house of memories

Ё Хан устало трёт лоб ладонью, морщась от боли в висках. Он уже час не может оторваться от ноутбука, сидя за столом в своём кабинете, не зная, чего хочет больше — запустить видео заново, чтобы рассмотреть его под лупой, или ударить по технике кулаком, пока на экране не появятся разноцветные разводы. Всё происходящее было его идеей, но впервые мужчина начинал сомневаться в собственных решениях, привыкнув быть правым во всём. Не случилось никакой катастрофы, но Кану всё равно казалось, будто мир, который он выстраивал так долго, начинает рушиться под его ногами. Они состоят в браке с Га Оном уже несколько лет и, оглядываясь назад, Ё Хан никогда не жалел о своём решении, что принял однажды. Га Он проходил практику у него в суде, был смышлёным, с непоколебимой верой в спасение всего человечества. Ещё совершенно наивный, какими были многие студенты, пока не попадали в суровые реалии судебной системы, что не была такой прозрачной и сказочной. Все мечты лопались, как мыльные разноцветные пузыри, и Ё Хан с интересом наблюдал за взращиванием стержня Ким Га Она. Он видел сотни таких молодых парней, ждал, когда та самая опора начнёт трескаться и в конечном итоге даст такую трещину, что прорвёт целуют плотину, но мальчишка был тем самым исключением из правил: не вёлся на провокации и ухищрения, даже если спотыкался, больно разбивая колени о суровую реальность. Он всё продолжал гнуть свою линию, даже если всё это не имело никакого смысла и очередное дело заканчивалось провалом из-за состоятельности и количества связей подсудимого. Каждый раз, когда явный преступник выходил из зала суда без наручников и связанных под локтями рук, даже не скрывая самодовольную ухмылку, Ё Хан видел, как сжимается челюсть младшего судьи, как тот цеплялся пальцами за ткань мантии до побеления костяшек, но не позволяя себе даже измениться в лице. Кан лишь хотел узнать его лучше, разгадать секрет такой непоколебимой веры в лучшее, но увяз в юном мальчишке по самые уши. Они сближались постепенно: вместе обедали, обсуждали предстоящие дела и порой Ё Хан даже привозил засидевшегося допоздна Га Она к себе домой, где тот в итоге оставался переночевать, присвоив негласно себе одну из пустых комнат. Тот быстро нашёл общий язык со строптивой племянницей мужчины и часто вечерами приезжал просто чтобы увидеть её, поиграть вместе или выслушать жалобы на дядю, чтобы потом, стоя перед рабочим столом мужчины, сложив руки на груди, отчитывать его за промахи в родительских качествах. Первое время Ё Хан замирал каменным изваянием, а его рука застывала перед лицом, пока с палочек не падал кусок еды, так заботливо уложенной тем же Кимом в специальный контейнер. Мужчина видел нахмуренные брови младшего, что с усердием рассказывал ему про воспитание девочки-подростка, готовый провести целую презентацию на тему "как не быть хреновым дядей", если понадобится. Старший и не заметил, как стал прислушиваться. Выслушивал идеи для нового дела, одобрительно кивая и сжимая поддерживающе ладонью чужое плечо, натыкаясь на такой тёплый, почти сверкающий взгляд младшего, подпитанного похвалой. Весь Ким Га Он будто светился, был одной из сверхновой, и хотелось то ли прикрыть глаза рукой, чтобы не ослепнуть, то ли не отрывать взгляд, пока сетчатку не выжжет. Впервые Ё Хан поцеловал Га Она необдуманно. Суд снова затянулся, их стратегия трещала по швам под натиском липовых доказательств коллегии адвокатов, что давились сытыми улыбками, отразившимися на их сальных лицах. В перерыве младший расхаживал по кабинету, то оттягивая галстук, что висел уже набекрень, то размахивая руками в воздухе, почти задыхаясь от гнева, что отражался даже в больших глазах, что сейчас бегали по помещению, будто стараясь ухватиться хоть за что-то. Ё Хан не умел успокаивать, поддерживать или вселять веру, но мальчишка, бегающий по его кабинету, вызывал спазмы в грудной клетке, где всё уже должно было порасти мхом и ядовитой плесенью, но продолжало сжиматься в сладкой истоме, когда на горизонте виднелась тёмная макушка или короткая улыбка, затрагивающая даже лисьи глаза. Ё Хан не умел оказывать