За несколько месяцев до…
Настоящее времяКатерина
Чертова девка, которая решила, что вправе фотографировать меня и выкладывать в беседу класса, пока мой рот был занят ртом одноклассника, получала сейчас по заслугам. Я дергала ее за волосы, наклоняя все ниже и ниже, чтобы она практически целовала мокрый после дождя асфальт, но она и ее дружки пытались оттолкнуть меня. — Больная Фальконе! — прокричал кто-то сзади, но было плевать — слишком часто я это слышала, поэтому перестала обращать внимание. Школу я научилась терпеть, а вот обходиться без драк и драм — нет. Да простит меня Массимо и все те, кому я приносила беды и головные боли. В основном это, конечно, мои родители. — Удали долбанные фотки! — зашипела я и оттолкнула от себя девку, вырвав несколько ее белокурых волос. Как только она и ее друзья хотели что-то ответить, раздался «визг» шин, и мы все обернулись, точнее все, кроме меня, потому что я знала, кто это был, — мой отец, кто же еще? Все тут же разбежались, оставляя меня одну у входа в школу, но я продолжала стоять, как вкопанная, будто вросла в землю, — знала, что, когда обернусь, увижу взгляд полный горечи, ведь я каждый раз обещала и повторяла одно и то же: я изменюсь, я не буду драться, я не буду ругаться, я не буду пить, курить и так далее. В общем, бесконечные обещания и ничего больше. Папа обошел меня и встал напротив, прожигая взглядом. Он крутил в руке ключи от машины, наверняка пытаясь таким образом успокоиться. Они с мамой никогда не срывались на нас, никогда не кричали, потому что по их глазам можно было прочитать то, насколько они разочарованы в нас. Или во мне, ведь Луна была чуть ли не святой. И как две родные сестры могли быть настолько разными? — Она получила по заслугам, — уверенно произнесла я, когда папа взял меня под руку и повел к машине. — Она сфоткала меня! — пыталась достучаться я. Папа не реагировал, лишь нервно открыл передо мной пассажирскую дверь и в пригласительном жесте остановился возле машины, ожидая, пока я сяду в нее. И я села, резко опустив задницу в кожаное сиденье любимой папиной машины, которую он берег, как зеницу ока, разрешая кататься только самому себе и Луне. Нашей маме он редко доверял машины, и в этом мы с ней были похожи — я тоже не очень-то хороша за рулем, хоть мне и купили личный автомобиль. Всю дорогу от школы до дома я сидела, сложа руки под грудью, жуя жвачку, явно раздражая этим папу, который то и дело косился на меня злобным взглядом, но до сих пор ничего не сказал. Он вообще часто молчал в такие моменты, и я предполагала, что это все из-за того, что попросту боялся сорваться и наговорить лишнего, но лучше бы он говорил колкие словечки, чем молчал, потому что такое поведение только убивало, по крайней мере, меня. Когда мы вернулись в особняк семьи, сразу же направились в наше крыло, точнее я даже и не собиралась встречаться с кем-то, кроме мамы или сестры, — не было настроения, да и не хотелось, чтобы кто-то еще высказал свое мнение по поводу моего поведения. Мама уже сидела на диване в гостиной вместе с Луной, пытаясь делать вид, что увлеченно смотрели на телевизоре кино, но я знала, что папа уже все сообщил им, либо Луна подсмотрела у кого-нибудь в инстаграмме увлекательное видео, которое, не сомневалась, снимали, пока я таскала ту девку за волосы, — в современном обществе ничего не проходило бесследно, мне-то не знать. — Катерина, ты не должна бросаться таким образом на девушек, — значит на мальчиков можно? — Если тебя не устроили фотографии, которые она сделала, то следи за своим поведением в обществе, — пыталась донести до меня мама, когда мы с папой опустились на соседние кресла. — Серьезно, Джемма? — вдруг спросил папа и нервно усмехнулся, будто