Бурное море, полное обломков кораблекрушения

Поначалу Ира почти ненавидела Сашу. Сама не до конца понимала почему. Может, Саша и не был виновен ни в чём. Но этот немного угрюмый человек писал ей роль, в которой она была несчастна. Всё изменил один день. Ира запомнила его навсегда. В тот день дождь загнал их в заброшенную постройку на краю ковыльной поляны, служившей съёмочной площадкой. Иру не обрадовало то уединение. Но внезапно Саша заговорил: – Ты всегда избегаешь меня. У меня не было возможности объясниться с тобой. Выслушай, пожалуйста. Это провидение свело нас вместе. – Я не избегаю вас, – неловко сказала Ира. – Избегаешь. Я выписываю человеческие характеры. Скрыть от меня что-либо не так-то просто. Вся твоя роль в фильме написана мной. Что я тебе сделал плохого? Ире показалось, что свой вопрос Саша задал раздражённо, будто виня её в чём-то. – Почему я серая мышка, почему всё время в бледных, тусклых платьях? Таня всегда в таких нарядах, что голова кружится от их красоты. А я… Я даже Лопухина очаровать не могу. Он взгляда от Тани не отрывает. – Ну, Боря, допустим, лопух, не зря Сергей ему такое прозвище придумал. Я представлял его себе рыцарем света, чьё естество - благородство, пусть и по-подростковому немного гипертрофированное. Мой герой подключал воображение, для того лишь, чтобы его невозможная любовь к вожатой Оле не переходила в излишнюю чувственность и вульгарность. А Соловьёв превратил моего Панина в отпрыска лермонтовского рода Лопухина. В оторвавшегося от реальности размазню без воли и идеалов, потакающего своим мальчишеским инстинктам. Это на съёмочной площадке Боря взгляда от Тани оторвать не может. А в жизни он на девчонок даже не смотрит. Ему интереснее тайком от наших педагогов портвейн с парнями распивать. Сергею такой и нужен, ему не надо конкурентов в его игре с Таней. Саша сжал челюсти, желваки его напряглись, лицо потемнело. – Вы вспомнили о своей жене? – сказала Ира. Она слышала краем уха, что жена Саши сбежала с каким-то писателем в Париж. – Прости, Ирочка, да. Она сказала: «Я люблю другого. Сердцу не прикажешь». Не могу забыть. И простить не могу. Что значит, сердцу не прикажешь? А долг, честь, совесть, в конце концов? Да, безусловно, это всё правильно, – внезапно сник Саша, – но в конечном итоге именно голос сердца, увы, тут она права, оказывается решающим. Когда любовь есть, остальное случается само собой, даже делать ничего не приходится. А когда любви нет, ничто тебе не поможет. Ты будешь осенней птицей подранком приходить к ней, но она не сжалится над тобой. Ты отчаявшимся Арбениным будешь прокручивать в уме сценарии страшной мести. Но осуществить её не хватит храбрости. И однажды ты, измученный, смиришься. Начнёшь считать, что так положено, такова судьба, так предопределено. Одним даётся больше, другим – меньше. И ничего с этим не поделать, потому что, на самом деле, каждому дано в жизни только то, что положено ему. Мудрее принимать свою судьбу, как есть, и не гоняться за призраками невозможного. Ира с удивлением увидела, что гнева на лице Саши уже нет. Вспышка прошла так же быстро, как возникла. Теперь на лице Саши было скорее что-то отчаянное и страдальческое. Именно в тот момент внутри Иры шевельнулось неожиданное, пробуждающееся, в чём-то даже материнское чувство, которое потом держало ее рядом с Сашей долгие годы. – Мне кажется, ты испугалась, что здесь, без посторонних, я могу совершить в отношении тебя что-нибудь непристойное, – продолжил Саша серьезно. – Ты ребёнок, для тебя все взрослые мужчины пока ещё на одно лицо. Но мы очень разные. Сергей, он как Максимов, они одного поля ягоды. Он может взять чужое, что непозволительно делать. – Саша снова сорвался, неприязнь стянула некрасивой гримасой его