помощь, но действовал на одних инстинктах, когда перехватил чужое тело резко и быстро, будто пригвоздив к полу, а губами заземлил, просто прикоснувшись. Кан был взрослым мужчиной, что умел получать то, что хочет любыми доступными способами, а недоступные всё равно выворачивал в свою пользу, но сейчас, как подросток, позволил себе лишь короткое прикосновение к мягким приоткрытым губам. Он не двигался, не углублял касание и должен был свести всё с саркастичную шутку или способ манипуляции, но лишь положил ладонь на молочную кожу на щеке, поглаживая скулу большим пальцем. Мужчина боялся увидеть в тёплых глазах оттенки страха или непонимания, но видел лишь беспрекословное доверие, что выбивало воздух из бронх. Ё Хан не умел успокаивать, но лишь одним прикосновением унял начинающуюся бурю. Позже, добиваясь своего в зале суда, Кан чувствовал чужую улыбку даже спиной, подсознательно расправляя широкие плечи. Ё Хан всегда умел выжидать, выставляя ловушки и капканы на заросших кустами и корнями тропах: оставлял последний ход за собой, всегда имел джокер в рукаве, даже если блефовал на самом деле, но впервые в жизни хотел победить не ради удовлетворения собственного эго, а чтобы не разочаровать другого человека. Их отношения должны были закончиться, даже не начавшись, но они всё равно сталкивались, как два смертельных урагана, бросали украдкой взгляды, от которых пространство между ними искрило, и однажды Га Он просто наплевал на всё, ворвавшись в кабинет непосредственного начальника, встретившего его удивлённым взглядом, и просто забрался тому на колени, поцеловав, наконец, как сам того хотел. Сжимал уложенные волосы на затылке дрожащими пальцами, кусал идеально очерченные губы и вжимался в грудь мужчины своей до такой степени, что пуговицы на рубашке больно впивались в кожу. Их взглядов, случайных касаний и общения на грани фола уже было достаточно, Га Он был сыт ими по горло. Он никогда не был слишком уверен в себе, но скулы уже сводило каждый раз, когда он видел, как мужчина даже просто промакивал салфеткой губы после горячего кофе, купленного самим Кимом, а после с этих же губ слетали саркастичные усмешки, которые хотелось стереть, просто наконец позволив себе поцеловать мужчину. И он позволил, но стушевался так же быстро, когда желание перестало стучать в голове, как молот по наковальне: хотел отпрянуть, выскользнув из кабинета так же быстро, списав всё на стресс, усталость и лунатизм, которым не страдал, но крепкие руки, обернувшиеся вокруг его тела канатами, не дали пошевелиться и переняли инициативу, вторгаясь между пухлых губ своим языком. Га Он готов был закричать во всё горло, срывая голос до хрипа, что, господи, блять, наконец-то, но теперь в голове был лишь вакуум, а единственным желанием, что горело под кожей, было, чтобы поцелуй не прекращался. Их отношения развивались быстро и стремительно, будто они летели по дороге на всех двухсот, но Га Он настоял на сохранении личного за массивными дверями судебного здания, и Ё Хан не противился, соглашаясь и всё понимая. Мальчишка и без того работал на износ, забывая даже пообедать, а после вообще слетел с тормозов, что и так не были встроены в его прошивку, будто пытался доказать всем вокруг, что он достоин своего места, должности и уважения, что Ё Хан — не ступень для достижения продвижения по карьерной лестнице. Сам Кан лишь вздыхал тяжело, свыкаясь с непреодолимой упёртостью младшего. Решение пожениться пришло ещё через полгода — спонтанное, оглушающее, но правильное. Ё Хан не планировал ничего грандиозного, хотя мог организовать всё: Париж и Эйфелеву башню, огромный воздушный шар, а если бы сильно захотелось, то и Северный полюс был для него по карману, но сидя вечером на веранде, обнимая одной рукой чужие плечи, скрытые тёплыми пледом и уткнувшись в висок носом, просто предложил стать Га Ону его законным супругом. Он слышал, как тот подавился тёплым чаем с липовым мёдом, а фарфоровая кружка громко стукнулась дном о блюдце. Встретившись взглядами и увидев в карих глазах целый океан эмоций, от удивления до испуга, Кан тихо рассмеялся, пока младший не мог