***
«Почему, если Бэйтс имеет «свой голос» среди других, то его не может быть и у меня?» Когда Сэм возвращался обратно к остальным уцелевшим, эта мысль придавала ему уверенности в том, что то, что он собирался донести до других было самым разумным в их положении. Но была ли эта уверенность «здравой»? … Нет, скорее, она выглядела, как подорванное доверие к себе и руководству, под носом которого Линкер честно работал и не был замечен ни в одной оплошности; как отчаянный порыв, где мудрость проигрывала голоду и безумству — двум составляющим, которые скосили бы любого под землёй, даже самого стойкого человека. Шатаясь от настигающего бессилья и ощущения безнадёжности, Сэм остановился посреди кратера и поднял с земли свой измученный, наполненный боли взгляд на одного из шахтёров, находившегося в крайне плачевном состоянии из-за тяжёлых осложнений схожих с теми, что были у Пирса. Он слабо различал того, на кого конкретно смотрел, практически до единого понимания, что в близи просто присутствует человек, хотя глаза уже давно привыкли к беспросветной мгле; но зато в его нос различимо ударяла острая примесь запахов: неприятный металлический запах запекшейся крови, сырость, человеческий пот — эта примесь била по обонянию с такой силой, что всё то, что происходило в былое потерянное время казалось старшему просто щадящим. Поморщившись, Сэм продолжал смотреть на товарища, — очередного человека, который вот-вот покинет этот свет так и не дождавшись чуда — и вспоминал себя в первый день обвала… Вот он, так же сидел в рядах своих и, держась за сердце, уверенно пресекал попытку Билли поднять всех их с грязной земли горной выработки, а ведь Бэйтс был и вправду единственным, кто за всё время пытался придумать хоть что-то, пускай и без видимого шанса на успех. С кого же на самом деле начался этот кошмар? … Когда старик задался подобным вопросом, то начал понимать, что и за ним водилась серьёзная оплошность. В действительности правых здесь не было, и у каждого из людей «Взрывного отряда» была своя истина, понимание вещей, а также проступки, стоявшие за душой — возможно, за последние судьба и наградила их такими страданиями, но какая теперь была разница? Экономия энергии сводилась к чёрту; c каждой минутой они рисковали дойти до пика голодной смерти и что бы не предпринимали, всё равно замерзали в беспощадной ловушке шахты. В тот миг в ссутуленную спину старшего горняка, словно толчком руки, ударил сильный холод. Линкер c трудом обернулся за плечо, доля страха накрыла его грудную клетку новой волной, и сердце снова тяжело закололо, будто предчувствуя что-то новое — опасное… Но никто видимый не стоял за его плечами… Старик вдруг допустил мысль, что нечто из бредовых басен Кроуфорда действительно обитало здесь, и ему было нужно, чтобы хоть кто-то из них уцелел. Тогда мужчина боязно опустился на землю, принимая переходящее в смирение сидячее положение и наконец завёл неприятную беседу: — Товарищи, — собрав пальцы в кулаки на острой природной поверхности, заговорил Линкер. Его голос ослаб, а хрипота заколола горло с небывалой силой. — как бы ни хотелось этого признавать, да часть забоя, в которой мы с вами застряли, упорно доламывает наши крепкие стержни, и именно поэтому, пока есть шанс дождаться помощи хотя бы кому-то из нас, нужно этим воспользоваться — не просто же так большая часть уцелевших держится до сих пор. — О чём ты толкуешь на сей раз, старший? — спросил шахтёр, обменявшийся c Сэмом болезненным, еле-заметным в беспросветной мгле взглядом, и задёргался на месте от теснящего положения. — Я слышал своими ушами, пока ещё не совсем забитыми повторяющимся звоном, — вставил свои пять копеек Кроуфорд.