Завеса Арктара

Искусственный глаз смотрел прямо на меня. Блестящий, жуткий и большой, он совсем не походил на настоящий, уродуя и без того некрасивое лицо моей провожатой. — Вы — Ева, — повторила Нина, ловко превратив последний вопрос в утверждение. Наполовину скрытая в тени, она напомнила мне жуткую куклу, подаренную Рене на десятый день рождения. Ту, с которой сестра никогда не играла и которую вечно забывала в самых неожиданных и неподходящих для игр местах дома к ужасу всякого, кому не посчастливилось на нее наткнуться. Лучше бы доктор предупредил меня и намекнул об особенности Нины — столь важной и тревожной — заранее, чтобы я подготовилась к такой встрече и не пялилась так, словно в жизни подобного не видела. Даже мне самой такой интерес казался неприемлемым и ужасным. Кажется, мы с Ниной смотрели друг на друга долгую минуту, пока я, наконец осознав, как грубо и нелепо выгляжу со стороны, не отвела глаза первой. Женщина терпеливо ждала моего ответа, а я все не находила нужных букв, чтобы сложить из них собственное имя или дежурное приветствие, которое она ждала. — Д-да, — с запинкой проговорила я. — А вы — Нина? Она кивнула, и я вдруг поняла, что отныне буду видеть мертвый глаз во снах, в знакомых и совсем новых кошмарах, рожденных здесь и сейчас. Стеклянным солнцем, подвешенным в низких черных небесах. Немигающий, чуждый, гипнотический. Не работа доктора, которому меня отрекомендовали, надеюсь? — Вы так быстро меня нашли, — продолжила я, изо всех сил желая сгладить неприятную неловкость, с которой совсем не хотелось начинать странное знакомство. — Вас сложно было не узнать, — вяло ответила она, потеряв к разговору всякий интерес. — Доктор дал мне весьма точное описание. Идемте. Она кивнула в ответ на мою робкую улыбку, а протянутую для приветствия руку вовсе предпочла не замечать. Прождав реакции достаточно долго, я смущенно спрятала ладонь за спину, а потом непроизвольно сжала ее в кулак. Меньше всего на свете мне хотелось идти куда-то с этой женщиной, но разве был выбор? Я сама сделала все, чтобы его себе не оставить. Глупая и такая напуганная. Сколько времени пройдет, пока я найду другого врача, согласного взять недуг вроде моего? Если вообще найду? Нет, когда риск так велик, личные симпатии лучше оставить позади, в Лондоне и теплой семейной квартирке, далеко от этого злого и мрачного города с дурным и взбалмошным характером. Толку от них все равно нет… Нина повела меня к выходу, людей у которого было заметно меньше, чем в главном зале аэропорта. Свежий воздух слегка отрезвил, и я шагнула за порог с уверенностью, что все обязательно сложится хорошо, что бы ни случилось, и кто бы не старался помешать. — Доктор Балаш примет нас сегодня? — спросила я. — Он будет ждать вас завтра. Не думали же вы, что человек вроде него бросит все дела и… Ее тон мне совсем не понравился. — Конечно, нет. Я и не надеялась, что он будет менять свои планы из-за меня. Нина поджала губы, но тираду продолжать не стала. В ее взгляде скользило такое неодобрение, что я вполне могла догадаться, о чем она думает, и без всяких слов. — Тогда мне нужно будет остановиться в гостинице. Я не подумала забронировать номер раньше… — Номер для вас уже заказан, госпожа. Хорошее место в городе. Я оставлю вас на попечение хозяйки и заберу завтра в три после полудня. Пожалуйста, не опаздывайте. Путь до усадьбы доктора займет не меньше часа. Ее речь звучала отстраненно и даже формально, как у канцелярского служащего или секретарши, за годы работы привыкшей говорить с людьми как велит любимый шеф. — Мы поедем за город? Нина оставила мой вопрос без ответа, сделав вид, что вовсе его не услышала. Мы ждали машину под стеклянным, нависающем над дверями козырьком. Я снова пыталась отыскать в толпе Энжела или альбиноса с компанией, но не нашла ни того, ни другого. Может, и