Сломанные запястья

Отношения — тонкая материя, что-то мифическое и неосязаемое, когда ты так молод и ограничен в информации. Тея была великолепна во всем, в своей игре, в манере умеренно улыбаться с ноткой снисхождения, после чего хотелось стараться только больше. Чувство избранности распирало до невозможности, когда на него обращала внимание признанная и уважаемая девушка. Она привносила с собой запах тяжелого парфюма с откровенными и обволакивающими древесными нотами, в её теле почти не было хрупкости, но сила казалась изящной. Эти длинные ноги с выраженными мышцами, обманчиво слабые руки, эти блестящие волосы, туго стянутые в длинные косы, идеальный оттенок горького шоколада. Её обыденно блеклые голубые глаза заменяли небо, а мятное дыхание было равно кислороду. Магнетизм, звериная грация, невероятная стойкость и ледяная ярость делали её столь желанной. Выбрав его, он ощущал себя победителем так, как не удавалось ни одному выигранному матчу. Она была только его, ну, почти. То, кем они были друг на друга, сложно было описать словами. Они были чем-то, когда проводили вместе ночи, когда тихо переговаривались в течение дня, когда ругались по всяким мелочам. Годы спустя пришло осознание, что в шестнадцать девушка на четыре года старше это не совсем круто, а странно. Но тогда сравнивать было не с чем. По сей день всплывал вопрос, почему он? Достаточно уязвимый в своей неопытности? Привилегированный и признанный в обществе? Потенциально богатый и красивый? Что заставило её выбрать его? Чего ей вообще было надо? Эти вопросы никогда не хотелось задать напрямую. Её слова — отрава, их отношения — дорога к черту. Тогда не возникало никаких вопросов, она была отдушиной, была целью, была отдельным миром. Она возродила в нём веру в себя, она выжгла в нём дыру. Но их тела были великолепны вместе. Секс был прекрасным способом пережить то, что с ним происходило. И это было идеально, страстно и волнующе ровно до момента, когда они не узнали о беременности. Самая страшная новость, которую можно услышать в семнадцать. Случайность, неожиданная ошибка, много было не самых лестных эпитетов для этого. Это было кромешным адом и очень сомнительной историей. Каков был его уровень влияния на ситуацию? Что он мог сделать? Стоило ли ему что-то говорить? Тогда, оставалось быть ведомым. Тея имела скверный и вспыльчивый характер, а всё, что её интересовало — её будущее в экси, но, вместе со своей семьей, они решили, что сделать аборт может быть плохо для её здоровья. Кевин не знал правда это или стереотип, единственное, что всерьез волновало его — чтобы никто об этом не узнал. Минусов было много, начиная от его звездностности, заканчивая ненормальными родственниками. Никто не заслужил быть частью подобной семьи. Но его девушка мало интересовалась им, как он позднее осознал. Вероятно, в её глазах, он заботился только о своей репутации, когда просил сохранить в тайне его отцовство. Можно признать, что в начале так и было. Но когда он впервые увидел свою новорожденную дочь, всё стало немного другим. Теодора не была заинтересована в детях и воспитании, план был простым — она возвращается к тренировкам, девочка живет с её родителями. Едва ли её занимали мысли о том, что она стала матерью. Кевин не осуждал её очень сильно, он знал, что это не было её целью, понимал, что такое стремиться к успеху в спорте. Только сам он так мыслить не мог. Что-то перемкнуло в нём от этих блестящих глаз и очевидной непорочности маленького создания. Увидев её однажды, Кевин понял, что никогда не сможет забыть, что она — крохотная и громкая Амелия Муладни — его дочь. Стремление защитить и быть рядом душило его два года, пока он едва ли мог её видеть, лишь наблюдая по фото, как она растет. Семья его бывшей девушки такие же ядовитые, как и она сама. Они не успели испортить ни в чем не повинного ребёнка, это было благословением. Отдаленное осознание, что у него нет родительского инстинкта привело его к простой истине, он — травмированный и потерянный семнадцатилетний пацан просто очень любит своего ребёнка. Это по сей день оставалось самой чистой и правильной любовью в его жизни, чувством, которое заставляло его просыпаться, работать и не переставать жить. Может, у Ами не было настоящей матери, но он был её отцом и сделал бы ради неё всё. Его смысл. Его самый важный человек. После получения травмы и, очевидно, самого ужасного запоя в своей жизни, он встретил своего отца и не смог держать в тайне факт, что у него есть ребёнок. Получив возможность уйти от «Воронов», он чувствовал, что это его возможность быть ближе к своему ребёнку. Родители Теи не сопротивлялись, когда