови юрэй. Выглянул из дома в ночи, услышав голос старого знакомого снаружи. — …Призрачная фигура Исое-сан, безногая, бледная и изломанная, ждала его снаружи. «Ну как ты без меня, любимый?» — последним, что услышал Сетаро, был ее зловеще шелестящий голос. Громкий крик разбудил соседа. Тот мигом примчался в дом Сетаро, но никого не обнаружил. Сетаро явно в невероятной спешке покинул свое жилище, забыв на карнизе свой окровавленный скальп.***
Облако тебя трогает, Хочет от меня закрыть. Чистая моя, строгая, Как же я хочу рядом быть. Поздно мы с тобой поняли, Что вдвоем вдвойне веселей Даже проплывать по небу, А не то что жить на земле. - Аквариум - "Звездочка моя ясная".
Костер залили водой из ковша, когда догорели последние дрова и время перевалило глубоко за полночь. Армин помогал Конни собирать остатки их ночных посиделок, чтобы не засорять природу, а затем засел под навесом с чертежами, еще раз перед сном решив пробежаться по ним, хотя уже во весь рот зевал от усталости и алкоголя. Микаса проводила Сашу к бытовке, помогла раздеться и уложила спать, на выходе слыша ее звучный сытый храп. Вернулась обратно к затушенному костру, у которого орудовал Жан, и принялась собирать пустые бутылки в оставленный саквояж. — И чего ты тут делаешь? — А на что похоже? — ровным голосом спросила она, покосившись на Жана. — Не знаю на что, но ваши с Йегером переглядывания уж слишком очевидны, — Микаса распрямилась и посмотрела в его спину. — Не знаю, что ты там придумал себе… — Да это вы что-то придумали. Ну правда, как дети малые, — он распрямился и повернулся к ней, подходя ближе. — Разобрались бы уже давно. — Не лезь в то, чего не поймешь, — она холодно посмотрела ему в глаза, слегка запрокинув голову. Он хмыкнул. — Куда уж мне, — отошел, поднял с земли свою шляпу и обернулся напоследок. — А может все гораздо проще, чем ты себе придумала? Глядя в удаляющуюся в сторону бытовок спину Жана, Микаса с удивлением обнаружила, что все это время до боли сжимала руку в кулак так, что на коже ладони остались следы ногтей. Шумно выдохнула и провела рукой по прохладной коже лба. Даже если Жан желал только добра, не о том сейчас надо думать. У них всех есть проблемы гораздо серьезнее. Сейчас совсем не время. Ноги сами понесли вперед бродить по территории временного лагеря. Свет в окнах бытовок уже не горел, все разлеглись спать, но наверняка ни у кого не было покоя в душе и мыслях. Завтра последний день строительства и долгожданный ответ от Азумабито. Их приговор. Будет ли по рельсам тянуться свежий кровавый след и ветер разметать их останки по пустыне. Эрен обнаружился стоящим на достаточном отдалении от их лагеря. Стоял один на фоне бесконечного пустынного простора замершей в лунном свете черной фигурой. Словно больше не такой взрослый и сильный, а просто вчерашний ребенок, глядящий на звезды с запрокинутой головой. Только все равно ощущался невидимый ореол неподъемной тяжести вокруг него. Микаса чуть замешкалась, раздумывая, стоит ли идти к нему. Мысль о том, что это может быть последний день относительно спокойной жизни, подстегнула преодолеть это расстояние в десять шагов, мягко шурша сухой землей и травой. Встать рядом с ним. Эрен слегка покосился на нее, но снова вернулся к созерцанию луны. Микаса краем глаза снова отметила это жуткое незнакомое выражение на его лице и то, как темно-зеленые, едва не черные глаза, подернулись дымкой какой-то обреченности. — Наши уже легли. — Хорошо, пусть отдыхают, — Эрен кивнул, не отрывая взгляда от неба. Микаса перевела взгляд на его профиль, контрастно выделяющийся на фоне почти черного неба и сероватой земли. Кожа выглядела почти белой, словно призрачной, а отросшие волосы — черными. В потемневших глазах утонули тусклые блики, на обкусанных приоткрытых губах словно замерли тысячи невысказанных слов. Раньше слишком много говорил, теперь слишком много держит в себе. Ударить бы его посильнее. Микаса проследила, как выпирающий кадык на шее слегка дернулся, когда он сглотнул. — А ты чего тут? Тоже надо отдохнуть. — Я не устал. — У тебя синяки под глазами, — Эрен, наконец, усмехнулся, прикрывая глаза. — Да что мне эти синяки? Ерунда, — Микаса хотела начать, как раньше, упрямо уговаривать его, как ребенка, но он перевел на нее взгляд и продолжил. — Ты лучше скажи. В твоих кайданах всегда все так печально и жестоко? В конце постоянно смерти, горе, кровища и кишки. Микаса удивленно моргнула. Вопрос застал врасплох, как и его пронизывающий взгляд сверху вниз. — Ну… — протянула она, поднимая взгляд обратно к луне. — Такова традиция. Поэтому почти всегда. — Но? — Но… есть истории просто грустные. Без жестокости. Просто жизнь, как