хорошо, ведь причин волноваться и нервничать мне хватало и без них. В конце концов, я явилась в город не для того, чтобы переживать без повода и думать о всякой ерунде. Тут как в самолете: сначала помогаешь себе, потом думаешь об остальных. Самый правильный и главный из законов выживания. — Я могу вызвать такси. — Машина скоро прибудет, госпожа, не стоит беспокоиться. Вглядываясь в налитый чернотой мир, я старалась вспомнить хоть что-нибудь о городе, что уже маячил у меня на горизонте. Вспомнить, каким он был, когда назывался просто домом, а не местом, внушающим кошмары и страх. — Нам пора, госпожа. Погрузившись в топь мрачных мыслей, я даже обрадовалась, когда Нина легонько подтолкнула меня в спину, поторапливая к двери старенького черного мерседеса, с шумом остановившегося прямо перед нами. Едва я, ловко огибая лужи и закрывая голову свободной от чемодана рукой, скрылась от дождя в теплом салоне, машина сорвалась с места и рванула прочь. — Ехать далеко? — Через полчаса будем на месте. Дождь усилился, и, несмотря на все старания, по дороге к отелю мне так и не удалось рассмотреть что-то кроме летающих по лобовому стеклу дворников и напряженной сгорбленной спины водителя, мертвой хваткой вцепившегося в руль. Ни он, ни Нина, седевшая впереди, за всю дорогу не сказали мне и слова, так что времени на раздумья оказалось много. Куда больше, чем я рассчитывала и хотела получить. Как же не вовремя. Осень, от которой я отбивалась весь сентябрь и добрую половину сырого октября, наконец коснулась меня своим пряным прохладным дыханием. Нелюбимое время года — грустное, мрачное, пробирающее до костей. Сезон беспокойных мыслей и вечных сожалений, о том, чему никогда уже не сбыться. Я добралась. Ложись спать, ладно? Пообещав матери написать, как только представится возможность, я торопливо набрала сообщение и тут же закрыла приложение, изо всех сил стараясь не зацепиться взглядом за ее аватар — счастливый отпечаток прошлого лета в семейном домике на озере. В обнимку с Роуэном, конечно. — Вот мы и на месте, — бросила Нина, прервав долгое молчание. Машина затормозила у приземистого двухэтажного здания, втиснутого меж сверкающих стеклом и новизной соседей. Цветочные барельефы у границы второго этажа, высокие изящные окна, расцвеченные огнями, резные сказочные деревянные двери привлекали внимание и навевали мысли об эпохе, которой давно уже нет. Все вокруг будто дышало историей — настоящей, а не той, что принято показывать в музеях и на модных выставках — и каменный фасад, покрытый слоем мха и благородной патины, лишь усиливал это впечатление. — Гостиница «Мертвая голова», — прочла я потемневшую от дождя вывеску. И какому сумасшедшему пришло в голову назвать жилище так? — Назвали в честь бабочки, — сухо пояснила Нина, верно определив направление моих мыслей. — На редкость мерзкое создание, судя по фото. Отец нынешней хозяйки был увлеченным энтомологом. И не такое в дом приносил. Я кивнула и, получив из рук смущенного водителя чемодан, спешно прошла за Ниной в гостиничный холл. Тот оказался маленьким и темным, но вполне приятным. Рассеянный свет, падающий от старомодных абажуров, расставленных по углам вместо часовых. Мерный шум дождя за окном. Ощущение уюта и тепла. Убежище, где ничего не страшно. — О, мисс Грант, мы как раз вас ждали. Я получила ключи из дрогнувшей хозяйской руки, спешно попрощалась с Ниной и прошла к себе в номер. Раскрыв чемодан на полу у кровати и высокого окна, занавешенного невесомым кремовым тюлем, по очереди вытащила пушистые свитера и теплые платья, что привезла с собой. А потом достала еще кое-что. Совершенно неожиданное в мирной картине моего нового мира. Опасное и хорошо знакомое. Оно притаилось на самом дне чемодана, словно змея, грозящая броситься, едва я двинусь. Бинты. Свежее лезвие. Наполовину полный