он приехал и сказал, что он заберёт Ами в Южную Каролину. Они говорили что-то о гиперактивности и капризности, будто двухлетние дети должны быть молчаливыми образцами послушания. Тогда Кевин понимал, как сложно это может быть, но он нашёл неожиданно много поддержки в лице Ваймака, а после не мог представить, чтобы его дочь повторила его судьбу, не зная, своих родителей. Конечно, Дэвид был в глубоком кризисе. Не каждый день он предлагал место в команде сломленному парню, попутно узнавая, что это его сын. У которого уже есть двухлетняя дочь. Пару лет спустя Ваймак говорил, как он гордится тем, что Кевин сам показывает ему, как быть отцом. Это утолило внутри Дэя голод, о котором он не подозревал. Это была потребность в признании, что он хорошо справляется, что он может позаботиться о своей маленькой девочке. Это было сложной схемой, где ему пришлось научиться быть родителем. Едва ли он бы справился без отца и его будущей жены. Эбби сидела с ней днём, а вечера Кевин пытался быть рядом так часто, как это возможно. У них была няня для случаев, когда случались выездные тренировки, но в остальном, Ами — была центром вселенной, основой их найденной семьи. Тогда их отношения с Теей ещё шатко, но существовали. Её не интересовало материнство настолько, что казалось необходимым напоминать ей о существовании дочери. Она не подозревала, как это портит её в глазах Дэя. Кевин планировал свою учебу и тренировки так, чтобы быть с Амелией всё свое свободное время и не понимал, как можно не любить её. Не знал, как он вообще прожил два года без неё. Как невыносимо расставаться с ней больше, чем на сутки, не имея возможности слушать её мягкий голос и заразительный смех. Она была продолжением его, самым значимым и необходимым. Обнимать её было равно возвращению домой. Слышать «я люблю тебя, папочка» было самым волнующим в его жизни, каждый раз делая что-то с его сердцем. Кевин помнит, как впустил своих друзей в эту большую тайну. Жан говорил о том, что его жизнь не имеет никакого смысла, спрашивал, есть ли у Дэя то, ради чего он просыпается каждый день. Тогда он, впервые, позвал своего друга к себе и Ваймаку. Он любит возвращаться к этому воспоминанию, когда всё кажется мрачным и безнадежным. Легко вернуться в момент, когда он с нескрываемой гордостью показал Жану комнату, наполненную игрушками и рисунками, посмеиваясь над растерянным видом парня. Ами всегда врывалась в пространство вихрем, вступая в диалог со смелостью взрослого. Тогда она протянула свою крошечную ладошку Жану и с гордо-поднятой головой произнесла: — Я — Амелия, кто ты? Кевин не ожидал, что Моро прослезится, изучая ребёнка, как инопланетное существо. Ами было неясно, расстроен он или нет, но она со всем возможным участием погладила его по руке и спросила, будет ли он с ней играть. Жан пытался слушать скомканную историю Кевина, пока ему поручали выбирать цвета фломастеров. Они были друзьями навсегда, это Дэю было очевидно, потому как после полученной информации, единственным вопросом было, в безопасности ли она. Тогда, его сломленный друг смотрел на маленького ребёнка и «вторую жизнь» Кевина, понимая, что он там, где должен быть. Амелия не могла не очаровывать, так что, Жан до сих пор может только улыбаться, когда они видятся. Кевину нечего было бояться, когда он впустил Жана в свою отцовскую сторону жизни, но он не знал, что через пару месяцев, его родная плоть и кровь будет в таком восторге от Джереми, что начнет спрашивать, может ли она переехать к нему. Он с трудом пережил такое потрясение, но, к счастью, Жан сказал, что место занято. Его друзья обожали его ребёнка, что казалось необъяснимо важным. Больше его не дергали с предложениями о походе куда-угодно лишний раз, понимая — ему есть, где быть. Эбби всегда говорила, что Ами невероятно способный ребёнок, в четыре она хорошо читала и могла разговаривать часами, а Кевин мог просто гордиться этим. Когда ей было пять, Дэй добился полной опеки и перестал общаться с Теей, только если ей вдруг не приходило в голову, что иногда можно и спросить про дочь. То, что она сделала, было непростительным, и он без стыда переехал в Калифорнию, отделив Амелию от матери. Он бы сделал, что угодно для её комфорта, а Теодора была опасностью. Сейчас, когда Ами уже десять, Кевин будто учился быть родителем заново, понимая, что девочке нужны занятия и компания, в которой ей будет комфортно. Переезд дался ей не так уж и сложно, но они оба адаптировались долгое время. Она была так похожа на него, что иногда он просто смотрел на неё, чувствуя, как факт, что они вместе согревает его, как ничто другое. Никто и никогда не подумал