Бурное море, полное обломков кораблекрушения

Я рад, что из ВК заходят читать мой фанфик. Значит, кому-то это интересно и нужно, тешу себя такой надеждой. Обещанный рассказ «Ты сам меня услышал» за это время превратился в повесть, я работаю над ней и по-прежнему не уверен, что осилю. Она получается значительно сложнее, чем я предполагал, при том, что всё-таки хочется копнуть ещё глубже, постараться дотянуться до уровня классики. Одних вставных новелл в повести целых пять. Самая сложная, к которой я пока только ищу подходы, довольно мозговзрывная история по мирам Крапивина и Ноэля – триллер-фантасмагория. А самая простая, фактически документальная вставная новелла – вот эта, про Роже Пейрефитта. Адаптированный к моей повести набор фрагментов из романа «Наша любовь». Этот роман ни в первоисточнике, ни в переводе найти в интернете долго не удавалось. Потом на BlLit стал появляться отдельными главами вариант в техническом переводе под авторством, как я предполагаю, девушки под ником. Сейчас перевод романа она завершила, если его не удалили, можно при желании поискать целиком. У меня новелла, как я написал, адаптирована к повести, не аутентична, но очень близка к тексту романа. Я подумал, что мало кто читал «Нашу любовь» Пейрефитта и кому-то будет интересно с её фрагментами в таком виде ознакомиться, ну и заглянуть в щёлку моей наполовину написанной повести; а ВК не падёт так низко, чтобы заблокировать мою страницу за фактически отрывки из легальной классики. (Людоедский ВК уничтожил вчера, 3 апреля 2024 года, всю мою работу за почти 7 лет. Десятки эссе и рассказов, сотню великолепных клипов, тысячи тщательно отобранных в интернете фотографий, сотни комментариев, десятки тысяч лайков, тысячи перепостов, полторы тысячи друзей, огромные переписки, в том числе и с известными людьми. Заблокировали мой аккаунт из-за какой-то сохранённой в 2017 году с чужой страницы невинной фотографии. Чтобы читать эссе и повести, буквы надо знать. Имбецилы ориентируются по картинкам. Варварство в интернете по отношению к интеллектуальной собственности зашкаливает. А ВК впереди планеты всей. Пожелаем, чтобы в их офис заглянула пара десятков мигрантов и навсегда отбила любовь к уничтожению культурных ценностей). Рабочее название повести сейчас: «Бурное море, полное обломков кораблекрушения». Название – цитата из романа Альфреда Мюссе «Исповедь сына века». Часть 1. Войдя во двор колледжа, Роже сразу заметил взгляд, красоту этого мальчика. – Я рад показать наш дом автору «Особенной дружбы», – говорил директор. – Но особенной дружбы у нас не бывает. Мы добились этого результата очень простым способом: доверием к ученикам, ослаблением дисциплины. Представьте, мы даже позволяем старшим мальчикам курить! Мальчик, стоявший в нескольких шагах от них, не переставал смотреть на Роже. Он будто хотел сказать, что узнал знаменитого писателя, что со всей страстью прочитал его книгу и что согласен с готовностью принять все последствия сближения с ним. Он уселся профилем к Роже, чтобы не привлекать внимания, но его зеленые глаза сверкали под защитой длинных каштановых волос. Цвет его лица был нежно-розовым, нос – красивым и прямым, четко очерченные губы добавляли мягкости его лицу. Красный кашемировый свитер туго обтягивал его грудь, а руки, засунутые в карманы, создавали арку чёрных брюк в нижней части спины. Незаметная улыбка, казалось, намекала на секреты, которыми они уже делились. – Вы это видели, видели своими глазами, – воскликнул директор, указывая на учеников. – Они курят! Ах, эти милые дети! Не считайте меня наивным, тайная привычка курить вдвоем была возможностью для других тайных привычек, которые тоже были тайными и намного более печальными. Если вы подавляете одну из