она есть. — Расскажешь? — едва не шепотом произнес. Микаса сглотнула и нервно вдохнула, пытаясь взять себя в руки и вспомнить. То ли от ночи, то ли от градуса, то ли от его близости мысли слишком путались. — Что ж… Не очень хорошо помню, но в вроде дело было в одной деревне. Там жил молодой мужчина. Он занимался керамикой, у него был уютный дом и жена. Звали ее Мияги-сан. — Красавица? — Ну, наверняка. В кайданах обычно такие и страдают. В общем, они жили вдвоем, любили друг друга и были счастливы вместе. Но жизнь была не очень богатая, частенько не доедали, экономили. И однажды муж решил, что так больше продолжаться не может. Он решил собрать свои изделия и поехать в далекий город, чтобы продать их там подороже, вернуться к любимой и зажить еще лучше. Мияги-сан отговаривала его. Уверяла, что они и так смогут провести достойную жизнь рядом друг с другом. Но он был уверен в своем решении. И вот он уехал, — она вздохнула, переводя дыхания. Кожа покрылась мурашками от ощущения его внимательного взгляда. — Разумеется, путешествие, которое должно было занять месяц растянулось на годы. Он попал в кучу передряг, потерял все свои деньги, едва не пропал в самых злачных местах города, был обманут, едва не убит. И так прошло почти пять лет. Он смог, наконец, вернуться в деревню. Но придя, увидел только пепелище на месте домов своих соседей. Он бродил и не видел ни одной живой души, пока не дошел до своего дома. В окнах все так же приветливо горел свет. Дом был таким, каким он его запомнил, чудом пожар его не затронул. Он вошел в дом и увидел свою жену. Бросился ей в ноги, умолял простить, целовал руки. Она не стала его бранить, только подняла и поцеловала… Они провели вместе ночь. По утру муж обнаружил себя лежащим на голых досках, измазанный в пепле. Вокруг была разруха и пепелище, никакого уютного дома, только пара стен уцелела. Он был в ужасе, ведь еще вчера засыпал в объятьях любимой женщины. Тогда около дома он увидел надгробный камень с надписью «здесь до последнего вздоха встречи ждала я с тобой». Тогда он понял, что его жена стала юрэй ради того, чтобы провести с ним последнюю ночь. Больше он никогда ее не видел. Конец, — шепотом добавила она. Эрен смотрел прямо перед собой, но Микасе на секунду показалось, что в его глаза что-то влажно блеснуло. Впрочем, он быстро справился с этой странной эмоцией. Прокашлялся и глянул на нее. — Парень идиот. — Да, пожалуй. — Хотя не знаю… Сделать жизнь своих близких лучше — это благородное желание. Вроде. Микаса, сжала край рубашки в кулаке, поворачиваясь к Эрену всем корпусом. — Может, близким было бы достаточно и того, чтобы человек просто был рядом. — Почему? Сердце по ощущениям уже трепыхалось в горле. Микаса вся напряглась, пытаясь сдержать мелкую дрожь в ногах. Слишком близко, слишком уязвимо. Эрен так же повернулся к ней, встречаясь взглядом с ее глазами. Дыхание сбилось. Она чувствовала напряжение в каждой мышце тела. Он осторожно поднял руку и, обхватив пальцами выбившуюся из хвоста прядь волос, заправил ей за ухо. Ладонь так и не убрал, задержав ее где-то около плеча, едва ощутимо поглаживая прядь кончиками пальцев. Криво улыбнулся. — Меня иногда поражает, насколько все изменилось, — голос прозвучало неожиданно низко и напряженно. Кожа мигом покрылась мурашками, пальцы крепче сжали ткань рубашки, в груди болезненно-сладко затянуло. — Понимаю, — едва смогла выдавить Микаса, тяжело сглотнув. Она не могла двинуться с места и отвести взгляд, словно он намертво вцепился в нее своими темно-зелеными глазами, которые медленно становились все ближе, сужая пространство до этого глубокого мрачного омута. Микаса ощущала, как сильно он сам напряжен, что отразилось на его сосредоточенном лице и в межбровной складке. Хотелось расправить ее пальцем, но двинуться не могла, все четче ощущая теплое дыхание на своем лице. Броня лопалась, раня осколками. Стало дико страшно. Она прекрасно понимала, что он делает, но от этого стало только более жутко. Переступи эту черту недосказанности и неизвестности и станет еще хуже. Что делать потом? Она не знала ответа, поэтому смогла только прикрыть глаза, ощущая, как ноги дрожат и подкашиваются. Ощутила только едва различимое столкновение его носа с ее, вдохнула его дыхание чуть приоткрытыми губами, но ничего больше не произошло. Она несмело приоткрыла глаза, почувствовав, как его лоб уткнулся в ее. — Нет, это неправильно… — глядя из-под опущенных ресниц в землю, выдохнул он. Горячее дыхание снова коснулось ее губ приятным покалыванием. В следующую секунду он распрямился и, так и не взглянув, обошел ее, быстрым шагом уходя к бытовкам. Она, словно во сне, обернулась за ним по