бы, что бывшая звезда спорта считает лучшим временем — прогулки со своей девочкой. Ему нравилось в ней всё: смешные капризы, любовь к объятьям, восторженные глаза и пугающая рассудительность. Его дочь была несправедливо умной, раз уж даже она интересовалась, почему Кевин ни с кем не встречается. Оправдывался ли он иногда, говоря, что его интересует только быть отцом? Неоднократно. Но в большинстве своем, это просто было тем, что он умел. Быть спортсменом, тренером, отцом, а не чьим-то партнером. Ами жила у Эбби и Ваймака каждое лето, поэтому Дэю оставалось лишь работать и убивать время в одиночестве, иногда невыносимо тоскуя по ней. Но ей нравилось в Южной Каролине, да, и без него, наверняка, тоже. Ещё бы, никакого режима и сладкое на ужин — это жестокий подкуп от её дедушки. Он не мог быть жестким родителем, он бы никогда не сделал ей больно нарочно, поэтому не мог злиться, когда Эбби задаривала её подарками, а отец кормил вредной едой. Двое его друзей неоднократно шутили, что заберут её себе, на что Ами лишь посмеивалась и говорила «заведите себе своего». Кевин обожал, когда она вгоняла этих двоих в краску. Не было никого, кроме Жана и Джереми, кого он посвящал так глубоко, кроме необходимых людей в лице персонала школ и больниц. Но он зарабатывал слишком хорошо, а за Ами порвал бы кого угодно, поэтому все случайные люди держали язык за зубами. Разумеется, Кевин оправдывается перед собой, говоря, что не может иметь отношений из-за дочери. Он знает, что это не стало бы проблемой для Ами, это было сложно только из-за него самого. Отношения с женщинами стали для него совершенно запретной темой, а привести к дочери парня казалось ему странным. Понятно, что он совсем не проработал это. Просто его окутывал парализующей страх. Впустить кого-то в свое сердце означало бы дать кому-то возможность подойти близко к ней. Он не мог потерять её, это чуть не случилось, едва ли от этого было легко оправиться. Воскресенье не могло быть неприятным днём недели для нормального человека, но Кевину было скучно. Настолько, что он зашёл на работу, проверяя рабочую почту в офисе тренера. Пара его игроков выпустится в следующем году, его задача — найти им лучшую команду для дальнейших игр. Анализируя предложения, он даже не замечает уведомлений на телефоне, не сказать, что он вообще часто проверяет сообщения, но входящий звонок проигнорировать сложнее. Ему не хватало талантливых нападающих, это было так разочаровывающе. Но он не был таким, как раньше. Не верил в какой-то врожденный дар и прочие глупости. Старания его команды были великолепны, пусть пока он только учился хвалить их. Помогала мысль, что они тоже его дети. А хвалить свою дочь он никогда не переставал. Но что он мог сделать, если она была такой потрясающей? Неуютная дрожь касается его пальцев, когда он принимает вызов, отвлекающий его от глубокого изучения текста. Его глаза ненавидят свет экрана компьютера, он трёт их одной рукой, ожидая, когда звонивший начнет говорить. — Ты меня игнорируешь, красавчик. Я тебя обидел? — дразнящий тон Аарона, как всегда сравним с микротоком по телу. — Вовсе нет. Я работаю. Знаешь, моя настоящая работа. — Приятно знать, что ты признаешь волонтерство — бессмысленным. Кевин закатывает глаза на эту очевидную провокационную реплику. Миньярд умел раздражать, как никто другой. — Ну, это не так. — Правда? Тогда зачем тебе это, Кевин? — вопрос прост и логичен, но этот мягкий и заинтересованный тон, делают Дэя таким глупым. Кевин задумчиво смотрит на плакаты на стене, размышляя. Он не может сказать многое, не способен найти в себе силы рассказать про Ами, но может быть… — Я работаю в клинике, потому что пять лет назад я в ней лечился. Шквал воспоминаний ледяным потоком обрушивается на него. В воздухе почти прослеживается запах медикаментов, а руки чешутся, будто в них до сих пор игла от капельницы. Терапия, воздержание, вопрос, что он чувствует, снова и снова. Гораздо ярче на языке ожог от сорокоградусного пойла, куда сильнее чувство пустоты и невесомости. Аарон молчит, подливая тревожных ощущений. Это слишком? Это глупо? Кевин ненавидит рассказывать о себе. Правду. Она неприятная, грязная и неуютная. Людям такое не нравится, ему стоит просто отшутиться, уйти от ответа, бросить трубку, поменять номер, пойти и выпить… Нет. Нет. Только не это. Его петля паники крутится, стягивая его конечности, в горле сухо, как от множества пережитых пьянок, но вот ответ. Три слова. Заинтересованный голос с нотками детского восторга. Это неправильно. Это не… — Расскажи мне всё. И он в пизде, потому что делает глубокой вдох, начиная говорить. Что же он делает.