них, вы подавляете и другие. – Нам следовало подумать об этом, – сказал Роже. «Однако любовь к курению не всегда является причиной особенной дружбы». Вслух он этого не сказал, только подумал. – В общежитии старших мальчиков с подачи священника мы поместили на стене фотографию отца Тейяра де Шардена, – продолжал директор. – Его произведения дурно пахнут Римом, но мы позволяем нашим детям читать их и даже восхищаться ими. Это часть наших либеральных принципов. Мы поддержали эту уловку церкви, которая служила тому иезуиту для флирта с молодежью или обсуждения с учеными, но которая не одобрялась, дабы не шокировать лицемеров. – Всё можно подытожить словами Вольтера: «В Буколиках молодежь учит педерастия», – сказал Роже. – Его преподают, не обучая, потому что было бы стыдно подвергать Вергилия цензуре, но его подвергают, как будто ни один школьник не может оказаться Алексидом или Коридоном. – Эти стихи Вергилия не повлияли на мои привычки, – сказал директор. – Наши мальчики тоже сопротивляются им. Несомненно, их сохраняют в программах для того, чтобы отнять у учеников запретный плод. Вы смеётесь над добрыми отцами, но они на правильном пути. В тот день, когда они расскажут о ваших книгах, как это уже делается в лицеях, они отберут у вас часть вашего вредного воздействия. – Может быть, вы правы. Настоящие педагоги идут впереди проблем и интересов молодежи, а не летят за ними. Недавно в одном из мирских заведений по соседству учитель философии предложил на выбор на уроке французского либо «Особенную дружбу», либо «Опасные связи» Шодерло де Лакло. Из тридцати пяти студентов мою книгу выбрал тридцать один. И это был смешанный курс. – Правда в действии. Ничто её не остановит, как сказал Золя. Вы всегда возвращаетесь к теме педерастии. – Я все время возвращаюсь к любви, и для меня она греческая. Педерастия – самая неиссякаемая форма любви, потому что это любовь юности. Даже дон Хуан не мог бы полюбить всех женщин, тогда как педераст теоретически любит всех мальчиков. «Возлюбленные без количества, которых никогда не бывает достаточно!» как сказал Вольтер. Дон Хуан, в конечном итоге, может отказаться от женщин и стать монахом; настоящий педераст остаётся верен себе до своего самого последнего дня. У Андре Жида не хватило мужества связать Нобелевскую премию со своим «Коридоном», но он заявил, что это самая важная из его работ. Первые листья распустились на ветвях, солнце превратило воду своими бликами во что-то вроде мохера, ветерок приносил ароматы молодости и надежды. Освободившись от опеки, Роже направился на корт, куда отправился мальчик: ему нравилось подтверждать значение взгляда и показывать, что он понял. Там внизу выделялся силуэт в красном свитере. Мальчик прислонился к дереву, по-прежнему держа руки в карманах. Его зеленый взгляд охватывал Роже с той же силой. От этого взгляда исходила скрытая радость: он получил желанный ответ. Во время возвращения Роже с волнением думал о том, в чём не мог признаться никому: что остановил свой выбор на мальчике с зелёными глазами. Сколько романов подобного жанра он проживал за несколько минут или за несколько часов! Но чаще всего этот взгляд, устанавливающий соучастие между мужчиной и мальчиком, мог служить комментарием к английскому сонету «Упущенные возможности». И если Роже верил в реальность сегодняшнего романа, то только потому, что никогда ещё не видел такого взгляда: это был взгляд не случая, а судьбы. Он не забыл о пропасти, что отделяла его от неизвестного мальчика, встреченного в колледже. И при этом он был уверен в победе: любовь обреталась на их стороне. Этот мальчик был даже одного возраста с тем богом – возраста, который греки так хорошо прозвали «часом»: час распустившегося цветка и час созревшего