оторвать взгляд, будто пытался найти на лице мужчины ответы на стайку вопросов, что роем мух жужжали в голове. Вот только Ё Хан мог лишь коснуться губами мягкой щеки, потому что ответов у него не было. Он впервые действовал необдуманно, доверяя своим желаниям, а не прагматичным выводам. Их брак казался идеальным. Га Он окутывал теплом всё вокруг, будто обсыпал блёстками даже самую едкую грязь, погружаясь в свою семью с головой: заботился об Элии, что забавно фыркала на заботу своего хёна, но потом лишь довольно улыбалась, когда получала небольшие, но милые подарки, вкусную любимую выпечку и такую тонну внимания, что иногда щипала себя за щеку, проверяя, не спит ли. Ё Хан тоже подвергся тотальному и любвеобильному Га Ону, что следил за питанием мужчины, и даже такая мелочь, как поправление галстука перед выходом стала приятным, но таким тёплым дополнением, что мужчина сам не заметил, как привык к яркому и жаркому мальчишке, сытым котом развалившись под его лучами. Люди всегда привыкали к хорошему слишком быстро, и даже сам Ё Хан не стал исключением из правил. Он настолько привык, что Га Он был в зоне его досягаемости, что не заметил, как тот стал ускользать сквозь пальцы, как песок. Их брак был идеальным, но стал трещать по швам, расколовшись в самой сердцевине. Ким часто старался выдернуть своего мужчину из вороха работы и дел, но Ё Хан стал чаще всего отмахиваться, сыпать обещаниями и отдаляться от мужа, выстраивая между ними целую баррикаду из каменных блоков. Га Он бился о них кулаками, готов был рассечь лоб о бетонные изваяния, но натыкался на ответное бездействие и гробовую, мёртвую тишину. Ким так сильно любил этого мужчину, но каким бы стойким не казался, всё равно покорно опустил израненные ладони. Все их взаимодействия свелись до разговоров, состоящих из коротких фраз о пожелании доброго утра и спокойных снов, и коротких поцелуев, похожих на детские чмоки, при встрече и прощании. Единственное, что волновало их обоих — это Элия, что иногда порывалась поговорить с обоими мужчинами, но натыкалась на холодное и фальшивое "У нас всё в норме". Пропасть между мужчинами становилась всё больше, напоминая огромный вулканический кратер, что разрастался в геометрической прогрессии с каждым днём, но если Га Он из последних сил старался засыпать эту яму гравием и почвой, то Ё Хан будто специально стрелял туда из гранатомёта. Снова снимая видео с паузы, мужчина упирается локтями на стол, положив подбородок на скреплённые в замок пальцы. Картинка на экране хоть и черно-белая, дёргающаяся и слегка мыльная, но Ё Хан даже так видит, как горят глаза его супруга, пока он зарывается носом в увесистый букет кустовых роз, обёрнутых плотной бумагой. Его мальчик так сильно любил всё, что цветёт, будь то сорняки одуванчиков или благородные багровые бутоны роз, а Кан забыл хотя бы заказать ему букет на их недавнюю годовщину, которую он благополучно пропустил, застряв за кипой документов на работе. Всё должно было быть не так, план был безупречным, но простым, как стопка карандашей. Ё Хан никогда не чурался лёгкого шантажа и ухода за рамки правил, что младший осуждал, но не оспаривал, часто поддаваясь влиянию старшего, но когда тот поставил его перед фактом, наказав "просто пофлиртовать" с кем-то, то парень вдруг почувствовал себя таким маленьким и слабым, что хотелось запереться в подвале особняка, свернувшись небольшим клубком, пока с глаз Ё Хана не спадёт мутная пелена и он не увидит, что творит. Кан же упорно стоял на своём, не видя проблемы и не понимая осуждения в глазах супруга. Ему нужно было заставить влиятельного человека, что не избегал случайных связей, но скрывающего их от своей законной жены, отступить и дать карт бланш на все возможные дальнейшие действия главного судьи, а он видел, как тот часто скользил взглядом, полным похоти и желания обладать, по телу Га Она, когда они посещали званые ужины и деловые встречи вместе. Ким выслушал план супруга спокойно, хотя внутреннее хотел кричать, биться в истерики и залепить Ё Хану как минимум пощечину по лицу, которое так любил, но внешне лишь кивнул в знак согласия. Он так устал