house of memories

В Швейцарии прохладно почти всегда и Га Он выкручивает отопление, чтобы согреть их новый дом, спасаясь от промозглого вечернего ветра. Скоро рождество и дорожку у дома снова нужно будет почистить с утра, разгребая выпавший за ночь снег, морщась от пощипывания кожи на щеках от попадающих на неё снежинок. Хоть Ким и долго привыкал к другой культуре, языку и условиями жизни, он мог стопроцентно сказать, даже не задумываясь, что ему здесь нравилось. Он любил Южную Корею всем сердцем, каждую улочку и здание в Сеуле, но после смерти родителей, а затем и Су Хён, эта страна перестала быть его домом. Любимые места детства стали болезненным триггером, а почти всё, что его окружало — напоминанием о ещё незаживших ранах. Его ничего там не держало; путы, сковывающие конечности, наконец разорвались и парень с лёгкостью садился на своё место в самолёте, чувствуя, как его пальцы захватывали в плен другие — родные, тёплые, с оставшимися паутинками шрама от лезвия ножа. Ё Хан будто старался успокоить, заверить одними прикосновениями, что всё наладится, вот только Киму это было не нужно. На него давно снизошло озарение, что дом — это люди, и, к счастью самого Кима, его дом состоял из двух прекрасных, всепрощающих человек, что приняли его к себе, как щенка, подобранного на улице. Он долго прятался в углу, с опаской разглядывая протянутые ему руки, пытающиеся приручить, даже кусался, то ли порыкивая, то ли поскуливая, но сдался, наконец принимая реальность. Они поужинали всего полчаса назад, когда Ё Хану пришлось уехать на работу, получив срочное дело, не терпящее отлагательств, и Га Он, домывая посуду, не мог скрыть улыбки. Даже в другой стране, на другой стороне глобуса, Кан Ё Хан всё ещё был незаменим. Парень никогда не произносил этого вслух, но он искренне гордился своим мужчиной. Тот всегда имел подушку безопасности, а его вкладов и инвестиций хватило бы на безбедную жизнь целого небольшого городка, но он всё равно открыл свою юридическую контору, имея доверенных людей даже в другой стране. Он не занимался такими громкими и отвратительными делами, что преследовали его в Корее, наконец выбравшись из болота собственной мести, но быстро зарекомендовал себя. Кан Ё Хан — повсюду иностранец, но всегда будто бы свой, подходящий и правильный для каждой точки мира. Га Он же на все предложения мужчины работать с ним лишь отрицательно махал головой, не готовый снова окунуться в, казалось бы, когда-то любимый род деятельности. Все его представления о справедливости разрушились, как небоскрёб под ударной волной бомбы, до самого фундамента, но он не жалел. Даже если его розовые очки лопнули, а осколки стекла больно врезались в роговицу, Га Он всё равно был доволен, наконец получив возможность видеть чётко, сбрасывая с глаз мутную вуаль. Ещё в Корее, до встречи с семьёй Кан, Га Он часто задумывался о своей карьере, чувствуя себя не на том месте, как выбившаяся нитка из плотной вязки. Он часто вспоминал своего отца, ещё счастливого и добродушного, так сильно любящего свой небольшой ресторанчик, что всегда пах терпкими травами и розовой солью. И, готовя на собственной кухне, парень замирал от шлейфа ароматов еды, будто вот-вот ладонь отца снова окажется на его макушке и потреплет по волосам, как когда ещё совсем юный Га Он помогал готовить в их квартире или на кухне ресторана. Иногда в карих глазах застывали предательские слёзы, потому что папа больше никогда так не сделает, но это были настолько трепетные воспоминания, согревающие не хуже сладкого какао, которые Ким часто варил для Элии перед сном. Га Он будто отдавал дань уважения умершему отцу, продавая имеющееся имущество в Корее и открывая небольшую пекарню в новой стране. Теперь и его ладони и волосы пахли ванилью, сахарной пудрой и мёдом. Ё Хан сначала переживал от такой резкой смены вектора, но потом смирился, увидев, как глаза младшего наконец горели не от всепоглощающей вины и