плода. За счет внешности все создания, которых Роже любил или желал, были, как сказал бы Платон, «без внешности»; по сравнению с этим – они не бросали взглядов. Другие взгляды провоцировал сам Роже. Этот же, изводя, покорил его. По морали добрых отцов, по закону мира, виноватым был Роже, потому что был – сколько великолепия! – лучшим, и это он был введен в искушение. Его книга, конечно, сыграла изначальную роль искусителя, но о вкусах, пробуждаемых литературой или искусством, можно сказать как о воззвании: «Не стал бы искать, если бы не находил». После того, как Роже всю жизнь искал, он, в конце концов, заслужил то, что нашел. Подобное состязание обстоятельств не прошло даром. Вера, которой ему не хватало, чтобы пойти и открыть для себя маленького бельгийца из «Юных жертв», будет у него, чтобы завоевать этого мальчика. Переступив порог колледжа, в стенах которого снимался фильм по его книге, Роже предчувствовал, что здесь его ждет что-то экстраординарное: это был кто-то. Однако если есть красноречивые взгляды, но нет последующих встреч, есть пьянящие встречи без следующего дня. Это судьба любви, которую Роже определял для себя как невозможную. Это не так, если она находит тысячи способов практиковать себя, и так, если она не может ни воспевать, ни проживать себя. После светлой античности эта любовь ярко выразилась только у Микеланджело и Шекспира, в то время как эпоха Роже имела всякие кальвинистские признания вины Андре Жида, воровской лиризм Жана Жене, и тексты, которые не подлежали публикации, как «Люди» Верлена и «Белая книга» Кокто. Эти современные произведения неверно описывали суть любви: они описывали поступки, а не чувства. Роже не представлял себе, что будет воспевать приключение, которое надеялся пережить, но с этого момента он поместил его под защиту богов, которым поклонялся: Аполлона и Приапа. Приап – бог мальчиков. Именно он, открывая им уединенные удовольствия, руководит их вторым рождением – их настоящим рождением в жизнь. Это он рукой брата, двоюродного брата, друга позволяет им узнать о взаимной любви, когда это не дядя, крестный отец, друг семьи, духовник, учитель, слуга или незнакомец в общественном месте. Приап – бог мальчиков, именно у него Тибулл выспрашивал секреты мальчиков, дабы соблазнять их. Соблазнить их легче, чем любить их и быть любимым. Знаменитый роман Роже купался в легкости Аполлона, но Приап обитал на его границе. Его статуя была скрыта занавесью из лилий. Подмигивание, адресованное писателю мальчиком с зелеными глазами, было подмигиванием Les Amitiés specificulières, но исправленным Приапом. Роже представил, как мальчик в красном свитере раздевается этой ночью в общежитии и думает о нём у стены. Эту стену они должны были разрушить. Роже грезил, ждал сна – ему снился самый прекрасный сон, и он поклялся себе исполнить его. Он воззвал к небольшой статуе Амура, которая стояла у изголовья его кровати. Сидя в бельэтаже, Роже не отрывал взгляда от мальчика певшего в хоре. На алтаре не было цветов, но самый красивый из цветов распускался у подножия алтаря. Прозрачное сияние подчеркивало тонкость талии мальчика. В низком вырезе его воротника сверкал красный галстук, и мальчик, сцепив руки, положил кончики пальцев на кричащий символ из романа Роже. Мальчик знал, что автор книги будет на этой репетиции. Время от времени Роже замечал на себе взгляд префекта. Он осторожно следил за автором «Особенной дружбы». Это было скорее забавно, чем опасно. Было в этих насторожённых бросаемых исподлобья взглядах что-то от поведения ревнивого любовника. Роже поймал себя на том, что смакует мысль о пикантном вкладе католицизма в греческую любовь. Священнослужители колледжа, являющиеся почти единственными мужчинами, которые