лицо. – Сергей просто омерзителен: крутит роман с тринадцатилетней девочкой, бросив дома молодую беременную жену. Ему подавай всё новое и новое, свежее и свежее. Это такой тип человека, которого в его патологическом вожделении никто не остановит. Хищник. Он сам выбрал Татьяну на главную роль, хотя на кастинге его ассистенты склонялись в твою сторону. Его влечёт порочное, у него дьявольская интуиция, он поднаторел в этом. По-хорошему ему полагается пятнадцать лет строгого режима, где ему отобьют желание заглядываться на незрелых девочек. И подруга твоя Таня тоже под стать ему, бегает за ним, как собачонка, моет его машину, смотрит на него восторженном влажным взглядом, возносит его ум и обаяние до небес. А мы с тобой совсем другие. Ты этого пока не понимаешь, оттого и огорчает тебя роль, которую я для тебя определяю. Но поверь моему опыту, я не навязываю чужую роль, я прочитываю твою судьбу и стараюсь объяснить её тебе, примирить с тем, что тебе дано и что предстоит. Любовь движет мною. Простая человеческая любовь к тому, кто слабее и наивнее, и потому нельзя обманывать его доверие. Не прощает жизнь вероломного надругательства над чувствами ребёнка. Я желаю тебе только добра. Саша неожиданно стал читать стихи. Ира узнала их, это была строфа из «Евгения Онегина». «Мечтам и годам нет возврата; Не обновлю души моей… Я вас люблю любовью брата И, может быть, еще нежней. Послушайте ж меня без гнева: Сменит не раз младая дева Мечтами легкие мечты; Так деревцо свои листы Меняет с каждою весною. Так, видно, небом суждено. Полюбите вы снова: но… Учитесь властвовать собою: Не всякий вас, как я, поймет; К беде неопытность ведет». – Старой обезьяне обмануть неопытность тринадцатилетней девочки, у которой вся жизнь ещё впереди, что может быть отвратительнее? – добавил Саша, успокаиваясь. – «Любовь — не просто вздохи, соловьи, медовый поцелуй под небом звёздным, кто не изведал жалости в любви, тот для любви, наверное, не создан…» – А для чего он создан? – спросила Ира. – Спроси что-нибудь попроще. После этого разговора Ира стала как-то тепло относиться к Саше. Ей перехотелось исполнять Танину роль. Яркие наряды пусть носит Таня. Ей, Ире, достаточно рассудительного Саши. Она, как Таня, сойдётся с опытным человеком, но будет вести себя совсем иначе. Благочестие несравненно важнее и выше, чем порывы любви, безрассудные и сами по себе, и по своим последствиям. Она представила, как могла бы вернуться домой к родителям с большим животом, будь на месте Тани и сойдись с Сергеем. Родители бы просто сошли с ума. Саша такого не допустит, с ним надёжнее, спокойнее. Съёмки приближались к концу. Надо было отснять ещё несколько эпизодов и распрощаться со съёмочной группой. Ехать в Москву, монтировать фильм, который для Сергея неожиданно превратился из задуманной для цензоров халтуры в настоящее откровение. Издалека доносились веселые крики и смех. Стояла жаркая погода, в любую свободную минуту дети оккупировали купальню. Сергей с Таней уединились в беседке за усадьбой, куда редко кто наведывался. Позволили себе наконец-то обняться вдали от сторонних глаз. – Тебе всего тринадцать лет, – сказал Сергей. – Этого более чем достаточно, чтобы испытывать сильные чувства, и очень-очень недостаточно для публичности. Нам ещё долго придётся любить тайком, прятать наши отношения от чужих глаз. Если не сумеем этого сделать, я надолго попаду в тюрьму и, вероятно, оттуда уже и не вернусь. И тебе за нашу любовь придётся испытать много горя и унижений. Во все времена те, кто не прогибался под не подходящую для их жизни чужую, лживую мораль, жили вот так тайно, исполняя своё предназначение и не меча бисер перед теми, кто втопчет самое святое в грязь. – Не будем метать бисер перед