скорби, а от сытого удовольствия, даже если причиной была покупка новых венчиков, формочек и ингредиентов. Элия, в целом, тоже была довольна, треская почти каждый день новые пирожные, хоть и демонстративно жалуясь на возможное появления мелких прыщиков и лишних килограммов от такой дозы сахара. Домывая и отставляя чистую посуду на сушилку, вытирая мокрые руки небольшим полотенцем, Га Он закрывает плотные шторы на кухне, на секунду позволяя себе рассмотреть придомовую территорию. Ё Хан никогда не изменял себе, выбирая место жительства подальше от большого скопления людей и даже Швейцария не стала исключением. Они поселились за городом Цюриха, окружая себя лишь густым лесом и небольшим озером недалеко от дома. Га Он любил кутаться в тёплый плед и устраиваться на веранде в плетёном кресле с кружкой горячего чая и книгой, стараясь быстрее освоить новый язык, пока из забытья его не вырывали горячие губы на шее, когда Ё Хан начинал переживать за переохлаждение, забирая парня обратно в тёплый дом. Га Он любил Корею, но Швейцария стала для него настоящим пристанищем. Он не праздновал рождество со дня смерти родителей, выпроваживая даже Су Хён домой к семье, запираясь на все праздничные дни дома с пачками готовой еды и соджу. Он знал, что и в семье Кан тоже было не особо принято отмечать праздники, поэтому они втроём учились проживать всё заново. Их дом давно был обвешен большими носками, висящими над камином; ёлка, почти украшенная, гордо стояла в центре большой гостиной, а на кухне в прозрачной вазочке всегда теперь были забавные имбирные человечки-пряники и разноцветные леденцы. Цюрих — рождественская сказка для Ким Га Она: забавные красные вагончики трамваев с изображением санты, небольшие, обвешенные гирляндами, ларьки, выстроенные полукругом вокруг большой ёлки, забитые пряничными домиками и пуншем — всё это вызывало восторг у Га Она. Он любил их особняк, но часто вытаскивал свою семью в центр города, чтобы просто погулять, грея ладони об одноразовый стаканчик, наполненный горячим напитком. Он даже приводил их на открытый каток, удивлённо моргая на недовольное лицо старшего, который, как оказалось, не умел даже стоять на коньках. Мужчина, что, по мнению Га Она, способен был собрать адронный коллайдер из того, что было, с опаской смотрел на коньки, будто они способны были воспламениться в его руках. Ким старался сдерживать смех, помогая и поддерживая мужчину, вступившего на лёд чуть ли не в первый раз, но терпел крах, когда копчик мужчины сталкивался с твёрдой замёрзшей поверхностью, а Элия в целом и не пыталась сдерживаться, наблюдая за ними через экран телефона, включая съёмку, кутаясь в тёплый вязанный шарф, сделанный Га Оном. Она часто делала снимки, исподтишка фотографируя уснувшую на диване пару, работающего прямо в пижаме Ё Хана или Га Она, что измазывался в муке, хмуря брови, пока выпекал что-то по новому рецепту. Девушка создавала новые воспоминания, будто закрывала старые, затянувшиеся раны, плотными пластырями. Они трое всё ещё были болезненно израненными каждый в своей степени, но старались аккуратно, шаг за шагом, двигаться дальше, прощупывая почву под ногами. Га Он не перестаёт удивляться количеству снега за окном, будто где-то недалеко от их дома взорвался огромный грузовик, разбрасывая взрывной волной клубы сахарной ваты, когда истошный, надрывный крик сотрясает стены особняка. Раньше парень замер бы на месте, озираясь по сторонам, но сейчас его инстинкты выли сиреной, давая сигнал бежать, что он и делает, срываясь с места, спотыкаясь о ступеньки, ведущие на второй этаж. Подсознательный страх сковывает горло и бьёт в спину, будто призраки прошлого проникают в каждую щель дома, окутывая мраком всё вокруг. Перед глазами горит красным табло предупреждения об опасности, когда парень врывается в нужную комнату, спотыкаясь об оставленные у порога тапочки, чуть не пропахав носом ворсистый ковёр. Элия барахтается на