действительно занимаются мальчиками, самим этим фактом порождали любовные отношения между мужчинами и мальчиками и, что отчасти даже странно, между мальчиками. Разумеется, что в большинстве случаев эти отношения ограничивались духовным уровнем, но ведь и греческая любовь не являлась чем-то еще, кроме мужской духовности, которая иногда превосходила влечение тел, а иногда уступала ему. Роже вышел из часовни с пальмовой ветвью в руке. Он не забыл слова древнего баснописца: «Боги были благосклонны к нам, но судьба была против нас». Сможет ли он подойти к мальчику? Золотая ветвь Вербного воскресенья была как пропуск в запретные двери. Выждав, пока поток выходящих иссякнет, он вернулся в часовню. Мальчик-хорист был один. Он с расчетливой медлительностью заканчивал гасить восковые свечи, будто ожидая Роже. Его сияние продолжало озарять зал. Услышав шаги, он живо повернул голову и улыбнулся. Роже отошёл в тень и поманил мальчика рукой. Мальчик подошёл, краснее своего галстука, но решительно, чем восхитил Роже. – Доброе утро! Они пожали друг другу руки. Мальчик представился. Его имя было нежным и звучным, как у любимых. Его голос был теплым, тонким, слегка мелодичным. Их глаза пронзали друг друга. – Мы согласны, не так ли? – спросил Роже, утопая в гипнозе зелёных глаз. Мальчик кивнул: – Прочитав вашу книгу, я хотел написать вам и поискал ваш адрес в телефонной книге, но его там не было. Роже с восторгом выслушал это объяснение. Он вложил в тёплую руку мальчика подготовленную записку со своим адресом и телефоном. – Я люблю тебя, – пробормотал он. – Ты знаешь, что значит любить? – Да, знаю, – ответил мальчик. – С тех пор, как я стал мужчиной, я просил жизнь о мальчике для любви на всю жизнь. Ты вынуждаешь меня достичь цели моей жизни. Роже сам удивился своим словам не меньше мальчика. Тёплая мальчишеская рука сжала его пальцы. – Это в мою честь ты надел красный галстук? Мальчик улыбнулся: – И для вас я служил эту мессу. – Мы не играем в «Особенную дружбу». – Я знаю, но её стоило прочесть. Чтобы отметить эту встречу еще одним символическим жестом, Роже протянул мальчику шелковый носовой платок. Мальчик поцеловал его. И тогда Роже обнял мальчика за створкой двери и вернул в его губы поцелуй носового платка. «Не бойся, Александр, и никогда не сомневайся во мне. Я буду счастлив лично вручить тебе это письмо. Мы настоящие победители. Наступит день, когда мы с тобой не расстанемся. Если ты не был моим другом в мои школьные годы, то теперь будешь. На все оставшиеся мне. У нас с тобой в запасе столько радости, что ею можно заполнить весь мир и столетиями восхищать людей. Дружба, которая нам так дорога, отныне у меня в руках, побывав в руках у тебя. И я её сохраню, как сохранил ты. Никто не сможет её разрушить. Если ты ещё это не знал, то знай: наша дружба называется любовь». Часть 2. Ален позвонил в понедельник, застенчиво попросил встречи. В назначенный час Роже стоял у входа в метро под площадью Этуаль. Роже боялся, что в последний момент мальчик не отважится сделать решительный шаг. Тонкий силуэт, одетый в чистое серое возник посреди толпы внезапно. Сердце Роже судорожно забилось, будто собиралось разбиться. На Алене не было пальто, потому что уже наступила мягкость весны, но он держал зонтик, как маленький джентльмен. Он заметил Роже, покраснел, как в часовне, и поспешил навстречу. Первый хороший день за пределами колледжа. Первая улыбка на свободе. Они спускались по аллее, разговаривая о пустяках. При дневном свете ясно виделись морщинки кожи, пушок детских щёк, изгиб ресниц. Роже счёл доказательством хорошего вкуса то, что Ален не надел опять красный галстук. Сейчас в этом уже не было необходимости. Миндально-зеленый галстук подходил под цвет завораживающих