его вообще не устраивало то, что происходило. Мама вопросительно изогнула бровь и перевела взгляд на него. — Нам нужно поговорить об этом наедине, — объяснил папа и встал с кресла. Что значит поговорить наедине? Я готова была вскипеть от этих слов и его манеры общения, будто меня здесь не было. — Нет, — резко отсекла я и тоже встала, сжимая руки в кулаки. — Поговори здесь, со мной, с нами, — Луна покачала головой в разные стороны, будто была умнее всех здесь взятых. Папа вздохнул и снова сел в кресло, а я повторила за ним. — Ты знаешь, что я не поддерживаю то, что твоя мама отпускает тебя везде и всюду, не заботясь о твоей репутации, — начал он, сложив руки в замок и положив локти на колени. — И вы ругаетесь по этому поводу, — я кивнула, как бы подтверждая свои слова. Пару раз я слышала, как родители спорили по поводу методов воспитания, но если с Луной проблем не было, пока что, то со мной никто не мог справиться. Я не могла сказать, что мама действительно была настолько лояльной, потому что, все же, она была верующей и приобщала нас к церкви. — Это не правда, — возмутилась мама. — Я даю свободу нашим дочерям, но не поддерживаю такое, — она указала на меня рукой, — поведение и такую разгульную жизнь, но, видимо, у нас с тобой с каких-то пор на этот счет разное мнение, — мама нахмурилась; возможно, я понимала некоторую суть их разговора, потому что некоторые пускали слухи о том, насколько старшая дочь похожа на своего отца в молодости, когда тот вел такой же разгульный образ жизни и… не хотел отказываться от него. Однако теперь он тут: женат, с двумя дочерями, а еще ставил запреты, хотя и сам был не лучше… — Катерина, я не хочу ставить решетки на окна и замки на двери, но если так будет продолжаться… — продолжил папа, и я закатила глаза. — Никто не сможет потом отмыть твою репутацию, понимаешь? — Почему ты не заботился о своей репутации в молодости? — вылетело у меня с языка, и я тут же пожалела об этом. — Почему парням можно разгуливать и трах… заниматься сексом со всеми подряд, а нам, — я указала пальцем сначала на себя, потом на Луну, которая округлила и без этого огромные глаза, — нельзя? Почему тебя считали самцом, а нас — шлюхами? — это были долбанные двойные стандарты, которые я не понимала. — Пожалуй, я пойду, — поднялась сестра с дивана; ей всегда были чужды ссоры между членами семьи. — Послушай, в молодости мы все совершаем ошибки, и тогда я не думал о последствиях, — папин взгляд остановился на маме, и она слегла улыбнулась ему, — но теперь, глядя на мой пример, можешь стать лучше, — а что, если я не хотела быть лучше? Что если я хотела учиться на собственных ошибках? Набираться собственного опыта? — То, что ты носишь фамилию Фальконе, конечно, дает тебе все привилегии в этом городе, но это не значит, что ты можешь ими пренебрегать. — Я не какая-то там зазнайка! — огрызнулась я. — Хватит, Катерина! — вступилась, наконец, мама. — Я думала, что если дам свободу, то вы не будете попадать в передряги, потому что незачем, но оказалось, что здесь все работает не так, — она говорила это с какой-то невероятной досадой в голосе, будто ей было безумно стыдно за меня. Разговор не пришел ни к чему рациональному, логичному или нормальному. Мы снова чуть ли не поругались из-за моего упрямого характера. Я не могла сказать, почему именно хотела попадать задницей в приключения, почему меня тянуло на громкие вечеринки, которые длились до утра. Можно было предположить, что это был некий протест. Протест папе, ведь именно он запрещал вести разгульный образ жизни. Возможно, еще это было связано с тем, что мне хотелось нагуляться до того, как мне подыщут партию, хотя родители то и дело твердили, что в нашем с Луной