— как они с Биллом спорили о том, кто из нас станет зверем, а кто его пищей…. По ряду горняков пронеслись несвязные бормотания и тут же вспыхнуло волнение. Оно разразилось c такой мощностью, которую были только способны вложить в своё негодование и без того напуганные изнеможённые шахтёры. Кто-то с центра после услышанного зашипел на товарищей и осёк болтуна, стараясь проявить хоть какое-то спокойствие и благоразумие, хотя участившееся дыхание выдавало в нём не то, что непонимание, оно выдавало полное несогласие: — Быть не может, не утрируй, Джеймс. Тебя уже давно приложили башкой обстоятельства, поэтому помалкивай лучше — сказал тот самый рабочий. С дальнего края тут же снова начал подниматься шум: «Нет уж…похоже он вовсе не утрирует!»; «Да не гоните вы мужики… на всех! Эт-то старший совсем сбрендил, Бэйтс не при чём!»; «Ага, с-сам то г-говорил держаться из последних сил, а тут!..» И тут пещерный воздух пронзила громкая фраза: «А ну заткнулись все, бестолочи!» Грозный, режущий чужие уши своей хрипотой голос, в который Сэм вкладывал оставшиеся силы, разнёсся по стенам кратера, сотрясая их до падения мелкой каменной крошки и заставил всех встрепенуться; а Билли, державшийся на нейтральной стороне и выражавший всем своим видом поддерживаемое несогласие, ошарашено впечатался спиной в неровные выступы и хорошенько покорёжился. Однако даже за новым приливом боли он чувствовал, как старик, в действительности становился всё больше похожим на зверя, чем на человека — точно хищный вождь, он буквально срывался на отрезвляющий озлобленный крик да такой, что шахтёры не слыхали даже во время проводимой работы… — Вы думаете я не вижу и не чувствую, как нас всех донимает голод?! — Линкер завертел своей головой и обнажил испорченные временем зубы. — Настолько, что вы, птенцы, не заметно для себя самих кусаете собственные локти и ледяные пальцы, в которых уже застыли все нервные окончания! Никто больше не осознаёт, что он делает. Какого хрена вы сейчас включаете разумность и уповаете на то, что предлагал когда-то Бэйтс?! Настало недолгое молчание, в котором, как некстати, зазвучал страшный сильный кашель, а затем и голос смельчака, сидевшего прямо перед обезумевшим старшим: — Да потому что он «голос разума» среди нас… — шахтёр попытался наклониться вперёд, подрагивая от лихорадочной дрожи в затёкших суставах и тяжёлых ранах, полученных от упавших во время обвала камней, а после упёрся в землю ослабшей ладонью и снова заговорил — Кто бы там что ни вякал, насрать, я сам всё видел… И как вы спорили, Сэм, и как Биллу было страшно, когда Пирс первым отдал концы, и как ему было обидно за то, что мы все его не поддержали… — мужчина посмотрел в сторону, в которой сидел Джеймс, стараясь разглядеть именно его. — В том числе и ты, Кроуфорд, хотя насколько мне известно, вы с Бэйтсом являетесь друзьями ещё со внешнего мира разве не так? … В любой команде, особенно слаженной, никто не застрахован от истинной составляющей — человеческой натуры, и тогда Джеймс проявил её, как никогда хорошо — выпустил наружу, не в силах более сдерживаться. — Что сейчас до этого? — он повалился на плечо соседствующего товарища, но тут же поднял своё тело рывком. — У тебя вон небось тоже скоро время закончится и всё равно на то…да? …а я вот хочу выйти отсюда, зажить той жизнью, которою мне пророчил этот «Голос разума» и плевать, что будет дальше…. Он то сам далеко не святой, поэтому, давайте уж по справедливости, здесь нет ничего личного… В кромешной тьме шахты вдруг зажегся погасший фонарь чей-то отброшенной смятой каски. Он замерцал сначала редкой, а потом постоянной рябью, и теперь с чередой в несколько секунд освещал побледневшую фигуру Джеймса, самовольно поднявшегося на ноги. Находившиеся у завала в туннель шахтёры были