мальчишеских глаз. Алена окружал легкий аромат папоротника, словно воспоминание о сладкой лаванде двух героев, которых он полюбил. Вскоре они пришли. Ален толкнул калитку, прошел по дорожке, поднялся по ступенькам. Не было ничего, кроме высокой стены, отделявшей его от события, которое изменит их жизнь. Роже открыл свою дверь. Зайдя, закрыл. Провел мальчика в кабинет. – Сегодня ты со мной, – сказал он, – потому что ты мой навеки. Придвинул к мальчику кресло, сел напротив, на полу. С удовольствием заметил, как мальчик обвёл взглядом комнату, давая понять, что он любит старинные вещи и античное искусство. – Я отдался тебе как никому другому, – продолжил Роже. – И единственное, что я знаю о тебе, это твое имя. Любовь, настоящая любовь, не нуждается ни в каких рекомендациях. Но всё же удовлетвори немного мое любопытство. Первое, что мальчик сказал, было самым важным. – Если бы вы приехали через восемь дней… Не восемь дней, а полчаса! Великие дела в жизни так же легко и провидчески зависят от совпадений. – Надо верить в богов! – воскликнул Роже. Он пошел искать статуэтку Любви в своей комнате и дал Алену поцеловать её: – Это она всё устроила. Мы под её защитой. Она признала тебя в Вербное воскресенье. – В придачу я с удовольствием обманул директора и всё сообщество. – Ты не обманывал их: ты выполнял свои обязанности и держал свои чувства при себе. Сегодня ты не обманываешь свою семью, которая считает, что ты с другом, ты не обманываешь их в вещах, которые касаются только тебя ... и меня. Кроме того, ты должен больше любить своих родителей только за то, что они сделали тебя таким, какой ты есть. Не желая того, они поместили тебя за пределы обыденного в мир, который чудесен, когда некто избегает того, что опасно. – Они умные. Доказательством тому – моя мать, заставившая меня прочитать вашу книгу. Эти слова он произнес без улыбки. – Не забывай, что наша любовь, наше счастье зависит от нашей тайны. Ты еще не достиг возраста свободы, даже если у тебя умные родители. Не стоит вызывать у них подозрений. Мы не должны огорчать людей, которые нас любят. Мы не будем видеться друг с другом так часто, как хотелось бы, и даже как могли бы, потому что необходима осторожность. Но время – наш союзник, а Любовь – наш бог ... Сегодня первый день Любви. – Второй, – сказал Ален. – Первый был вместе с нашим первым поцелуем. Очарованный, Роже наблюдал за мальчиком: – Я еще не обнимал тебя. Ален поднялся и сел на ковер рядом. – Нашим первым поцелуем мы обменялись в часовне, – сказал Роже. – Это было не святотатство, а освящение. Ален закрыл глаза, повернув голову. Роже продолжал любоваться им в течение минуты, затем склонился к нему. Рот Алена был приоткрыт, голова его склонилась к Роже. Тело приблизилось к готовой обнять руке. «Моя любовь, Мне постоянно скучно не видеть тебя. Я пишу эти слова тебе, и мысль о том, что ты прикоснёшься к этой бумаге, меня радует. Завтра у нас на французском будет сочинение, и я постараюсь быть первым. В следующий раз я сообщу тебе тему, чтобы ты мог написать о ней, если у тебя будет время. Как бы мне хотелось прочесть твой текст в классе вслух! Это самое лучшее, когда читают в классе. Я начал «Мадемуазель де Мюрвиль», которая меня восхищает. Кто-то вдохновил тебя на создание молодого Клода Фотена? А в качестве результата твоих описаний, мне захотелось пройтись с тобой по сельской местности, рука об руку. Знаешь, в Уазе, куда я езжу на каникулах, есть уединенные места, леса, живописные пейзажи, и было бы чудесно поехать туда вдвоем в очень хорошую погоду. Тут ты вызываешь у меня страстное желание быть в одиночестве. До того, как мы узнали и полюбили друг друга, я встречался только с друзьями. Сейчас для меня настоящее мучение