кровати, путаясь в одеяле и выглядит такой бледной и измученной, что сердце Га Она пропускает несколько ударов. Он садиться на край кровати и, хоть и боится напугать, всё равно кладёт ладони на чужие хрупкие плечи и слегка трясёт. — Элия, дорогая, ну же, проснись, — парень старается говорить тише, хотя голос и так срывается на хрип. Девушка морщится, открывает глаза медленно, всё ещё находясь в пограничном состоянии, а взгляд выглядит мутным и неясным. Она моргает усиленно, смотрит на Кима, но то, что говорит, перекрывает поступление кислорода в и так горящие лёгкие парня: — Папа? Га Он замирает каменным изваянием, приоткрывая рот, чтобы что-то сказать, но это "что-то" застревает в горле булыжником. Элия приходит в себя резко, испуганно смотря в глаза напротив, кажется, понимая, что сказала. Ким обсуждал это с Ё Ханом, не хотел, чтобы недосказанность расколола доверие, наконец образовавшееся между ними. Старший был с ним честен, как и всегда, не скрывая того, что и так было понятно — лицо Га Она было решающим при их первой встречи, что было вполне ожидаемым. Ё Хан сделал то, что от него и ожидали — увидел младшего, на секунду перестав чувствовать почву под ногами и протянул ему руку для рукопожатия. Мужчина знал, что это ловушка, чувствовал, как капкан на его шеи громко захлопывается, но всё равно пытался провести параллели между мальчишкой и своим погибшим братом. Это было глупо и безрассудно, но если внешность и играла роль, то недолго. За пугающе схожими чертами лица Ё Хан увидел то, что не ожидал, но искал подсознательно. Они обсуждали это долго, растянув разговор до поздней ночи и мужчина будто каялся перед парнем, что и сам ожидал болезненного укола под рёбрами, но всё, что почувствовал — это умиротворение. Он верил Кану, как никому другому, и этот случай не стал исключением. Младшему было важно оставаться собой, не являясь заменой другого человека, пусть и такого важно, и он видел это в чужих тёмных глазах и осторожных прикосновениях к его ладоням. Решиться на разговор с Ё Ханом было сложно, но терпимо, но ворошить старые раны Элии парень был не готов и боялся, что сделает хуже, если просто откроет рот. Решение отложить эту тему в дальний ящик казалось правильным, но сейчас он видел перед собой напуганную девочку, что виновато прятала глаза, усевшись на кровати, опираясь спиной на подушку. — Га Он-а, прости, я.... — Элия не знает, что сказать и как хотя бы подобрать слова, открывая и закрывая рот. — Хочешь воды? Или чай? — ступор спадает так же резко, как и появляется и парень только улыбается мягко, склоняя голову набок, от чего его чёлка закрывает большие глаза. Он не хочет видеть, как девочка тонет в бессмысленной вине, снова закрываясь ото всех ледяной стеной. Девушка только моргает несколько раз, кивая заторможенно, не сводя взгляда со спины уходящего парня, что быстро скрывается за поворотом. Га Он всегда был таким — улыбался на колкости, даже если иногда девушку заносило и она поддавалась скрытым эмоциям, сливая всё незаслуженно на парня, что никогда не давал ответной реакции, а лишь пожимал плечами, гладил по голове и успокаивал. Порой Элия хотела прикусить собственный язык, ведь иногда, совсем редко, она замечала в больших оленьих глазах Кима всполохи обиды и непонимания, но они гасли тут же, тонули в бурном потоке тепла и раскаяния. Но если парень стоически терпел её периодические выходки, то Ё Хан был голосом разума в их небольшой семье — скрещивал руки на груди, стоял в комнате племянницы и весь его вид показывал высшую степень неодобрения. Ему не нужно было ничего говорить, но он всё равно напоминал младшей, что она сама давно не считает себя ребёнком и должна уметь контролировать свой взбалмошный характер. Элия, как и её дядя, не умели правильно извиняться, но показывали то, что чувствовали действиями. Га Он возвращается в комнату с большой, дымящейся паром, кружкой, аккуратно ставя её на прикроватную тумбу. Он