бороться с ветряными мельницами, взвалив ценность их брака на свои плечи, что в какой-то момент даже его ноги подкосились и он не выдержал, просто смиряясь. Всё было так просто, что даже смешно. Хватило лишь личных знакомств с некоторыми представителями СМИ, чтобы раздуть интригу вокруг возможного развода в семье Кан, подкрепляемую раздельными поездками на работу, и даже небольшого отпуска Га Она, в который он отправился один, пока сам Ё Хан продолжал посещать светские встречи и на вопросы о его муже отвечал лишь, что им обоим нужно многое обдумать. Все двигалось ровно и точно, но когда встречи Га Она с нужным человеком перевалили за десяток, Ё Хан вдруг почувствовал укол странного чувства где-то под рёбрами. Он списывал всё на волнение и предвкушение, но что-то всё равно было не так. И сейчас, на повторе смотря одно и тоже видео, снятое исподтишка, Ё Хан понимал, что именно, ведь он уже видел такого Га Она, но рядом с собой. Того, что смущённо отводил взгляд, когда чужие губы касались его дрожащих пальцев в приветственном поцелуе; что прикрывал ладонью губы, когда смеялся с чужих шуток; что взмахивал руками, не зная как ещё показать свои эмоции, когда рассказывал что-то, что ему правда было интересно. Кан Ё Хан уже видел его таким и это больно било прямо в солнечное сплетение. Что было ещё хуже, так это поведение мужчины, сидящего напротив Кима. Ё Хан рассчитывал увидеть, как тот распускает руки, мысленно приготовившись к фантазиям о переломе чужих пальцев, вот только всё, что он заметил — это заинтересованность. Дон Хён вёл себя вполне прилично, но главное — смотрел только в глаза напротив, не скрывая тёплой улыбки, застывшей на его лице. Не было греховно похотливых взглядов, попыток вторгнуться в личное пространство, и, откатываясь во времени, Ё Хан мог вспомнить, как часто после таких встреч Ким возвращался домой с гипсофилами, розами и лилиями, а однажды притащил даже какой-то замысловатый цветок в горшке и мужчина слышал, как тот восторженно рассказывал Элии за ужином, что обязательно посадит его в их небольшом саду на заднем дворе. Все воспоминания складывались в общую мозаику, больно врезаясь острыми углами прямо во внутренние органы. Долгие разговоры по телефону, всегда сопровождаемые тихим смехом и даже вдруг образовавшийся тонкий браслет на хрупком запястье его мужа — всё встало на свои места. Громкий хлопок двери и громкий голос, оповещающий о приходе, вынуждает закрыть ноутбук, хотя картинка будто до сих пор проигрывается под века, и устало прикрыть глаза. — Я дома! Обычный голос, стандартная фраза, но она отдаёт уколами иголок, загнанных под ногти, ведь Ё Хан не знает, назовёт ли после сегодняшнего вечера Га Он ещё раз домом этот особняк. Мужчина слышит, словно сквозь вату, как шуршит верхняя одежда, пока босые ноги ступают по деревянному полу, а после и видит вошедшего. Наконец и правда видит. Не может насмотреться на пока ещё своего мужа, что похудел за эти месяцы, а с лица ушли щёки, которые Ё Хан любил зацеловывать когда-то, вызывая смех у младшего. Бледность стала ещё более заметной, а под глазами залегли небольшие тени от недостатка сна или возможных переживаний, причиной которых стал сам Кан Ё Хан. Скользя взглядом по заострившимся плечам, скрытым тканью рубашки, по тонкой талии, мужчина не мог вспомнить, когда в последний раз обнимал Га Она. Вот так просто обвивал любимое тело руками, уткнувшись носом с изгиб шеи, пока тонкие пальцы по хозяйски путались в его волосах. Сейчас эти пальцы зачёсывали спадающие на глаза волосы назад, а старший болезненно жмурился, потому что не заметил, что его супруг давно не подстригал волосы, решая их немного отрастить. Перед глазами калейдоскопом проносились воспоминания, как мужчина в последнее время отстранялся от родных рук и прикосновений, даже на кровати укладываясь дальше нужного, игнорируя короткие разочарованные взгляды. Ё Хану хочется вернуться назад, сжать собственную шею пальцами и угрожающе зарычать в собственное лицо, чтобы не совершать таких ошибок, что бы не потерять его никогда. — Ты ужинал? — Га Он устало ведёт плечами и Ё Хану хочется