случае это совершенно не обязательно, но кто знает, как может повернуться судьба? — Хорошо это: перестанешь драться и вырывать волосы девочкам или окончательно прекратишь гулять? — насмешливо спросил Массимо, когда мы встретились в саду, совсем как в мое детство. Он не изменял традициям задавать странные вопросы, но этим мне и нравился двоюродный брат. — Если бы я сама знала, — пожала я плечами, посматривая на свои руки, которыми недавно таскала за волосы одноклассницу. Как хорошо, что скоро я попрощаюсь со школой, — нужно вскоре будет сдать экзамены, и наступит свобода. — Просто будь осторожна, котенок, особенно с парнями, — Массимо приобнял меня за плечи, и я хихикнула; мне нравилось, что даже через года мы были близки и что даже теперь, когда у Массимо была семья, он все равно уделял время двоюродным братья и сестрам, которые тоже разбежались и были заняты.***
Валентино 10 лет Мальчишки вокруг меня постоянно задирали девчонок. Им было все равно, что они делали больно, дергая за косички, или что грязные слова, даже в таком возрасте, вовсе не означали их крутость. Я же старалась избегать этого, старался не поддаваться на их провокации, в которые они пытались затащить меня. Моим воспитанием в основном занималась мама, потому что папа был занят старшим сыном — Лоренцо, который должен был стать Капо вместо него. Я все еще не совсем понимал смысл этого слова и весь тот мир, в котором мы жили, да и папа постоянно повторял, что мне это не нужно и что я мог радоваться этому. — Валентино, милый, все хорошо? Как дела в школе? — поинтересовалась мама, как только я сел в машину на заднее сиденье. — Я не хочу идти в церковь сегодня, — пролепетал тихо я, будто хотел и вовсе сказать себе под нос. — Почему Лоренцо не ходит с нами? — на самом деле я завидовал ему, из-за чего мы часто ссорились. Мама обернулась, снова остановив машину, как только отпустила газ. Я знал, что ее расстраивала такая позиция, знал, что она старалась для всех нас, хотя папа тоже не часто посещал церковь, но чувство несправедливости ликовало во мне сильнее с каждым разом. — Ты же знаешь, что твой брат занят подготовкой для должности Капо, поэтому у него нет столько времени, как у тебя, — объяснила мама, но я слышал это так часто, что слова, казалось, въелись в кожу. — Кто-то из твоих друзей дразнит тебя? — склонила она голову вбок. — Они не мои друзья, — резко ответил я и отвернулся к окну, не желая более продолжать этот разговор. Мама вздохнула, понимая мое состояние. Я никогда не спорил с ней, потому что ей было достаточно Лоренцо. В отличие от меня он был вспыльчивым и эмоциональным, а еще любил отстаивать свою точку зрения. Я не мог сказать, что ходить в церковь было чем-то плохим для меня, неправильным или постыдным. Наша мама с детства прививала нам веру, поэтому походы на службы и молитвы за столом перед каждым приемом пищи были нормальной практикой, да и привычной. Однако мне казалось странным молиться Богу, а потом убивать людей, хоть и наших врагов, особенно сейчас, когда я больше понимал, в каком мире рос. Настоящее время На следующий деньВалентино
Служба длилась дольше обычного, отчего ныло все тело, хоть мы и сидели на лавочках. Лоренцо снова не появился в церкви, но его наша мать не осуждала, — он ведь, наконец, стал Капо, заменил нашего отца, который в последнее время был совсем плох — проблемы с сердцем. Я проскользил глазами по просторному помещению, вглядываясь в макушки голов впереди сидящих людей, и только сейчас приметил двух девушек с кудрявыми волосами: у одной они были завязаны в подобие пучка, а у другой — распущены, некоторые пряди были светлее других, наверняка окрашены. Одна девушка сидела спокойно, слушая каждое слово