сам выращивает нужные травы, засушивая их и делая сборы. Ему нравится быть в каждой частички их дома, нравится быть соломкой для двух родных людей, на которую они всегда могут упасть без опаски. Даже простой травяной чай, кажущийся мелочью, является неотъемлемой частью их рутины, и Га Он заваривает его как для Ё Хана, так и для Элии, когда прошлое липкими кошмарами проникают в их уютный мыльный пузырь. Девушка греет пальцы о фарфор, вдыхает приятный аромат и улыбается, делая глоток. Ким всегда добавляет к её напитку кленовый сироп, который полюбился после их переезда. Он, в целом, помнит каждую мелочь про неё и дядю, будто вписывает куда-то себе на подкорку. Конфеты, чтобы заработавшийся мужчина хоть что-то поел, в каждом кармане бесчисленного количества домашних халатов Ё Хана; убранные порожки в доме, чтобы Элии было удобно делать первые шаги — от каждой такой детали в груди становится теплее, чем от самого горячего в мире чая. Отставляя пустую посуду на тумбу, Элия наконец делает глубокий вдох. Кошмар наконец отступает, но она должна объяснить, должна наконец убрать последние стены между ними, помогая не только себе, но и Киму, что должен знать. Она двигается ближе, перехватывая сжатые в кулак пальцы, лежащие на уровне её колена поверх одеяла, сжимая в своих ладонях. Ловит чужой взгляд, не отводя свой, стараясь пересилить ком, застрявший в горле. — Хён, послушай. — девушка делает последний вдох, будто сбирается нырнуть в саму Марианскую впадину, — Я плохо помню отца, ведь была слишком маленькая. От него у меня остались лишь фотографии и обрывки воспоминаний, что чаще всего приходят в кошмарах короткими образами. Я не помню его голоса, запаха, ориентируясь лишь на редкие рассказы Ё Хана, — губы Элии сжимаются в тонкую полоску и Га Он гладит второй рукой маленькую ладошку, понимая её, как никто другой, ведь он тоже проходил через это, — Я не буду врать и признаю, что ты похож на него, но просто знай, что я люблю тебя лишь потому, что ты — Ким Га Он. До слуха Кима доносится тихий всхлип Элии и он не выдерживает, подаваясь вперёд, притягивая девушку к себе. Сжимает её в своих руках, гладит растрёпанные распущенные волосы, чувствуя, как тонкие пальчики сжимают свитер на его спине. — Ох, милая, я тоже люблю тебя, ты же знаешь? Элия не отвечает, лишь усиленно кивает головой, давясь всхлипами и слезами, что стекают по её щекам хрустальными горошинами. Га Он никогда не представлял себя в роли родителя, даже не допускал мысль, считая, что он — не лучший пример для этого. Сложно стать хорошим отцом в будущем, когда ты сам — навсегда сломленный ребёнок, застывший над мёртвыми телами собственной семьи. Но смотря на юную Элию, что так преданно тянется к нему, утыкаясь лбом в плечо, он понимал — она его. Их не связывают кровные узы и подписи в документах, а родного отца Га Он даже не станет пытаться ей заменить, считая это кощунством, но всё внутри него кричит о том, что эта девочка — его и она навсегда останется в его глаза маленькой хрупкой Элией, что может выпускать колючие иголки, язвить и хохлиться, как злой промокший воробей, но всё равно оставаться доброй и ласковой в глубине души. Он помнит, как ощутил это впервые, когда девочка делала свои первые шаги, а его глаза предательски наполнялись слезами от этого. Она росла, смеялась и наконец стала жить: заводила новых друзей в своём центре, интересовалась новым, часто оставаясь с Ё Ханом в его кабинете, расспрашивая о работе, пока Га Он занимался ужином. Она взрослела, а Га Он с трепетом любил её каждый день, надеясь в конечном итоге стать для неё опорой и поддержкой, даже если весь мир от неё когда-то отвернётся. Он с ужасом вспоминал трагичную историю в Корее, когда от одного вскрика девушки, беспомощно отбивающейся от нападавшего, волосы на его загривке встали дыбом и он готов был переломить обидчику позвоночник собственными руками. Ким часто думал, что даже если Элия никогда