Инцидент в Сибуе

Каждый вечер Сугуру теперь заканчивается примерно одинаково: зажимаясь в неудобной позе на заднем сидении чужой тачки, упираясь остротой колен в обивку переднего сидения или дверную ручку, в зависимости от позы, он думал, где бы взять машину побольше, для парней ростом под два метра места тут явно маловато. Они встречались уже неделю, ну как встречались, вслух никто ничего не озвучивал, это просто было как само собой разумеющиеся. Правильнее сказать так: уже неделю, начиная с хэллоуина, они ежедневно трахались, ходили по разным заведениям от кино до скейт-парков, а когда расходились по домам, нон-стопом переписывались. Стоило только Сугуру добраться до дома, ему начинали лететь в личку рилсы с котиками вперемешку с горячими дикпиками Сатору и смешными тиктоками. Даже сидя на парах в универе, телефон Гето неустанно разрывался трелью вибрации от сообщений: Сатору💙, 12:15 /Сугуру /как дела? /я пздц соскучился /хочу кофе и моти /тут еще три пары сидеть /я ща от скуки сдохну /там где-то без меня грустит карамельный раф на кокосовом, мне нужно срочно к нему, ты со мной? Конечно с тобой. Мозг Сугуру плавился, каждый раз превращая его в пубертатного подростка, который соображал скорее членом, чем головой рядом с ним, а свалить вместе с пар — это же лишний повод зажать Сатору где-нибудь между покупкой шоколадных моти и стоянием в пробке на перекрестке Сибуи. Ещё раз сверившись со своим расписанием и посчитав, что каких-то супер-важных предметов сегодня нет, он набрал ответное сообщение: Вы, 12:16 /меня там тоже американо ждет, заедешь? И подхватывая сумку с тетрадями за длинный ремень, закидывая с размаху за спину, вышел из аудитории под вопросительный взгляд Нанами. Тот, естественно, поговнится о безответственном поведении Сугуру, прочитает ряд нравоучений о потере стипендии, но списать всё же даст. Выскочив за дверь, Гето промчался по коридору кампуса, скатился по перилам со второго на первый этаж, вышел на крыльцо, вдыхая полной грудью. Погода на улице просто кричала о том, что холодные и темные аудитории могут подождать до зимы или хотя бы до сезона дождей, а сейчас самое время наслаждаться жизнью, молодостью, свободой и новым увлечением с белобрысой макушкой, который плотно поселился в его сознании, повсюду разбрасывая свои вещи, расчерчивая границы личного пространства. Сатору и личное пространство вообще были антонимами, полной противоположностью, с ним нельзя было разграничивать что-либо, он будто бы жил по принципу «всё или ничего». Сугуру не возражал, даже сам всё больше погружался, ему хотелось открываться, делиться всем, что у него было, пуская в свой мир, а Годжо с охоткой принимал это, губкой впитывая всё, что тот ему давал. У Гето давно не было серьезных отношений. Тяжело ему дался прошлый разрыв, и заново проживать все эти семь кругов ада расставания при неудачном исходе уж точно не хотелось. Сатору, правда, совсем не был похож на его бывшего, который спустя полгода отношений начал сходить с ума от ревности, сталкерил его, устраивал проверки и норовил залезть в телефон, а потом вовсе стал угрожать, что если вдруг Сугуру вздумает уйти, то он абсолютно точно не переживет, напьется таблеток, вздёрнется, перережет вены. Как оказалось, пережил. Сатору же легкий, как дуновение теплого апрельского ветра в каменных джунглях, как пух, разлетающийся с тополей в июле, как солнечный зайчик, пробегающий по оконной раме. Сатору смешной, горячий, развязный, смелый, дурной, нежный, шумный и ещё два листа красивых прилагательных, приправленных васаби и сахарной пудрой, которыми Гето мог бы его описать. В своих раздумьях он не с первого раза обратил внимание на сигнал гудка голубого кабриолета, из-за руля которого выглядывал Сатору. — Эй, Сугуру, прекрати мечтать обо мне! Запрыгивай! — расплывшись в довольной улыбке Годжо спустил черные круглые очки к носу. — Да сколько у тебя тачек? Я запомнить не успеваю, — перемахнув прыжком через пассажирскую дверь, он оказался прямиком внутри машины, припечатав наспех чужие губы поцелуем. — Ага и тебе привет, погнали? — Погнали! Уже через полчаса в кофейне, вкатив убойную дозу кофеина, он — большой американо