свиньями, – согласно кивнула Таня. – Но ни на миг не забывая при этом, что бисер тот и есть главная ценность. Кто видит только грязь под ногами и никогда не увидит звёздного неба, этого не поймёт. – Сергей нежно погладил рукой мягкий изгиб Таниного подбородка и круглой, совсем ещё детской щеки. Таня доверчивым котёнком потёрлась о его ладонь. – Агрессивному большинству невозможно объяснить, что такое бисер. Сократ не отрёкся от своей мудрости – и они его отравили. Джордано Бруно знал, что прав, и не предал свою правду. Они его сожгли на костре. Иисус старался объяснить людям, что ничего важнее любви на свете нет. Его распяли. Может, потому этих людей и помнят до сих пор, что совершённое над ними было чудовищнее любого созданного больным воображением ада. Ада, которым были одержимы те, кто расправлялся с ними за их нежелание и неспособность притворяться и лицемерить. – Мне столько же лет сколько было Джульетте, когда она любила Ромео, – сказала Таня. – В моём возрасте Суламифь пришла на свидание к царю Соломону, обмазавшись благовониями. Когда приходится общаться со сверстниками, мне иногда кажется, что я реально старая. – Не годами определяется зрелость. Не могли бы мы с тобой стать близкими людьми, если бы ты была инфантильной. Самое подлое, что можно сделать в отношении созревшего для любви ребёнка, наплевать на его любовь, сославшись на возраст. «Отперла я возлюбленному моему, а возлюбленный мой повернулся и ушёл. Души во мне не стало, когда он говорил; я искала его и не находила его; звала его, и он не отзывался мне. Встретили меня стражи, обходящие город, избили меня, изранили меня; сняли с меня покрывало стерегущие стены». Книжники и фарисеи стерегут зазубренные стены острогов, в которых содержатся праведники. И ролями они никогда не поменяются. Ибо, как сказано в одной книге, не может быть ничего общего между теми, кто сидит в застенках, и теми, кто эти застенки содержит. Неудачники никогда не простят успешных, как бы ни пытались убедить себя в обратном. Они всегда будут ненавидеть нас. И нам придётся смириться с тем, что далеко не все поймут и одобрят нашу правду. – Серёжа, я знаю, что их ненависть не сможет заставить нас расстаться. Ты не бросишь меня из-за них. – Я не смог бы перестать любить тебя, даже если бы захотел. Любовь даётся небом, не в человеческой власти её отменять. Знаешь, что я понял: любовь – единственное, что даёт человеку право на поступок. Она как безупречная партия инструмента, как абсолютный слух, музыка, исполняемая мастером в мире какофонии. Таня тихонько запела. Ля-а, ля, ля-ля-ля, ля-ля-ля, ля-ля, ля-ля-а, ля… Это был великолепный вальс Шварца, написанный по просьбе Сергея. Эта музыка врывалась в самые неожиданные моменты съёмок и жизни. Как солнечный удар, который заранее не предугадаешь, но которому, когда он тебя настигнет, и противостоять не сможешь. Вальс исполняла Ирина в сцене, где она учила Митю танцевать. Когда Сергей ещё не определился с распределением ролей, этот эпизод репетировала Таня. Таня пела очень хорошо. У неё был отличный слух. Сергей додумывал свою мысль под уютное Танино пение. Любовь являлась мелодией, сыгранной идеально настроенным инструментом. Островом гармонии в мире чудовищного диссонанса, безупречно исполняемой партитурой в оркестре, играющем хаос. Она была единственным мерилом и камертоном, благодаря которому в мире имелась возможность выверять всё остальное. Фыркнула лошадь, хлестнула себя хвостом, отгоняя назойливых мух. Задумчиво зажевала траву. Она уже несколько дней паслась здесь на привязи. Ей предстояло тащить воз с камнем для будущей скульптуры. От купальни продолжали доноситься весёлые крики и всплески. Сергей посмотрел в ясное небо. Ему всегда не нравилось томить съёмочную группу