Исключение

      Би-Хану тревожно. Он не понимает причину, не может конкретизировать суть своего беспокойства. Он смотрит на брата — не того отщепенца, который прибился к ним из-за бесхребетности отца — на Ляна, и думает о том, что он что-то упустил.       Когда-то они проводили много времени вместе. Вместе ходили, вместе играли, чуть погодя — вместе тренировались. Мать гордилась ими, их неразлучностью и любовью друг к другу, до самой своей смерти. И Би-Хану грустно от дыхания прошлого, напоминающего о непримиримо унылом настоящем. Он скучает по брату, по его вниманию, утраченному вместе с приходом нового рекрута в их клан. В его семью.       Злость скручивает внутренности, краснит лицо. Смоук. Корень всех его проблем. Как только он появился, у Би-Хана сразу возникло чувство, что этот перепуганный мальчишка отнимет Куая у него. Со склонностью младшего к покровительству и неуёмным детским альтруизмом, рано или поздно он бы нашёл в Томаше хорошего друга. И сначала всё шло гладко, Куай умеренно обращал внимание на Томаша, отдавая предпочтение настоящему брату.       Однако позже он стал замечать. Куай стал пропадать с ним слишком надолго в рамках плотного трудового графика Лин Куэй. Сердце горело ревностью при виде Куая в компании Томаша, искренне счастливого и непозволительно довольного жизнью.       Би-Хан помнит тот момент, когда впервые почувствовал эту боль — будто это было вчера, хотя прошли годы. В тот день он словно знал, где нужно появиться, чтобы застать Куая и Томаша жующими рисовые лепёшки, украденные из столовой. Они залезли под сваи, держащие небольшой закуток, оборудованный под хранение продовольствия, и стараясь быть как можно тише, смеялись со своей шалости.       От заряда адреналина Томаш, было, совсем перенервничал, скрывая страх за заливистым смехом. Ревность на миг отхлынула, уступив злорадству. Этому трусу не суждено стать достойным Лин Куэй. Вскоре брат поймёт это, и потеряет к Томашу интерес. Осознает его безнадёжность, как осознаёт и Би-Хан. «На одной лишь жажде заботы о других далеко не уедешь» — думал Саб-Зиро с чувством собственного превосходства. Он был уверен, что вот-вот настанет тот момент, когда Куай вернётся к нему, и всё станет как прежде, в далёком детстве.       Как же он ошибался. Этот момент не наставал сначала месяц, потом год, потом три. Куай старался не обделять вниманием и старшего, очевидно замечая как он дуется и злится, замечая Томаша поблизости. А душу рвало отчаянием и непониманием, перемалывая тёплые воспоминания обидой. Почему Куай отдаляется? Что он делает не так?       И вот он здесь. Мерит комнату раздражённо шагами — ещё капля злости, и температура неизбежно понизится, выдавая его эмоции. Напряжённо думает, хмуря брови. После их недавнего разговора о Томаше брат совсем закрылся. А Би-Хан не находит себе места — чувство вины за подавленное состояние Куая злит пуще прежнего. Он же хочет как лучше, чтобы они снова были вместе. Как семья — мать, Куай Лян и он. Разве не были они счастливы тогда?       Би-Хану боязно, что он может потерять брата. Куай Лян был всем, что у него осталось.. Взгляд расплывается перед кипой бумаг не то от усталости, не то от того, что вот уже который день Саб-Зиро никак не может перестать думать о нём.       Он отводит глаза от стола — из его окна отлично просматривается тренировочная площадка с примыкающими душевыми. Обессиленно вспоминает, что забыл сегодня принять душ. Ещё не совсем поздно, а точнее, самое время — двери душевых распахнуты настежь, выпуская толпу людей. Было бы неплохо помедитировать под тёплыми струями воды и очистить разум от налёта гнетущих размышлений.       Купальни встретили его гробовой тишиной, изредка прерываемой свистом ветра за окном. Пройдя чуть дальше, Би-Хан уловил шум воды в другом конце здания. Кто-то ещё не вышел? Либо же специально остался на дольше. Мрачные мысли захватили ум, унося ноги туда, к источнику шума. Би-Хан смотрел в окно до того как покинуть свой кабинет, и не видел чтобы Томаш или Куай выходили из душевых.       Он подошёл так близко, как только мог, чтобы остаться незамеченным, но увидел лишь один силуэт, окутанный паром. И уже готов был списать свою паранойю на недосып, как взгляд зацепился за знакомую татуировку на руке, и сполз вниз. Би-Хан обомлел. «Брат...» — изумлением пронеслась в голове констатация факта. Татуированная рука отвела в сторону ягодицу, разминая сжатую звёздочку ануса. Неуверенные действия выдавали неопытность, что казалось ложкой мёда в ведре дёгтя. Куай стоял, привалившись боком к стене, и будто невзначай касался себя в том месте, о котором Би-Хану даже не привиделось бы думать.       Его точно надо остановить, окликнуть, сделать хоть что-то, чтобы это унижение прекратилось. Саб-Зиро с ужасом осознавал, что не в силах что-нибудь сделать, скованный шоком и стыдом. Тем временем пальцы нажимали уже смелее, через раз проскальзывая внутрь на половину фаланги. Первый лёгкий вздох отдался эхом под черепом, окатывая новой волной бессильной злобы. Би-Хан пытался разглядеть его лицо, чтобы хоть в его глазах найти оправдание порочному действу, но не мог. В смеси отвращения и потрясения он приложил руку ко рту, стараясь унять лихорадочно пляшущие мысли в голове. Мозг подкидывал пугающее любопытство в коктейль противоречивых чувств, от которых хотелось провалиться сквозь землю, презирая себя и его. Он уже был готов молить богов, чтобы те сделали то, на что Би-Хан оказался не способен.       Тихий всхлип почти вырвался из вовремя закрытой глотки, но вот последовавший за ним просящий вздох Куай не сдержал. Би-Хан снова ошибся полагая, что уже ничего не сможет шокировать его сильнее. Он был готов рвать и метать, вылетая из купален как пробка из-под шампанского. Быстрые шаги едва не срывались на бег. Через невнятную вязь звуков он безошибочно разобрал одно слово. Куай назвал имя.       Было бы странно, если бы объятый своей стихией грандмастер ввалился в казармы мастеров, где все уже готовились ко сну. Гнев подождёт до завтра. А вот что точно не подождёт, так это тяжесть и боль в штанах. До измотанного разума дошло только сейчас, что организм не разделял его чувств, отреагировав мгновенно.       Изморозь рук растаяла, растёртая по лицу в мазохистском намерении наказать себя за неконтролируемый порыв тела. Нет, только не так.       Дверь грандмастерских покоев с грохотом захлопнулась. Усталость как рукой сняло — эта ночь обещает быть долгой. Саб-Зиро сел за стол, упрямо игнорируя возбуждение. Бюрократия творит чудеса, так что оно пропадёт само. А вот мастеру Смоуку от него никуда не деться.