такими же мертвецки бледными; они продолжали сидеть на своих местах, не пытаясь более остановить его и только Билли напрягся при виде друга, который уже бросал в его сторону пугающий злобный взор. Он c тяжестью повторил привычную позу Кроуфорда, забросив на колени непослушную руку, напоминавшую теперь тяжёлый груз, и принялся ждать того, что будет дальше. Джеймс сделал несколько безрассудных хромых шагов вперёд, стараясь не потерять контроль над своим телом и тяжело задышал, роняя давящие фразы: — Билли, вот ты сам подумай: достоин ли ты вообще быть тем самым героем, который выживет в этом горном аду? … Ну, чего молчишь? — В тебе говорит голод, Кроуфорд. Что ты от меня хочешь? — как можно сдержаннее сказал Бэйтс. — Ответа, — настойчиво начал цепляться Джеймс, противореча самому себе. — а остальные пусть рассудят: — он указал в сторону товарища неконтролируемо трясущейся рукой — Билли Бэйтс, строящий из себя благоразумного человека, выйдет отсюда целый и почти невредимый, будет жить припеваючи и гулять на стороне в то время, как кто-то из здесь находящихся и, в последствии, погибший, то ли от травм, то ли от голода, мог бы только создать свою семью, если бы принял верное решение! … — гадко усмехнулся. — Или хотя бы мог приударить за преданной другом жёнушкой! — шахтёр резко потерял баланс, реакционно упёрся руками в землю и начал тут же подниматься, наплевав на то, что все совершаемые им действия могли стать для него же фатальной ошибкой: шаг, и ты упал без сил уже навсегда. Раньше Билли и предположить не мог, что в особо критической ситуации его добьёт именно Кроуфорд, как физически, так и морально. Сейчас его просто разрывало от того, что этот гад выносил во всеуслышание, стараясь вцепиться в него мертвой звериной хваткой и переключить внимание других. Инстинкт самосохранения внутри шахтёра исчез в секунду, к горлу подступила кипящая злость, а в голову неожиданно ударил выплеск адреналина. — Не смей даже краем упоминать Агнес… — Бэйтс уперся лопатками в камни так же, как другие шахтёры впиваются зубьями своих кирок в горную породу, стремясь отыскать полезные залежи, а затем, дополнительно стесав свои руки, он поднялся на ноги. — и натравлять нас друг на друга тоже не смей, подпевала! Кроуфорд продолжил совершать безрассудные шаги к цели и указал пальцами куда-то вверх над собой. — Там, за всеми каменными ярусами должны всё понять… Он подобрался к Билли почти вплотную, затем жадно вцепился в проступавшую под тканью ключицу и столкнулся с другом лоб к лбу, создавая иллюзию срочной необходимости только в опоре, но на самом деле им уже с ног до головы овладел поганый голод и бессовестное желание крыть любого чуть ли не до потери сознания, лишь бы только никакая лишняя правда так и не вышла в свет, а вышел лишь он и его надежды на лучшее. — Поймут-поймут… меня, а тебя — нет…. Билли отчётливо слышал в голосе Джеймса непоправимое безумство и даже жадность, мешавшиеся с физическими мучениями. Мужчине довелось снова встретился вблизи с тем человеком, который по другую сторону удушливо сжимал его спину, и теперь он мог призвать того к ответу, хотя бы для собственного понимания. — Сбрендивший… из-за чего конкретно ты пошёл на эту чёртову подставу с чудовищным обвалом? … Кроуфорд с тяжестью выдохнул в сторону, чувствуя, как сознание полностью покидает его, но Билли обхватил его голову своими почерневшими от грязи руками и заставил снова столкнуться с собой. — В глаза смотри и отвечай, сволочь… Джеймс вдруг улыбнулся, а его голова заходила ходуном. Он понял, что в очередной раз всё сложится не так, как ему бы хотелось и потому по-своему ответил: — Кажется… у тебя всё-таки будет возможность спросить об этом наверху… Глаза Кроуфорда закатились, по