инерции. Место около плеча, где лежала его ладонь, горело. Губы обжигало ночной прохладой. Вскоре он стал лишь размытым очертанием в полутьме бытовок. Микаса развернулась обратно и горько усмехнулась, прижимая руку к тяжело стучащему сердцу. Не случилось. Броня выдержала. Но отчего-то слишком горячо в глазах. Запрокинула голову, глядя на равнодушный диск луны. Тот продолжал холодным серебром сиять на чернильном куполе. Увязшие в темноте звезды безучастно мигали далекими огнями. Монотонный рокот цикад затих, чтобы раздаться вновь. Им и вправду было бы легче умереть тогда на поле, где потеряли Ханнеса. Умереть в своем крохотном мире из сказок о чудовищах и рыцарях, пока его не омыла кровь и грязь реальности. Тогда она была готова, призналась во всем, тянулась поцеловать в последний раз. Но он решил бороться. И теперь все стало невыносимо и невозможно. Эрен играл по своим правилам и не посвящал в них никого. И все-таки он явно терзался чувством вины, понимая, что не может давать ей надежду на то, чего никогда не будет. «Благородный, как рыцарь», — нечаянно пронеслось в мыслях. И Микаса слегка улыбнулась, быстро стерев влагу с уголка глаза. Их ждет страшное будущее. Их ждет настоящий ад и ее рыцарю предстоит еще не одно сражение. Ей же, как чудовищу, придется сыграть свою роль, защищать и быть рядом. Она не успела обернуться, услышав приближающийся шорох шагов, когда сильные руки резко обхватили ее поперек груди и талии, накрепко прижимая к горячему твердому телу сзади. Микаса удивленно повернула голову, почти упираясь носом в висок Эрена. Она едва могла видеть его полуприкрытые глаза, спрятанные за длинными прядями. Ощущала дыхание между плечом и основанием шеи, куда он уткнулся холодным носом и горячими губами. Не могла и пошевелиться, до того тесно он прижимал к себе. Ощущала только, как отчаянно быстро бьется его сердце, отдаваясь внутри нее, и как застывшая в районе талии ладонь, слегка поглаживая сквозь ткань рубашки, едва ощутимо сжимает. «Ловкий, как рыцарь», — отозвалось в ее памяти самодовольным мальчишеским голосом. Микаса, наконец, выдохнула, расслабляясь в его объятьях. Подняла дрожащие руки, положила одну ладонь на его предплечье, прижатое поперек ее высоко вздымающейся грудной клетки. Второй ладонью несмело дотронулась до макушки, ласково перебирая мягкие длинные пряди. Он слегка сменил положение головы, нечаянно мазнув губами по коже шеи, чтобы ей было удобнее. Все тело прошило разрядом, она слегка вздрогнула, позволяя сжать себя сильнее, чувствуя, казалось, каждую мышцу его напряженного живота, груди и бедер. Повернула голову и ткнулась носом в его волосы, блаженно вдыхая и прикрывая глаза. Решила, что больше не откроет их до самого утра, а сейчас может позволить себе сбежать в глупую несвоевременную фантазию, где крепкие руки обнимают ее и где она может вдохнуть запах его волос, не боясь притаившейся за углом судьбы с бритвой в руке… Она приоткрыла глаза, обнаруживая, что лежит на своей кровати в бытовке. Саша сонно похрапывала напротив. Нежная ладонью осторожно поглаживала ее плечо, выводя пальцами узоры. Микаса перевела взгляд на задумчивое лицо Эрена, плохо различимое под рассеянным лунным светом через мутное окно. Снова эта голодная тоска и нежность. — Эрен, — тихо шепнула, слегка переворачиваясь, чтобы лучше видеть. Он едва заметно вопросительно кивнул. На секунду почудилось, что они снова в Сигансине, и он успокаивает ее после кошмара. Все было так просто и понятно. — Я хотела тебе сказать… — она осеклась, ощущая, как в уголках глаз незаметно скапливается влага. Она, как в детстве, сжала в кулаки ткань легкого одеяла. Он продолжал рассеянно водить кончиками пальцев по ее плечу, посылая одновременно жар, дрожь и покалывания по всему телу, не отводя внимательного взгляда. Микаса раскрыла губы, ощущая, как нижняя начинает подрагивать. Хватала воздух, как рыба, пытаясь выдавить хоть слово. Пальцы на мгновение остановились, сжали ее плечо. Она замерла, не смея вдохнуть. Увидела напряженное ожидание в глазах. Нет. — Я… забыла, — она шумно выдохнула и моргнула, выпуская слезы на виски. Натянула виноватую улыбку. Эрен усмехнулся, переводя взгляд в окно, возобновляя свои замысловатые узоры на ее плече. Микаса продолжала с сожалением смотреть на его профиль, медленно проваливаясь в тяжелый беспокойный сон.…Нас повело неведомо куда. Пред нами расступались, как миражи, Построенные чудом города, Сама ложилась мята нам под ноги, И птицам с нами было по дороге, И рыбы подымались по реке, И небо развернулось пред глазами… Когда судьба по следу шла за нами, Как сумасшедший с бритвою в руке. — Арсений Тарковский «Первые свидания».