без сахара, а Сатору почти литровый коктейль на основе фрапучино с шариками шоколадной топиоки и шапкой взбитых сливок, заедая не менее сладкими моти, Годжо предложил: — Ты говорил, что играешь на гитаре, я жуть как хочу послушать, может вы выступаете где-то в ближайшее время? — Да, у нас будет концерт в одном из клубов Синзюку, я тебе адрес и время скину, придёшь? — Сугуру пальцами под столом рисовал узоры на чужом колене. — Спрашиваешь, конечно приду! — А хочешь, можем поехать ко мне сейчас, устрою тебе соло на гитаре, пока Нанами в универе? Неоднозначность предложения оба прекрасно понимали, как и то, что гитара, скорее всего, так и останется без внимания висеть на стене. — Погнали, мне до жути интересно, где ты живешь! — Сатору встал, метким броском закидывая пустой стаканчик с баскетбольной точностью в мусорное ведро. Подойдя к машине, Сугуру поймал себя на шаловливом детском желании погонять по городу. На права он сдал еще год назад, но на машину накопить всё никак не выходило: ни богатых родственников, ни повышенной стипендии у него не было, а зарплату, заработанную в развлекательном центре, он полностью тратил на жизнь. — Сатору, можно я поведу? — Тебе всё можно, красавчик, — в руку легла связка ключей с брелком Сейлор Мун, а сам Сатору запрыгнул на пассажирское. Ощущать под собой мощь машины, которая словно необузданный жеребец срывалась с места с каждым вдавливанием газа в пол и ускорялась, разгоняя адреналин в крови; ветер, гуляющий в волосах и освобождающий всё новые пряди, хлестко бившие по щекам; руку Годжо, сжимающую бедро через плотную ткань форменных брюк; шаловливые длинные пальцы, что свободно гуляли по ноге, ложась то на колено, то на ширинку; его мягкую улыбку, посвященную Сугуру; рассекать по городу, играть в шашки с другими автомобилями — всё это было настолько великолепно и наполнено настоящей живой энергией, что аж дух захватывало. — Хочу, чтобы ты отсосал мне. Сейчас. Хитрый, довольный прищур, руки уже разбираются с ремнем и расстегивают ширинку, пару движений, ветер обдувает влажную от предэякулята головку, а через секунду горячий рот накрывает, обволакивая теплом. Сатору плевать на то, что они в центре Токио, на то, что везде камеры, прохожие, автомобили, на то, что у них над головами совсем нет крыши, хотя можно было бы нажать кнопку привода, и винил конвертируемого откидного верха развернется, растягивая темное полотно, что скроет их от посторонних глаз, но так ведь интереснее. Щекотать нервишки, вызывая всплеск адреналина. Сосет резко, не нежничая и не размениваясь на мягкие облизывания, со знанием дела вакуумом втягивает щёки, плотно обхватив губами у основания, заглатывает на всю длину. Сугуру пиздецки ярко ощущает всё происходящее, стараясь не отвлекаться от дороги, ловит осуждающий взгляд мужика средних лет в сером шевроле справа, который, если уметь читать по губам, выругался за закрытыми окнами своей машины, мол, педики совсем охренели, ни стыда, ни совести. Действительно, какая совесть, дядь, где мы, а где это богоугодное слово? Гето демонстративно откинулся на сидении, не отрывая взгляда от разливающегося краской лица, рукой вдавил белобрысую макушку сильнее в пах. Мужик такой провокации не выдержал и, вцепившись в руль, как в спасательный круг, стал гипнотизировать цифры красного сигнала светофора, покрываясь пунцовыми пятнами то ли от злости, то ли от зависти. Так-то, блять. Срываясь с места, вдавливая газ в пол, оставляя позади весь ряд машин, пролетает под камерой на повышенной, дабы запечатлеть момент. Сатору наверняка понравится вид распечатки штрафа, поэтому Сугуру не отводит взгляд от объектива. Втрахивая чужой рот, натянув податливые светлые пряди между пальцами, не дает отстраниться, изливаясь в тугое горло, содрогающееся спазмами. Подтягивает к себе за подбородок, паркуясь. — Иди сюда. Хороший мальчик. Великолепный! — целует, вглядываясь в поплывший, разморенный взгляд, легкий румянец на щеках и припухлость губ делает его ещё более по-юношески очаровательным. Сатору поправляет брюки, которые, наверняка, неприятно давят на очертание вставшего члена. — Поехали ко мне, я помогу тебе с этим разобраться.