флакончик антисептика. Набор, от которого я отказалась, но который все равно взяла с собой. И совершенно не помнила, как укладывала в чемодан… На самом деле не помнила! Пожалуй, это пугало куда больше, чем видение, посетившее меня в аэропорту. Даже сильнее, чем старые шрамы, оставшиеся на память от прошлого срыва. Я обещала родителям, что больше не притронусь к лезвию, не стану резать себя, когда все в очередной раз пойдет не по плану. Так зачем? И как? Дрожащими руками я вернула принадлежности туда, откуда их взяла, застегнула молнию и, как следует наподдав ни в чем не повинному чемодану ногой, отправила его под кровать. Хватит с меня ужасов. Я не повторю ту ошибку, не сорвусь как после первого крупного приступа, потери роли в серьезной театральной постановке и краха всех амбиций и надежд. Никогда или просто не сегодня? Не раздеваясь, я легла на кровать и натянула покрывало до самого горла. Лезвие и бинты продолжали будоражить разум. Мне не нравилось знать, что они рядом, но встать и выбросить все в ближайшую урну рука так и не поднялась. Я всегда была такой слабой… *** Разбудил меня утренний свет, сочащийся сквозь шторы. Слепящий, теплый и как никогда далекий, он бил прямо в глаза, путая мысли и мешая уснуть снова. — Отличный повод для прогулки, — сонно пробормотала я, вспомнив любимую отцовскую поговорку. Накануне я готова была поклясться, что не посмею и носа высунуть в город, если кто-то не выгонит меня силой, но теперь, днем, перспектива выйти в люди казалась не такой и страшной. Решиться оказалось на удивление легко. Десять минут под обжигающе горячим душем лишь укрепили мою решимость, острое желание взглянуть хоть одним глазком. Да и что мне было терять? Натянув вчерашнюю водолазку и черные джинсы, ставшие заметно свободней в талии за последние пару нервных месяцев, я завершила образ любимой косухой, подхватила сумочку и потянулась к ручке двери. Чтобы секунду спустя понять, что та заперта. Какого, собственно, дьявола? Я дернула ручку снова, для верности с силой потянула на себя, но та не поддалась. В коридоре послышались осторожные шаги. Я прижалась ухом к деревянному полотну и сбивчиво объяснила, что случилось, а потом попросила о помощи с заклинившей дверью. Гость из коридора не отозвался, то ли не услышав мою тираду, то ли пропустив ее мимо ушей. Постояв немного с другой стороны — близко, но невозможно далеко — он двинулся прочь, оставив меня в полном недоумении. — Эй, мне правда нужна помощь! Ответом стала тишина. Как же странно. А если все не случайность, и кто-то специально запер меня в номере? Не желая верить, я в два шага оказалась у телефона. В засаленном справочнике с содержимым мини-бара и пространным описанием местной кухни, нашелся только телефон администратора, но на счастье он-то и был мне нужен. Я набрала три двойки и застыла в ожидании. Гудок, третий, четвертый, а за ними — протяжный металлический стон и тишина с полосой помех, напоминающих голоса привидений. Дикость. Бред. Горькая правда. Ситуация казалась настолько абсурдной, что я сразу поверила: кто-то безумный и отчаянный действительно запер меня в собственном номере. Но для чего? Чтобы не выпустить в город? Если так, выйти мне непременно надо, немедленно и прямо сейчас. Только как? Я присела на край кровати и с яростью уставилась на дверь, словно надеясь, что та почувствует всю силу моего недовольства и отворится сама собой. Конечно, она не отворилась. Но если дверь закрыта, остается ведь окно? Восхвалив богов за номер на первом этаже, я подергала шпингалеты, но те, намертво впечатанные в рамы, не поддались, оставив меня ни с чем. Они предусмотрели все или почти все. Только вот какие именно «они»? Кому я могла так помешать в первый же вечер после возвращения? Сдаваться так быстро и ничего толком не попробовав точно было не в моих правилах. Я