ожиданием. Завтра обещали облака. Наконец-то можно будет снять эпизод с белым камнем. Нужно было поймать момент прозрачного света, когда облака ещё настолько тонки, что сквозь них просвечивает солнце. Сергей обсудил этот момент с художником-постановщиком. Должны успеть отснять нужное настроение в сцене. Тонкий Танин голос вносил в обычный летний полдень оттенки волшебства. Сергею пришли на ум строки Давида Самойлова: «День наполнялся нежной синевой, Как ведра из бездонного колодца. И голос был высок: вот-вот сорвется. А Пушкин думал: "Анна! Боже мой!" Он закрыл глаз и впитывал мотив всем своим существом, наслаждаясь теплом клонящегося к завершению лета, тёплым юным Таниным телом в своих объятиях. И когда Таня допела, завершил проговариваемое про себя стихотворение вслух, чтобы и она почувствовала встречное движение его души. – «В соседний двор вползла каруца цугом, Залаял пес. На воздухе упругом Качались ветки, полные листвой. Стоял апрель. И жизнь была желанна. Он вновь услышал – распевает Анна. И задохнулся: "Анна! Боже мой!" – Пушкин умел любить, – сказала Таня. – Оттого при обезьяньей, как он сам говорил, внешности, его любили женщины. Таня потянулась губами к Сергею. – Не пойму, как можно целовать бородатого мужика, – улыбнулся Сергей. – Ты и не поймёшь. – Ты моя пожизненная Анна, – сказал Сергей переводя дыхание после минуты поцелуев. – Когда у нас родится дочка, мы назовём её Анной, ладно? – Решено. Это как у Тарковского: дети – наши отражения в зеркалах судьбы. Точно такие же, но в чём-то совсем другие. Ты кого бы хотела больше, мальчика или девочку? Таня задумалась. И мальчика, и девочку, хотелось ей сказать. Но она сказала другое: – А сына ты назовёшь Митей, я уже знаю. – Пожалуй, – сказал Сергей. – Митя – он как слепок с меня. Такой же немного наивный романтик. От логично выстроенного Сашиного героя в нём мало что осталось. Я его создал заново. Здесь сухая логика не работает. Героя надо чувствовать. Сценарист только предлагает варианты, он живёт воображением, не больше. Реальную ткань жизни создаёт режиссёр. И Боря в роли Мити играет меня: так, как чувствую я. Это тоже одно из волшебных зеркальных отражений нашего с тобой лета. Я могу говорить через него о своей любви, потому что здесь есть ты. Я сам становлюсь четырнадцатилетним Митей, потому что здесь есть ты. Благодаря тому, что ты есть, на месте задуманного фильма-халтуры выросло настоящее откровение. Наш с тобой фильм даётся мне, как ни одна работа раньше, легко, влёт. Благодаря нашей любви он получается таким, что его будут пересматривать и полвека, и век спустя. Как разглядывают поныне девушек Леонардо, пытаясь разгадать их потаённый магический смысл. Не будь здесь тебя, и не случилось бы в фильме волшебства. Наши с тобой чувства ключ к нашему фильму. – Сто дней, – сказала Таня, уютнее устраиваясь в объятиях Сергея. – Сто дней до приказа? – Таня почувствовала, как Сергей при этом невольно напрягся и погрустнел. – До того дня, когда придут стражники и сорвут покров с нашей любви? И поведут меня на распятие за наши поцелуи украдкой? – Нет. Сегодня исполнилось ровно сто дней с тех пор, как я окончательно перестала быть ребёнком, благодаря встрече с тобой. – Таня обвила руками шею Сергея, преданно всмотрелась в глубину его любимых глаз. – Сегодня заканчиваются мои первые сто дней после детства… Вскоре у Сергея родился сын. Его назвали Митей. Позднее Сергей развёлся с женой и официально оформил отношения с Таней. От их любви появилась на свет чудесная дочь Анна. Сейчас Анна работает в сфере киноиндустрии в США. Ирина и Александр общались долго, до самой его смерти. Но так и не сумели преодолеть барьер окончательного сближения. Ирина осталась бездетной и одинокой на старости лет.