телу пробежала немыслимая лёгкость и шахтёр, словно по щелчку, провалился в вечный голодный сон. Билли почувствовал, что это произошло, едва ли чужая хватка ослабла. Он реакционно схватил товарища под спину сзади, стараясь поймать, но по итогу растерянный и обессиленный упал вместе с ним около каменной стены. Тогда мужчина совершенно потерялся в сплошной круговерти горя, потерь, злости, впадая в ужасное оцепенение, из которого его вывел тяжёлый голос Линкера: «Хотелось бы верить, что кто-то перевернёт наши песочные часы…» Бэйтс и сам не заметил, как кривая, сгорбленная фигура старика выросла прямо перед ним, а за ней подтянулось ещё десять других среди которых не хватало лишь того, кто рьяно защищал его несколько мгновений назад — должно быть время, голод и загноившееся раны наконец-то совершили своё и вытянули очередную душу под горную вершину практически в одно время с душой Кроуфорда. — Вот так шёл-шёл и повалился — гнилая часть должно быть перевесила… — бросил с поразительным холодом Линкер, глядя на ещё одного отошедшего на тот свет, а затем поднял затуманенный взгляд на Билли. — Ты сейчас должно быть мечешься в сердцах, как бы обойти то, что не обойдёшь, но насколько бы горько то не было, тебе всё равно придётся выбирать: вернуться к своим родным вместе с нами, несмотря ни на что, или на всегда остаться в этой поганой шахте вместе с этим… Билли с вызовом приподнял голову на старшего, обхватив правой рукой до плеча спину погибшего от голода Джеймса. Его искалеченное, не желавшее выбирать из двух зол сознание, рисовало различные нездоровые образы и представления среди которых, словно лучиком надежды, вновь проскальзывали родные девичьи образы. На какое-то время каменные толщи снова разразились смехом Луизы — этот звук был очень лёгкий, как скапывающая со сталактитов вода, такой забавный и живой, что в этот раз от него не хотелось избавиться. Мужчина закрыл глаза, не спеша с ужасным ответом, в очередной раз поддаваясь голосу внутри своей головы и понемногу открыл их, когда малышка звонко позвала его, разделяя две реальности. Вокруг были всё те же проклятые стены горной выработки, а Билли находился на том же месте, но уже в одного, без какого-либо стремления подняться на ноги. Лежащие вразнобой на земле шахтёрские каски вдруг беспорядочно засветились ярким светом из разбитых фонарей, ударяя лучами в различные ограничивающие свободу углы, а из мелкого туннеля, огороженного на выходе деревянными хлипкими подпорками и упиравшегося в глухой тупик, неожиданно вышла та самая подросшая девочка, но уже перепачканная тёмной сажей. Она молча пошла на встречу к отцу, не обращая внимание на валявшиеся вещи, некогда принадлежавшие его товарищам, затем присела перед ним, и её светлая улыбка в миг померкла, сменяясь грустью и тоской. — Родная, почему ты грустишь? — Билли мягко убрал её выбившиеся волосы за ушко левой рукой и почувствовал, как две чернявые ручки обхватывают его большую ладонь, не желая отпускать. — Хотя бы ты не печалься… — Ты не должен оставаться здесь, даже совсем уставши. — Луиза с теплотой прильнула щекой к холодным отцовским пальцам и выдержала короткую паузу. — Мы ждём тебя наверху. Ты пообещал, что больше не оставишь нас с мамой, помнишь? … Слова чудившейся девочки пронзили своим кротким напоминанием, развеивая сомнения, будто подталкивая к правильному, и наполнили грудь угасшей силой вместе с стремлением к жизни. Тогда шахтёр аккуратно приподнялся от острой ледяной стены и обнял дочку свободной правой рукой. — Помню, Луиза… Я помню… Он снова закрыл глаза, заботливо прильнув к маленькой умной голове и быстро вернулся обратно в настоящее, обнаружив, что и его самого теперь клонит в беспробудную голодную вечность, из