медленно выдохнула, окинула взглядом комнату и, подхватив тяжелую статуэтку коня, украшавшую единственную полку на свободной стене, в два мощных удара сбила обе задвижки. А потом перемахнула через нижнюю часть рамы и спрыгнула на жухлую, мокрую от дождя траву у дома. Только теперь почувствовав себя лучше. Прохладный воздух и стресс бодрили не хуже доброй чашки кофе. Чем дальше оставалась гостиница со всеми ее странностями, тем свободнее и живее я себя чувствовала. За квартал от «Мертвой головы» все стало настолько хорошо, что побег превратился в прекрасное приключение. Я забыла о собственных страхах и кошмарах. Может, потому что впервые за долгие дни ничего не видела ночью. Отсутствие снов стало избавлением, которого я желала, но о котором не смела даже мечтать. Город, неумело манивший меня жутью, ослабил хватку, едва я попала к нему в объятия, и мы оба были этому рады, на время забыв о боли, что принесли друг другу. — Ну, привет, Будапешт. Я шла вперед, пока не уперлась в реку и набережную Пешти Альто у Цепного моста Сечени. И, кажется, узнала и то, и другое. Лучшие психиатры, нанятые отцом, почти заставили обо всем забыть… Но теперь, когда мне наконец удалось увидеть пейзажи воочию, никто на свете не смог бы доказать, что я не бывала тут раньше. В другой, далекой теперь жизни. Жуткой, пугающей и несчастливой. И почему из детства мне не запомнилось что-то хорошее? Его ведь не могло не быть — до нападения и крови. Хотя бы пары моментов. Так почему память отняла у меня и эти крохи? Дунай поразил меня размахом и силой, и я на время задержалась на мосту, завороженно глядя вниз на темные, неспешно текущие прочь воды, пока кто-то не окликнул меня по имени. Не тому, к которому я привыкла, получив фамилию Грант, а тому, что было до него… Боги, я все-таки его вспомнила. Эрис. Богиня спора, разлада и зла. Точно. — Эрис! Окликнули, конечно, не меня, а красивую рыжую девушку, идущую впереди, но я была рада услышать имя вновь. А вот встретить кого-то — уже не очень: знакомых, которым я была бы рада, в Будапеште давно не осталось, а с теми, что могли встретиться, я бы предпочла никогда не пересекаться. К счастью, и девушка и окликнувший ее спутник оказались незнакомцами. — Значит, Эрис? — сдержать улыбку оказалось тяжело, и я позволила себе эту маленькую слабость. Так и не решившись купить билет на ярко окрашенный речной трамвайчик, я перешла на противоположный берег могучей реки и, поднявшись в горку, вышла к Рыбацкому бастиону. Шатровыми башнями он будто грозил самому небу — суровый, каменный и прекрасный. Новодел из тех, что совсем такими не кажутся. Новая, сотворенная из ничего история. Лучше, чем на любом фото. — Так вот ты какой. Я обошла вокруг монументальной статуи Святого Иштвана, сурово взирающего на город, который обещал защищать, и после, побродив немного по нижним балконам бастиона, купила билет на верхние галереи, где людей было заметно меньше. С высокой смотровой площадки, открытой всем ветрам, город казался далеким, сказочным и прекрасным. Таким, наверное, я бы даже смогла его полюбить, будь у меня шанс. Но историю можно только принять, а не изменить… На верхней площадке я ненадолго задержалась у музыкантов, наигрывающих незамысловатую и смутно знакомую мелодию. Она согревала, но звучала так печально, что я невольно отошла в сторону — к уличным художникам, исписанным яркими красками мольбертам и… собственному портрету. — Что за?.. С холста смотрело то же узкое лицо с огнями темных глаз, что я привыкла видеть в зеркале: длинная шея с выпирающими от худобы ключицами, темные волосы, небрежно заправленные за уши… Все жутко походило на мои. — Чей это портрет? — спросила я, в суеверном ужасе замерев перед холстом. — Кто на нем? — Это траурница, госпожа, — на чистом английском ответил художник. — Так называют портрет мертвеца.