священника, другая же то и дело крутилась, не могла усидеть на месте. Я знал, кто это, потому что часто видел их двоих или троих — с их матерью — в церкви, однако никогда не смел долго заглядываться, тем более — подходить. Не то чтобы Фальконе были под запретом, хотя, уверен, что отец Луны и Катерины — Савио — оберегал их, как самое ценное сокровище, но репутация старшей Фальконе бежала впереди нее, и я знал, что моя семья точно не одобрит такую, как она. Хотя с другой стороны — почему я должен думать об их одобрении, если это, черт возьми, должно быть только моими решением? Священник закончил очередную молитву, и в церкви стало тихо. Здесь бывала такая мертвая тишина, от которой пробирало до костей, будто мы сидели на кладбище и кого-то хоронили. Затем я и мама поднялись с лавочек, следуя за остальными прихожанами, и, перекрестившись, последовали к выходу. В груди почему-то закололо, был большой соблазн обернуться, чтобы рассмотреть сестер Фальконе, но не пришлось этого делать, потому что они прошмыгнули быстрым шагом в пару метрах от нас. Старшая о чем-то шептала младшей, а та кривилась, морща маленький носик, кажется, ей было лет пятнадцать, хотя выглядела старше своего возраста. Будто почувствовав мой пристальный взгляд, Катерина обернулась и, выгнув бровь, вопросительно посмотрела на меня, мол, чего тебе надо? А мне хотелось усмехнуться от ее дерзости. — Ты поможешь Кармелите сегодня? — спросила мама, когда мы вышли на улицу и вдохнули свежий воздух, что с утра еще был прохладным. Кармелита — жена моего брата. Она работала в детском доме, в котором и сама выросла. Ей нравилось ухаживать за детьми и дарить им теплые воспоминания. Их сыну с Лоренцо было уже три года, и он вполне мог оставаться с бабушкой или с кем-то еще из семьи. Сегодня Кармелите нужна была моя помощь с выгрузкой нескольких вещей, что должны привезти из другого штата. Раньше этот детский дом был совсем другим, да и никто не обращал на него внимания до того, как мой брат не влюбился в Кармелиту. Так часто бывает — пока нас что-то не коснется, буквально проглаживая по коже холодом, от которого появлялись мурашки, и не замечаем, что вокруг происходит полнейшее дерьмо. — Я же обещал, — пожал плечами я и открыл пассажирскую дверь, чтобы мама села в машину. Мой взгляд был отстраненным. Я осматривался по сторонам, не понимая, почему именно сегодня Катерина Фальконе привлекла мое внимание. Они с сестрой стояли возле красной тачки, на которую опиралась всем телом старшая и курила сигарету, выдыхая дым из легких в небо, приподнимая при этом подбородок. Иронично сразу же после службы в церкви курить. Я размышлял: она и правда такая дерзкая стерва или только делала вид? Луна стояла возле нее, но не обращала внимания на сестру, лишь пялилась в телефон и пританцовывала на месте, будто слушала музыку. Как они могли быть настолько разными? Как одна выглядела, как божий одуванчик, а вторая, как искушающий дьявол?***
В детском доме шума было хоть отбавляй и не только из-за детей, что постоянно носились туда-сюда по двору и по зданию, что было довольно опасно, потому что практически каждый день сюда ездила скорая помощь, — дети падали с лестниц, спотыкались об камни и об друг друга. Как Кармелите хватало на все это терпения — я не знал. Шумно было еще потому, что сегодня все желающие могли привезти в детский дом ненужные детские вещи или игрушки. Жена моего брата не часто устраивала такие дни. Во-первых, потому что это было энергозатратно — общаться с людьми и принимать вещи. Во-вторых, опасно, потому что Кармелита жена Капо, да и в принципе наша семья приближена к Фальконе, хотя мне лично не удавалось общаться с ними напрямую. Поэтому, когда я приехал на