находиться в их обществе и мне доставляет удовольствие прогуливаться в одиночестве, мечтая о тебе. Тысячи поцелуев... P.S. В следующее воскресенье мы обменяемся кровью». Роже прижал к губам бумагу, до которой дотрагивались пальцы мальчика. Письма Алена обладали изяществом и силой, присущими только ему. Каждое из его предложений выражало его качества и его достоинства. Почерк стал твёрже. Перспектива пережить мистический эпизод из «Особенной дружбы», казалось, придала ему ещё больше энергии. Любопытство к маленькому персонажу второго романа Роже доказывало интерес к его прошлому: «Клод Фотен» был одним из бледных предвестников архетипа. На марке были изображены улыбающиеся глаза с надписью: «Объясняйтесь лучше». Роже впервые видел такую марку. И это случилось в тот момент, когда он купался в свете Любви. …На подушке улыбка освещала его лицо – улыбка разделенных им удовольствий, улыбка поцелуев, которых они больше не считали. Ален прижался к Роже и сказал: «Мой дорогой, мой дорогой!» Его льстивый вид, его движения подсказали Роже другое выражение: «Ты мой котик». Ален рассмеялся: – Ты знаешь, что я обожаю кошек? У меня есть маленький котенок. Его зовут Патрокл. – Определенно, в тебе нет ничего вульгарного. Бьюсь об заклад, никогда еще кота не называли Патроклом. – Мы переводим «Илиаду». Меня заинтересовала дружба Ахиллеса и Патрокла. Считая себя похожим на Ахиллеса, я окрестил своего спутника Патроклом. Ален закрыл глаза, потом добавил: – Он даже мой компаньон в постели. – Ты угадал связь Ахиллеса с Патроклом, не раскрытую Илиадой. Греческая дружба, как и наша, не имеет никаких ограничений. В «Любовях» Люсьена де Самосата, переведённых твоим покорным слугой, Ахиллес, оплакивающий смерть Патрокла, сожалеет о «благочестивой торговле его бедрами». Это стих из утраченной трагедии. Ален всё еще улыбался: – Патрокл любит спать на моих бедрах. Он садится на них, как только я сажусь за обеденный или письменный стол. – Я обожаю кошек, и у меня была одна, которая стала моей страстью. Мы доказываем, что их любят страстные любовники и суровые ученые. – Это ты-то суровый ученый? – Большое произведение обрекает на некоторую суровость; ты увидишь, что я довольно хороший учитель морали. Чтобы продемонстрировать мальчику это, Роже спросил, не злоупотребляет ли тот грехом, который совершается в одиночестве. Ален предавался ему два или три раза в неделю. – Отныне мне это больше не понадобится, – произнес он с улыбкой. Роже пошел искать сладости и прохладительные напитки. Поставил чайник. Положил на поднос коврик и расшитые розами салфетки, купленные в честь мальчика. Это был повод сказать ему, что роза — цветок греческой любви. Влюбленный посылает розы своему возлюбленному. – Они здесь! – сказал Ален, накрывая голову салфеткой. Добавил: – У моей сестры есть медицинские книги, касающиеся сексуальных вопросов, и я их читал. Какая же разница между этими вещами и любовью! Он расширил глаза, как сделал это в часовне, и повторил: «Любовь!..»: – Пасторы открыли мне, что то, что влечет меня, есть грех; книги моей сестры сказали мне, что это извращение; и, наконец, твоя «Особенная дружба» – объяснила мне, что это любовь. В его взгляде проявилось озорство: – Я уверен, что Жорж и Александр были бы нечисты после долгих лет чистой любви, потому что невозможно контролировать естественные желания. Что ты думаешь об этом? – Если бы отец Лозон не вошел в сарай, когда эти двое друзей катались там по соломе, я думаю, что кристалл их чистоты лопнул бы в тот же день. Что делает эту историю историей любви... – Подлинной, не правда ли? – Конечно!.. Этот Жорж, который был нечист, очистил себя благодаря Александру. Любовь обязывает одного стать другим. Так что это нормально, что Жорж стал