которой в этот раз совсем не будет выхода. Пора было решать, иначе выберут за него. Билли бегло метнул взгляд по сторонам, всё ещё держа на спине замертво свалившегося Джеймса руку. Мужчине на секунду показалось, что его обступили не умирающие от голода товарищи-шахтёры, а толпище человекоподобных существ, словно ожидавших от него ответа на своё приглашение присоединиться к их кровавому пиршеству. Они не страшили Бэйста, поскольку теперь он думал только об одном: не об истине случившегося обвала, не о стремлении помочь кому-то ещё, а только о встрече, которая была дороже всего того, что происходило и добывалось за награду в этих гиблых местах — его последняя здравая мысль, которая была о представленной встречи с родными. — Если я до сих пор жив, значит мой путь только наверх…— скрепя зубами, в конечном итоге ответил Билли Линкеру, на что получил простой одобрительный мах головой. Мужчина не без труда сбросил с себя тело Кроуфорда и полез за чем-то в нагрудный карман рубахи. — Чёрт возьми… кто-нибудь протяните мне ту металлическую коробку с болтами, завалявшуюся в этом дрянном кратере. — И на кой она тебе? — с подозрением выдохнул старик. — Забить кого-то из нас хочешь? Да у тебя силёнок не хватит! … Вопреки его домыслам, Бэйтс вытащил помявшуюся семейную фотографию и мягко потёр её углы пальцами. Он чувствовал, как внутри старшего что-то перевернулось на мгновение, а потому не стал огрызаться на него. — Им не к чему видеть то, как мы непростительно стараемся набить животы и не помереть… — Билли слабо усмехнулся. — Сэм, неужели твои с тобой не разговаривали?..***
То ли по воле судьбы, то ли по её издёвке, но на двадцать третий день произошло то, на что так надеялись попавшие под обвал шахтёры и то, что заставило не видных глазу обитателей горы встрепенуться: в шахты пробрались храбрецы — спасатели, разделившиеся на значительную часть мелких подгрупп, из которых только двум удалось напасть на след пропавших горняков. Первые спустились по импровизированной лестнице, буквально вдолбленной искусственно в стены очередного туннеля вместе с хлипкими подпорками на выходах, и добрели до центральной подземной станции снабжающей местность энергией. Эта чудо-постройка соединяла множество отходов в другие важные части забоя: одна её развилка вела к ветви драгоценных железных путей; другая к элеватору, способному поднять значительное количество рабочих на нужную высоту; третья шла под самой постройкой и выводила к очередному проходу вместе с заваленной частью; а от самого помоста тут и там разбегались другие важные отходы… У спустившихся в низы спасателей откровенно кружились головы — они не так хорошо знали прорубленные в скалах лабиринты и их лазейки, как сами шахтёры, которые трудились над ними почти, как единый организм. С ничтожной надеждой на то, что хоть кто-то откликнется, люди постоянно разговаривали друг с другом, ругали горнодобывающую компанию за сильное промедление и отмечали то, что казалось весьма существенным для их работы: сначала они подметили, что часть рельсов была намертво разделена поперёк огромными валунами, а часть стоявших вагонеток попадала на бок — значит взрыв, сотрясший гору внутри, мог произойти где-то в ближайшем радиусе, затем и то, что в спёртом загрязнённом воздухе до сих пор задерживался удушливых запах тротила. В подгруппе спасателей вдруг начались неуместные, даже ребяческие, споры на счёт того, в какую сторону направляться всем им, и в воздухе ясно повеяло скрываемой ранее корыстью — стремлением к ненужной славе в случае обнаружения пропавших без вести шахтёров. Однако среди них оказался и другой человек. Когда ему — довольно уверенному и бесстрашному парню с раскосыми глазами — надоело слушать грызню