место, то заметил много охраны вокруг здания, некоторых из солдатов я знал, потому что мы часто выбирались под командованием Лоренцо в сердце Лас-Вегаса, где азартные людишки оставляли все свои деньги, а мы забирали доход для передачи Дону. — Привет, Кармелита, — поздоровался я с девушкой, когда она выбежала на крыльцо, пока гналась за одним из своих воспитанников. — Как ты с ними справляешься? — устало издал смешок я, когда попытался поймать мальчугана за шкирку, но он увернулся от моей руки. — Привет, Валентино, — улыбнулась она, обнажая идеально ровные белые зубы; меня все еще немного смешил ее акцент, который, наверное, останется с ней на всю жизнь, потому что она была родом из Колумбии, а приехала в Лас-Вегас вместе с родителями, которых в последствии потеряла в автокатастрофе. Затем детский дом, ненависть на весь мир и на несправедливость, а потом… мой брат. — Поверь, вообще не справляюсь, — хмыкнула Кармелита и откинула светлые волосы назад. По внешности она не была похожа на колумбийку, но я и не вдавался в подробности ее корней. — Скажи, с чем тебе помочь, — обратился я к девушке, и она махнула рукой в сторону здания, чтобы мы прошли внутрь. — Оказывается мебель привезут завтра, я просто забылась, потому что сегодня сбор… э-э… вещей, — буквально протараторила Кармелита; иногда она путала буквы или слова, особенно если говорила так быстро, но, спустя несколько лет их совместной жизни с Лоренцо, мы привыкли. — Так что, буду признательна, если ты поможешь мне с принятием вещей у тех, кто будет приходить сегодня, думаю, наплыв будет большим, — объяснила она, и мы зашли в большой зал, который являлся спорт-залом. В нем уже стояло несколько пластмассовых коробок, куда можно складывать принесенные вещи. — Конечно, Кармелита, — согласился я, и мы прошли к столу, где лежали бумаги, в которых, как рассказала девушка, нужно было записывать имена тех, кто приносил вещи, и что именно приносил. Это нужно было для того, чтобы потом, в случае возврата, если что-то не устроит Кармелиту, легко найти человека и отдать вещи. Она еще раз показала и рассказала мне, что для чего нужно, хотя я и так уже понял, что к чему, но Кармелита была довольно суетливой девушкой, особенно если дело касалось ее работы и детей, окружающих ее со всех сторон. Иногда я завидовал ее выдержке, не понимая, как ей удавалось так легко контактировать с детьми и здесь, и дома, занимаясь с сыном. Конечно, дома ей помогал Лоренцо, но все же… Для меня находиться двадцать четыре на семь с детьми — тяжело. По крайней мере, так я думал сейчас. — Какой ты лапочка! — услышал я, когда записал мужчину и женщину в блокнот, которые принесли игрушки для маленьких детей. Наверное, мне даже было чуть неловко от осознания того, что я стоял сейчас посреди спортивного зала в детском доме, посреди криков, а мог или даже чаще всего стоял посреди луж крови, что оставались от наших врагов и должников. Как будто совершенно разные личности. — Как тебя зовут? — голос знакомый, но смутно, будто я его слышал, но один или два раза. Я выпрямился и стал вглядываться в толпу, что собралась аж до самого выхода из зала, затем увидел Катерину и… кажется, Карлотту — жену Массимо Фальконе. Они обе держали большие черные пакеты, которые наверняка нужны были для мусора, но только в них могла уместиться одежда. За ними шел Джулио — третий ребенок Римо и Серафины — и пристально наблюдал за всеми, кто как-либо близко подходил к девушкам. Еще бы — когда столько народу вокруг, но, уверен, что охрана в виде солдатов семьи надежна. Катерина продолжала разговаривать с маленьким мальчиком, который, в свою очередь, показывал ей машинку, что-то рассказывая и улыбаясь, а она внимательно, с интересом