вскочить с места, размять затёкшую за день шею и плечи, но он одёргивает себя, потому что больше не имеет на это право, — Элия опять просидела в своей комнате весь вечер? — Ты хочешь развестись? Ким обрывается на полуслове, замерев на месте, будто прирос, а его и без того большие глаза расширяются от удивления. Хочется помотать головой в разные стороны, чтобы сбросить явное наваждение, вот только мужчина перед ним сидит вполне реальный и осязаемый. Сделав глубокий вдох-выдох, чтобы успокоиться, Га Он засовывает дёргающиеся руки в карманы брюк, надеясь, что его голос не дрогнет. — Ты серьёзно? Это всё, что ты можешь мне сказать? Ё Хан хочет сказать нет, хочет отрицать всё, как узник, усаженный на электрический стул, но его тело отказывается слушаться и он просто кивает, разрушая этим призрачную надежду Кима. Парню кажется, что если он сейчас пошевелится, то упадёт на пол бесформенной грудой костей и мяса, потому что то, что говорит его супруг, ранит больнее, чем любая пуля, прошедшая через слои мышц. Он смотрит в тёмные глаза, хочет найти хоть какие-то ответы, но видит лишь холод, с которым сталкивался в последний раз лишь при первой их встречи. Его должна обуревать боль, страх и отчаяние, но единственное, что он сейчас чувствует — это всепоглощающая ненависть к тому, кого он так сильно и всепоглощающе любил. — Ты знаешь, — Га Он будто давится словами, срываясь на хрип, пока вытаскивает дрожащие руки из карманов, которые больше не намеревается скрыть, и снимает с безымянного пальца обручальное кольцо, что давно уже стало часть его тело, вклинилось в кожу и обросло тонкими венами, — Если это твоё желание, то хорошо. Холодный металл звонко ударяется о столешницу, отскакивая и замирая броским пятном. Ё Хан помнит, как выбирал украшения, не отпуская явно уставшего ювелира, ведь впервые вложил в кусок драгоценного металла смысл. Смысл, что сейчас терял какую-либо ценность, ведь Га Он уходил, а мужчина не отрывал взгляд от его напряжённой спины, пока та не скрылась за поворотом, а после не прозвучал хлопок входной двери. Младший никогда не убегал: обиженно фыркал, перебираясь на большой диван, пока сам Ё Хан не приходил к нему ночью сонный, заваливаясь под тёплый бок, но никогда не уходил из дома, переживая за супруга его юную племянницу. Элия болезненно относилась к их ссорам и вскоре они сошли на нет, чему она искренне радовалась, вот только и тёплые посиделки вечерами у камина и пикники в саду, засаженном растениями Га Она, тоже прекратились. Пространство в их доме будто замерло, закуталось в вакуум и Ё Хан сейчас стойко ощутил, как одиночество, давно уже забытое, снова пробралось в каждый угол рабочего кабинета, зловредно скалясь и издевательски хихикая. Кан Ё Хан — разрушение, сносящее города и страны с лица земли, однажды поверивший в иной исход. Га Он доверил ему сердце, а мужчина сжал его в ладони слишком сильно, инстинктивно вогнав в него длинные когти. Мужчине снова некого было винить, ведь всё, что случилось — его ответственность. Его жизнь напоминала тот самый карточный Колизей, который он строил часами напролёт, и сам же разрушил одним неосторожным движением дрожащих пальцев. В этом была своя ирония: так трепетно выкладывать карту за картой, опасаясь сделать лишний вздох, а затем просто заскучать и разрушить. Но если бумажное изваяние можно пересобрать, купить новую колоду, то с браком вышла осечка. Можно сколько угодно пытаться собрать прах и пепел ладонями, пересыпая из банки в банку, пытаться придать форму и очертания, но получится лишь бесформенная серая куча, рано или поздно дающая новую трещину, заливай ты её хоть литрами клея. Кан Ё Хан терял много и никогда не сожалел об этом, научившись приспосабливаться и заменять одно другим, но глубокая рытвина в груди, наспех заклеенная плёнкой и пластырями, всё равно снова промёрзла, и всё ещё ощущая лёгкие ноты парфюма Га Она, напоминающие сладковатый солнечный персик с медовыми оттенками, будто впитавшегося прямо в обои, мужчина сжал в ладони оставленное кольцо, чувствуя кожей прохладу металла, понимая — то, кого он потерял сейчас, никогда не имело аналогов.