***

В квартиру заваливаются хаосом, снося всё на своем пути — вот на пол летит легкая ветровка с плеч Сатору, роняя вместе с собой какую-то из коллекционных фигурок на пол. Жалко, но похуй. Сумка Сугуру улетает в сторону кухни, попутно соря бумагой и выкатывающимися шариковыми ручками. Ботинки поочередно стягиваются с ног мысками, не разрывая поцелуя, отлетают в разные стороны, ударяясь об шкаф и стену. Брюки, прям на ходу расстегнутые не с первого раза, остаются лежать смятой кучей у входа в спальню. Они начали ещё в лифте, пока тот плавно плыл от первого до шестнадцатого этажа, заполняя пространство классической музыкой, Сугуру, прижимая к зеркальной стене спиной Годжо, раздвигая ноги своим бедром, прижимал чужое возбуждение, вырывал сдавленные стоны, оттягивая зубами кожу тонкой шеи в области яремной вены. Теперь же, полностью раздевшись (такая роскошь случилась у них за эту неделю ежедневных встреч впервые), Сугуру толкает в грудь, заставляя Годжо упасть, отпружиниваясь от матраца. Приподнимаясь на локтях, тот разводит колени, приглашая спуститься следом между ног. И Гето спускается, статно держа ровную спину, осматривает, любуется. Сатору тянется вверх, обхватывая губами колечко металла на соске, втягивает в себя, заглядывая снизу вверх в глаза. — Всегда хотел это сделать. — Всегда? — Гето приподнял бровь, припоминая, когда он успел светануть проколотыми сосками. — Да, — стушевался Сатору, краснея кончиками ушей, — было бы странно, что имея туннели в ушах и проколотый язык, соски остались бы девственно непронзенными, — обводя языком, прикусывая, сжимая ладонями и оттягивая пальцами, Годжо играл с его грудью. — Хочу тебя, развернись, детка. Распластанная белоснежная фигура с красивым, оттопыренным задом на черных простынях смотрелась восхитительно завораживающе. Эти аппетитные половинки хотелось мять пальцами, кусать, облизывать, и Сугуру ни в чём себе не отказывал. шлепок И, вызывая возмущенно подрагивающий стон, на правой, алея, расцветает очертание крупной ладони. Разглаживающие и успокаивающие движения по пояснице, притупляющие бдительность и заставляющие снова расслабиться. шлепок Всхлип на выдохе, на второй появляется симметричная метка. — Громче, хочу тебя слышать. шлепок Стон, ярко вырывающийся из охрипшего горла. — Так то лучше, принцесса. Ещё? — Да-а, пожалуйста! шлепок Губа Сатору прокусана в попытке сдержать наиболее яркий стон. Облизать хочется. — Ну что же ты так, я же говорил, не сдерживайся, — Сугуру тянется к лицу, слизывая алую капельку, оставляя дальше пускать слюну на подушку, возвращаясь к своему увлекательному занятию, теперь уже разминая пальцами горячую кожу, растягивая в разные стороны и открывая взору розовое колечко подрагивающих мышц. Подхватывает из-под подушки пузырек смазки, разливая по пальцам и капая в ложбинку между ягодиц, входит двумя сразу, вызывая шипение снизу. — Шшш, тише, детка, не зажимайся. Давая привыкнуть, разводит пальцы, прокручивая, входит и выходит медленно, загоняя на все три фаланги. Шепчет нежности на ухо, плавя Сатору словно плитку шоколада, раз — и он уже сам подмахивает бедрами, насаживаясь на длинные пальцы, два — извивается, прося глубже, больше, сильнее. Сугуру не в силах отказать. Входит, наваливаясь сверху, вдавливая своим весом, бедрами зажимая саторовские длинные ноги вместе, не давая возможности пошевелиться или развести их, грудью вжимается в спину, перехватив запястья одной рукой и горло другой. Абсолютно подавляющая поза. Сатору в ней может только лежать и трепетать под чужим телом, истекая смазкой, не имея возможности коснуться себя или поменять ритм. Сугуру вдалбливает, глубоко засаживает размашистыми толчками, кусает плечи, шею, оставляя собственнические яркие метки. — Хочу видеть тебя, позволь мне развернуться. Он так мило просит, и Гето позволяет. Выходит, опустошая, разворачивает лицом к себе. Подушка под бедра, скрещенные ноги ложатся на одно плечо, острота колен выделяется особенно ярко, перехватывает сильной рукой, сжимает так, будто бы Сатору куда-то от него убежит, снова входит на полную, сосредоточено продолжая трахать. Мокрые стоны, вид Годжо, ласкающего себя и пачкающего пальцы собственной спермой и о, Ками-сама, демонстративно и развязно облизывающего их же, быстро подводят к краю. — На колени, сейчас, — безотлагательно командует, не давая полностью насладиться посторгазменной негой. Стоя на коленях, послушно открыв рот, языком проходясь по надрачиваемому стволу, Сатору ждет чужой разрядки. Пальцы в волосы, запрокинутая назад голова, плевок прямо в открытый рот и тянущаяся ниточка слюны, соединяющая их, взгляд сверху вниз, возит влажной головкой по губам, подбородку и щекам, горячий всплеск и брызги густого семени пачкают лицо. — Я каждый раз думаю, что ну вот всё, лучше уже невозможно, а ты снова и снова заставляешь меня потерять контроль, — отдышавшись, протягивает пачку салфеток Сугуру, украдкой любуясь оставленным беспорядком на чужом теле. Мысль о том, что это он сделал, тешит эго. Скрип дверной ручки — и оба зависают в пространстве, пялясь друг на друга. — Кто это? — Сатору, ошарашенно вытаращив голубые глаза, не понимает, куда деваться в этой ситуации, ощущая себя чуть ли не любовницей, которую вот-вот спрячут в шкаф. — Нанами! Под одеяло, быстро! Тихие, осторожные шаги и голос из коридора. — Судя по беспорядку вокруг, нас либо обнесли, либо ты там не один, Сугуру. Насчёт «три» я вхожу, раз, два, три… И из коридора с опаской заглядывает в комнату голова Нанами Кенто, так вовремя вернувшегося с пар. Из-под одеяла на кровати Гето торчат две головы с видом нашкодивших детей. — Нанами, это Сатору, он мой… Мой парень. — Очень рад за вас, хотелось бы более одетого знакомства, но я даже не сильно удивлен, поэтому сделаю вид, что этого не было, и буду ждать вас на кухне. — Стой, Нанами, подай брюки, пожалуйс… ауч, — в лицо Сугуру одна за другой летят две пары брюк, попадая ремнем в плечо. — Парень, значит? — Сатору, лыбясь во все тридцать два, не особо спешит одеваться. — А ты против? — Ой, ну знаешь, мне надо подумать… — Ну подумай, — Сугуру, уже полностью одевшись, стоит на пороге комнаты, — только сперму со лба стереть не забудь, — подмигнув, разворачивается на пятках и уходит к кухне на звук закипающего чайника. — Эй, я согласен! Кто бы сомневался.