слушала и кивала. А вот и другая твоя личность, Кэти. Сколько же еще живет личностей в тебе? — Здравствуй, — поздоровалась Карлотта и мягко улыбнулась. — Здравствуй, Карлотта, — отозвался я. — Тебе нужно что-то записать о нас? — поинтересовалась она, и потом Катерина с Джулио нагнали ее, вставая напротив меня. Джулио оглядел меня с ног до головы, будто оценивая. В отличие от Лоренцо и моего отца, мы не встречались с ним близко, да и с семьей Фальконе — тоже. Мы все же пожали с ним руки, и он снова стал оглядываться. — Да, нам нужно записывать, кто что принес, — объяснил я, и Карлотта с Катериной стали развязывать мешки, показывая, что в них. В основном там были детские вещи, которых, уверен, осталось еще немерено в их доме, ведь все в курсе того, насколько сильно разрослись Фальконе. Катерина внимательно следила за моими движениями, будто я делал что-то подозрительное или что она не доверяла мне. Возможно, такое поведение передалось ей от отца, потому что он вел себя точно так же, насколько мне известно, а что говорить о повадках и характере… — Готово, — оповестил я. — Можете оставить вон у тех коробок, а мы все сложим в них, когда окончательно разберем вещи. Карлотта и Катерина кивнули, затем отошли чуть в сторону, давая пространство для остальных. За ними прошел Джулио, как личный телохранитель. Мне хотелось последить за Катериной, но не мог, потому что народу становилось только больше, а Кармелита должна подойти примерно через полчаса. А пока меня могли разорвать на части то ли дети, то ли люди, что приносили вещи.***
После таких дней, как этот, а то и хуже, я заходил в клуб семьи, где дрался либо с грушей, либо с соперником в виде солдата. Изредка здесь появлялся Невио Фальконе со своим семейством, но… практически постоянным посетителем была Катерина. Она, бывало, приходила не одна, а с Джеммой, которая обучала ее драке, потому что была хороша в этом. Я слышал, что Катерина хотела вести тренировки для девушек, как когда-то мечтала ее мать, и она действительно какое-то время обучала, но потом… дети, дети, дети. Сейчас Катерина Фальконе занималась на ринге вместе с Джулио. Между ними как будто пролетала опасная искра. То Катерина, то Джулио сжимали челюсти и били со всей силы, по крайней мере, так казалось со стороны. Неужели старшая дочь Савио что-то снова натворила, и за это получили чуть не все в их доме? Она была хороша. Ее телу и фигуре могли позавидовать все девушки Лас-Вегаса, если уже не делали это. Катерина не отличалась худобой, но ее фигура представляла собой песочные часы; из-за широких бедер ее талия казалась еще меньше, будто можно было одной рукой обхватить ее и притянуть к себе. Катерина двигалась легко на ринге, порхала, как бабочка, а движения были отточенными. Мне вдруг захотелось подраться с ней, чтобы почувствовать на себе ее удары, возможно, даже получить в челюсть или в нос, чтобы сознание пошатнулось. Черт возьми, почему я вообще думал о ней? — Вал, слишком долго пялишься, — вдруг раздался голос брата позади меня. — Джулио уже косится в твою сторону, — предупредил Лоренцо, и я перевел взгляд на младшего сына Римо, который не пропускал ни одного удара, даже пока посматривал в мою сторону. Я повторял себе лишь одно, смотря на Катерину: ты не хочешь ее. Она — проблема. Прекрати это дерьмо, или Фальконе придется выбить его из тебя. Однако дьявол на левом плече кричал громче: давай же, Валентино, посмотри на нее внимательнее. Ты ведь уже клюнул. Так, чего еще ждешь? Я помотал головой, чтобы выйти из своеобразного транса, затем повернулся в сторону раздевалок и быстрым шагом прошел в мужскую. В этот момент раздалось громкое женское «ой», но я не обернулся, потому что знал, что это была она.