Вне здравого смысла

Когда входная дверь одним не очень-то чудным днем вдруг вывела Польшу не в подъезд дома, а на мирный цветущий и пахнущий луг, он понял, что слишком медлит с тем, чтобы вернуть свою жизнь обратно в правильное русло, где он находился всю жизнь и счастливо жил, не зная, что всякая паранормальщина может существовать не только в книгах и фильмах. Он не успел ступить ногой за порог квартиры и отшатнулся назад. Свежий ветер подул на него, доказывая одну безрадостную вещь: ему не мерещится, и там, впереди, правда луг, весь зелёный, пушистый, красивый и обширный. На безоблачном небе светит жаркое солнце, вдалеке растут бесчисленные деревья, а крыша поляка потихоньку едет дальше, не желая продолжать жить вместе с ним во всем творящемся дурдоме. Он хотел всего лишь выйти в магазин, прогуляться немного, подышать свежим воздухом и отдохнуть от Ватикана с Рейхугольником, начинающим потихоньку надоедать одним своим существованием. Теперь воздух вне его дома был свежее некуда, да и выглядело это место тем, где можно спрятаться от всего на свете, даже от будильника по утрам и уплаты налогов. Но сколько бы оно не выглядело привлекательным, Польша ни за что не ступит наружу по нескольким разумным причинам, например: что если дверь домой в тот же миг исчезнет, или он там умрёт от рук-лап других созданий, в отличие от Рейхугольника с Ватиканом, враждебных, которыми кишит то мирное на первый взгляд место. С этим решением он легко справился, осталось найти, как попасть в город, а не огород. Когда он закрыл дверь и снова открыл, за ней оказался всё тот же луг, а он-то думал, что безвыходнее ситуации в его доме уже не найти. — Ну и ну, — донеслось со спины. Ватикан встал рядом, выглянул за дверь и осмотрел пространство за ней. — Случится же. — И не говори, — Польша закатил глаза и, не сдержавшись, пнул Ватикана наружу, увидев в нестандартной ситуации прекрасную возможность избавиться от другой нестандартной ситуации. К его удивлению, священник свободно выпал из двери, не впечатавшись лицом в невидимую стену, и с воскликом повалился на мягкую траву. Польша пожал плечами и захлопнул дверь до того, как Ватикан поднялся и начал возмущаться, активно жестикулируя. Стало ли ему легче после этого? Нет. Чувство того, что с Ватиканом он не смог разобраться даже так, не отпускало, нечто внутри скребло, говоря о том, что ему придётся и дальше мучиться, может даже, станет немного сложнее после его выходки: вряд ли же Ватикан оставит его в покое после совершённого. Да и дверь с той стороны не возникло бы проблемы открыть, чтобы вернуться так как на ключ её Польша запирать не стал, а очень даже хотел бы, но не мог — он представил себя на месте Ватикана и оказался не готов быть жестоким к нему, либо же не хотел, чтобы однажды с ним поступили точно так же в качестве мести (а раз Ватикан был прикован к этой квартире, скорее всего, просто появился бы здесь снова), но прикрывался за чувством жалости. Поляк вышел на балкон и глянул в окна: там всё ещё стояли соседние дома, ходили люди по знакомым улицам, ездили машины, то есть не было никаких намёков на то, что переместилось само его жилье, значит, дело оставалось в двери, чему Польша порадовался — не хватало ему напрочь застрять в ином мире и откиснуть там же. Он потянулся, прохрустел отдельными частями тела и вернулся в гостиную. Рейхугольника сегодня было не видать, Польша даже проснулся без него, чего сразу не заметил, так как ему было откровенно плевать на то, где ходят его демонические сожители, главное, чтобы ему не докучали. Странность поведения Рейхугольника он усердно игнорировал. Тот стал таким после случая с подвешиванием Ватикана к потолку. Возникали предположения о том, что священник не просто пытался его пришить библией, но никто из них ничего о том случае больше не говорил, а Польшу не заботило это до такой степени, чтобы он начал расспрашивать сам. Не трогают его — хорошо! Просто замечательно. В дверях Польша наткнулся на злого Ватикана. Он остался недоволен маленьким путешествием наружу, и это недовольство перевешивало удивление тому, что он смог покинуть границы дома, хотя почему бы ему удивляться — Польша не знал, только предполагал, будто для священника тоже стала открытием возможность выйти, пусть и не в человеческий мир, хотя вдруг мир по ту сторону двери тоже был людским, просто другой его частью? — Ты знаешь, что с дверью? — на пробу спросил поляк. — Нет, без понятия, — Ватикан сложил руки на груди и фыркнул. — Как теперь выбраться-то?.. — Польша потёр лоб и вздохнул. Раз за дверью — хрен пойми, что, а за окном — то, что ему нужно, остается только в окно и прыгать, однако он не выживет после падения с тринадцатого этажа, а квартира так и останется насыщена аномалиями, запертыми в ней навсегда, без возможности покинуть её или снова увидеть Польшу, который, может, и мог бы избавиться от всей нечисти, без разрешения оккупировавшей его жилье и вряд ли сама понимающей, как так вышло. Есть ли дверь по ту сторону — в подъезде, чтобы однажды сюда смог кто-то да попасть после его кончины? Вопросов меньше не становилось, а Ватикан сам был не в силах ему