не сможет ходить, в итоге разбиваясь на осколки от умирающей в груди надежды, он готов будет носить её на руках, стирать солёные дорожки с щёк и обещать всегда быть рядом, потому что Элия — не его дочь, бесспорно, но никто не может запретить ему считать её таковой хотя бы в своих мыслях. Ким смотрит на уже такую взрослую девушку, но видит перед собой всё ту же маленькую девочку с забавными хвостиками, розовыми бантиками и таким же кружевным платьицем. С лица давно ушла детская припухлость, но глаза остались теми же, что Га Он видел на сохранившихся фотографиях. — Уже поздно и тебе нужно поспать, Элли. Девушка кивает, но отводит смущённо взгляд, тут же становясь такой маленькой и почти крошечной, так и не отпустив руку старшего, — Посидишь со мной, пока я не усну? Голос звучит тихо, будто попросить о таком даже физически сложно, да и сама Элия выглядит сконфуженно, ещё немного — и по-детски надует губы. Га Он только улыбается, пока девочка отодвигается, освобождая место и парень садится рядом, облокотившись спиной на изголовье кровати. Элия ложится, почти сворачиваясь клубком у него под боком, устраивая голову на предплечье, давая укрыть себя и упереться виском в макушку. Парень позволяет себе прикрыть глаза, сплетая свои пальцы с пальцами девочки, тихо напевая вызубренную корейскую колыбельную. Когда-то, когда Га Он был совсем маленьким, его мама часто приносила ему перед сном стакан тёплого молока, напевая мягко, почти шёпотом, дожидаясь, пока её сын не уснёт. Весь дом успокаивается и тонет тишине, когда Ё Хан наконец приезжает домой, устало дёргая галстук и пальцами расчёсывая волосы. Обычно младший тут же встречает его у самой двери, не способный уснуть один, но сегодня Кан оказывается один в пустой комнате, заторможено оглядываясь. Мужчина оглядывает кухню, где горит тусклый свет от вытяжки, даже доходит до их ванной комнаты и спальни, но так и не находит Га Она, успев даже испугаться, пока не оказывается в комнате своей племянницы. Его будто приклеивает к полу прямо в проходе, когда он видит Кима, уснувшего рядом с Элией. Та жмётся к тёплому боку, иногда что-то бормоча во сне, а парень явно инстинктивно дёргается от шорохов, потираясь виском о чужую макушку. Ё Хан не хочет признавать, что стал слишком сентиментальным, но чувствует, как краснеют белки его глаз, пока подходит к кровати. Стараясь не шуметь, наклоняется ближе и тихо, чтобы не напугать, будит младшего, почти касаясь мочки уха сухими губами. — Га Он-а. Парень тут же раскрывает заспанные глаза, моргает пару раз и переводит сонный затуманенный взгляд на мужчину, стараясь настроить чёткость зрения. Он хочет потянуться ближе, но тут же замирает, чувствуя всё ещё крепкую хватку на своей руке. Элия держится даже во сне за рукав его свитера, уткнувшись носом в тёплую ткань, тихо посапывая. Даже собственный мужчина оказывается сейчас не так важен, как наконец заснувшая девочка. Парень старается действовать аккуратно, жестом показывая Ё Хану быть тише, пока выбирается из объятий, не забывая подтянуть сползшее одеяло и едва ощутимо прикоснуться губами ко лбу. Вытягивая несопротивляющегося мужчину из комнаты, не забыв оставить ночник включённым, зная, как Элия не любит темноту, Га Он прикрывает за ними дверь, на всякий случай оставляя небольшую щёлку. Только отойдя на достаточное расстояние, парень позволяет себе заговорить, хоть и не повышая голос достаточно, боясь нарушить чуткий сон Элии, — Прости, ей приснился кошмар, а я не заметил, как уснул, и, — предложение прерывается на полуслове, а талию Га Она сжимают крепкие руки, стискивая в железной хватке, — Ты чего, Ё Хан? Но мужчина только обнимает крепче, боясь когда-нибудь переломать хрупкое тело своими руками, уткнувшись носом в изгиб шеи, чувствуя, как его обнимают в ответ, поглаживая по затылку пальцами. Га Он пахнет корицей, домом и счастьем, а Ё Хан до сих пор не может им надышаться. — Спасибо, Га Он-а. За всё.