Александром, чтобы доставить ему удовольствие, но также нормально и то, что Александр стал Жоржем. Иначе, он не полюбил бы его. – Я оплакивал смерть Александра, – сказал Ален. – Тебе не стыдно, что над этими страницами плачет так много мальчишек? Мальчики и девочки... моя сестра, например. Папа занимается только финансами и охотой, но мама тоже твоя поклонница. Вчера она говорила о тебе за ужином, и я про себя улыбнулся. И был счастлив от этой улыбки. Роже восхищался мальчиком так же сильно, как любил его. В нем детство перемешивалось со зрелостью. Они оба родились теми, кем были. Но Ален более естественно думал о том, что их породило – о чем Роже в его возрасте не стал бы рассуждать. У него не было такой свободы духа и поступков. Тем не менее, хотя Роже и воображал поначалу, что мальчик – его творение, он не видел в Алене юного и улучшенного образа себя самого: любил его, потому что мальчик был Любовью. И поскольку он был Любовью, он был хозяином того, кто его любил. И для Роже не стал неожиданностью ответ, когда он спросил Алена, кто научил его «тем вещам, о которых мы не должны знать»? – Я сам научился, – удивлённо сказал Ален. – В одиночестве? – В одиночестве. Однажды, когда мне было почти двенадцать, я что-то почувствовал; я занялся этим. Так всё и было. Я понял тогда, чем я занимаюсь, совершеннейший ребенок, в общественной школе, куда отец поместил меня на один год — «чтобы воспитать меня». А в остальном – я видел раньше, как этим занимались младшеклассники. Надо было засунуть линейку в штаны, делая вид, что учишься или выполняешь свои обязанности. Забавы моих друзей заинтриговали меня, но не заставили меня задуматься. Позже я поражался мальчишкам, которые обменивались ласками под партами. На третий день, во время прогулки на свежем воздухе, я обнаружил за живой изгородью двух мальчиков, которые вовсю наслаждались. Я не остановился… и они тоже. Какая же у них была смелость! – Наглость — не привилегия маленьких французов. Сын одного из моих друзей, студент элегантного английского колледжа, признался мне, что многие из его сокурсников, сыновей лордов или других, тихо мастурбируют во время учебы. Это происходило даже в римских школах, если верить Ювеналу. – Они не станут заставлять нас переводить этот текст в классе, – сказал Ален. – Конечно, но везде ты увидишь завуалированные переводы, в большинстве своем у классиков. Наши алибороны всех мастей замышляют скрыть от молодежи подлинное лицо античности. В английских университетах уважают греческий и латынь, может быть, потому, что там более распространены греко-латинские обычаи. Когда Роже объявил Алену, что приближается время его отъезда, мальчик набросился на него с каким-то остервенением: – Нет, я не хочу тебя оставлять. – Нам только кажется, что мы оставляем друг друга. – И мои каникулы заканчиваются! Может быть, у меня даже не будет выходных по воскресеньям. Как я могу уйти? Его неоднократные усилия, казалось, были направлены на то, чтобы овладеть и уговорить Роже. Никогда такое гибкое тело не было таким сильным. Никогда ещё такая нежная юность не проявляла такой силы. Всякий раз объявление о том, что ему пора, вызывало у мальчика отчаянные капризы. Никакие доказательства его любви не были для Роже дороже этих проявлений его силы. А затем, во время поездки в такси, давление его руки продлевало их. Позднее Роже описал историю своей любви с Аленом в романе «Наша любовь». Ален двенадцатилетним, в 1964 году на съёмках фильма по книге Роже Пейрефитта «Особенная дружба» в знак взаимной тайной любви ритуально обменялся кровью с пятидесятишестилетним писателем. И на всю жизнь остался верным этой привязанности. Он погиб в 2000 году, всего на шесть недель пережив своего великого друга и кумира.