помочь, хотя, казалось бы, должен разбираться во всем том, что Польше приходится терпеть, он же сам не от мира сего! Польша не успел заметить, когда на его плечи легли руки и начали массажировать, а чужое тело прижалось к нему со спины. — Всё не так плохо, — шепнули на ухо и лизнули его край. Польша вздрогнул. Руки опустились с плеч на живот и обняли. Ватикан зарылся носом в его волосы и вдохнул запах нового кокосового шампуня. Польша специально ничего не предпринимал во имя цели узнать, что же станет делать священник, если его всё-таки не остановить и позволить его шаловливым рукам добраться до желанных тела и души. Должен же был поляк однажды убедиться в реальной опасности со стороны извращенного ума Ватикана. Но он… ничего не делал. Только обнимал, явно наслаждаясь моментом спокойствия Польши в отношении к нему и моментом их первых объятий. Ничего святого Польша не ждал от него и, на удивление, ошибся. Ему стало немного стыдно, пока он не вспомнил о всех приставаниях со стороны Ватикана, из-за которых тот и получил прочно закрепившийся ярлык «извращенец». Поляк несмело положил руки поверх рук Ватикана, закрыл глаза и выдохнул. Стало спокойнее и легче, словно проблем с дверью нет, как и остальных головных болей в лице Рейхугольника с Ватиканом. Как будто он вернулся к прежней жизни, как будто всё встало на свои законные места, стало правильным, таким, каким должно быть и было до определенного момента. Почему-то ему не были противны объятия Ватикана, хотя раньше одна мысль о них могла вызвать тошноту. Похоже, теперь он устал настолько, что начинал сдаваться. А вот эта мысль ему уже не понравилась. Польша выбрался из объятий, и груз реальности начал возвращаться, давя на сердце и душу. Он нахмурил брови, поразмышлял недолго, взглянул на Ватикана, уже спокойного и забывшего о слабой попытке избавиться от него, и предположил: а вдруг слова об очищении души и всяком прочем не были лживой уловкой и жалкой попыткой повалить его в постель? Это заставило его взглянуть на Ватикана-священника иначе. Так, точно он глядел на лампу, у которой нашёл выключатель и понял, что лампа умеет светиться. Только работала она немного иначе. Вряд ли Польша мог отпустить грехи — это он всегда и так считал бредом, а вот снять груз с души и очистить мысли вполне мог. Ватикан посмотрел на свои руки, поморгал и вдруг стал растерянным. Польша тоже взглянул на его необычно пустующие руки и понял: библии нет. Ни у Ватикана, ни где-то рядом. Они одновременно посмотрели на дверь, оставленную открытой. Книжка лежала на траве, прямо там, куда Ватикан недавно выпал. Он метнулся к двери, выпрыгнул наружу, забрал библию и вернулся в дом, отряхивая обложку, но не свою идеально белоснежную рясу, так чудом и не выпачкавшуюся после фееричного падения на траву. Польша пожал плечами. Его взгляд скакнул выше и зацепился за подкову над дверью, которую он туда никогда не вешал. Таких вещей в его доме никогда не было — зачем ему подковы? Да, это символ удачи, но никаких талисманов он при себе обычно не имел. — Это ещё что такое? — Польша указал наверх. Ватикан поднял голову. — Подкова. — Да знаю я, что это подкова! — Польша не сдержал голоса и прикрикнул, что в спокойствии и тишине утра выходного дня звучало чересчур резко и оглушающе. Ватикан прикрыл уши и зажмурил один глаз. До этого Польша не поднимал голос на него или при нем, оставаясь вечно уставше-спокойным, как будто неживым, ибо нормальные люди на его месте на всё с ним происходящее должны реагировать криками, обмороками и бессонными ночами, в течение которых должны держать при себе кухонный нож, судорожно сжимая его побелевшими пальцами, а в другой руке по желанию — деревянный крест, и дёргаться на каждый шорох, шёпотом, по желанию — криками, читать молитву и заикаться. Польша вёл себя слишком пассивно. То ли до сих пор не принимал реальность, то ли сошёл с ума ещё до появления здесь Ватикана. — Спокойнее. Гнев — это грех. — Ватикан заумно выставил указательный палец вверх. — Да задрал ты со своими грех-грех-грех! — выкрикнул поляк, точно прогавкал. — Иди к черту! — Польша схватился за голову и ушёл в комнату, громко топая по полу. Ватикан задумчиво промычал, закрыл дверь и поглядел на подкову, которую логически привязал ко входу. Раз не Польша её вешал, а она появилась сама, так ещё и вместе с новым пространством вне квартиры, то всё зависело именно от неё. Ватикан потянулся и перевернул подкову, после чего попробовал открыть дверь. Там больше не было благоухающего луга, всего зелёного, пушистого, красивого и обширного; не было безоблачного неба, где светило жаркое солнце, вдалеке не росли бесчисленные деревья. Был стандартный подъезд и двери в другие квартиры. Ватикан закрыл дверь и направился рассказывать Польше про то, с чем ещё ему придётся жить и мириться отныне. Кто знал, вдруг это поднимет ему настроение. Не застрял же он навсегда черт пойми где, отрезанный от всего адекватного человеческого мира, на который можно разве что через окна поглядывать печальными вечерами. Возможность выбраться вполне осталась, просто с маленьким, невинным нюансом. Значит, продолжать расстраиваться причин нет.