товарищей, попусту тратившую драгоценные секунды, он оставил их и пошёл вдоль железных путей в направлении открытой местности электрической станции, оглядываясь по сторонам в поисках упущенных деталей. По пути он остановился у криво стоявшего сундука, в котором, приоткрыв крышку, обнаружил какие-то вещи и лежавшую на дне фотографию людей «Взрывного отряда», находившихся у одного из многочисленных входов в шахту. Скажу вам по правде, мне было интересно наблюдать за тем, как на сердце этого малого накатывала грусть; как он, отдавая свои силы в представления об участи других, прислонялся лбом к тому самому сундуку; насколько он был сам по себе, как в своё время был и Билли Бэйтс. Этот самый человек не сказал своим о находке — не по духу ему приходилось то, как товарищи осторожничают за свою безопасность, ругают всех подряд и даже тех же шахтёров, которые, по версии руководства, не соблюдали технику безопасности при спуске в забой. У него были другие мысли и даже сердце — в них было это естественное, но довольно редко проявляющееся среди подобных ему, сожаление — слишком хороший человек сочувствующий кому-то больше, чем себе. Если бы некто далёкий от понимания, но очень любопытный мог удивляться, то он бы отметил, что никогда прежде не встречал настолько правильную и беззлобную душу в своих родных и диких краях, потому что многие из нездешних предпочитали выпускать своими действиями зло. Откуда же ты такой взялся здесь? … Собрав всю волю в кулаки, молодой спасатель снова направился в том направлении, куда планировал идти и остановился посреди открытой местности, растерянно оглядываясь по всем возможным входам и выходам. За его спиной продолжали громыхать голоса, но когда молодому человеку удалось отделиться от их источников не только физически, но и разумом, он с надеждой закрыл свои глаза, сцепил пальцы на груди, и сделав глубокий вдох, зашептал неожиданную просьбу: -Горный дух, не гневайся на нас за вторжение на свою территорию, прими спокойно мой дух на своей земле и направь на правильный путь. Тогда мы уйдём и больше не потревожим тебя… И что-то действительно услышало его. Оно колебалось над тем, чтобы проявить себя и помочь незнакомцу, рисковав в последствии стать для него объектом тщеславия, но всё же подал ему знак. Внезапный лязг металлической лестницы, возвышавшейся до потолка постройки, стал для него наводкой. C осторожностью подобравшись к ней, парень неожиданно услышал шум где-то под своими ногами и спешно прислонился к пласту горной породы. Убедившись, что под ним действительно кто-то есть, молодой спасатель помчался обратно, благодарный и окрылённый надеждой, точно добрая маленькая птичка. Он волнением сообщил об услышанном своим товарищам, и те наконец засуетились. Кто знает, нашёл бы он то место, или бы вернулся за шаг обратно, если бы не повёлся на тот звук… Вторая группа умудрилась пробраться в громадную скважину опасную для спуска, пробуренную ещё предшественниками «Взрывного отряда» в конце 1890-х годов. — ту самую, которую старик Линкер, ещё прибывая в здравом рассудке, назвал «остроконечным куполом» и «центром шахт». Над ней на высоте в сотни метров действительно возвышался резной природой каменный выступ, и снизу он виднелся довольно отчётливо на фоне раннего светло-голубого неба, медленно укрывающего пещерные склоны своим кристальным белым снегом. Исследовав первые подземные окрестности, вторая кучка храбрецов выбралась по мелкому туннелю к дощатой лестнице и оказалась на верхушке помоста постройки электрической станции, тем самым пересеклась с другой — первой подгруппой, в тот момент суетящейся прямо под ними. Вторые выслушали предположение о том, что ярусом глубже может находится кто-то живой, и, договорившись каждый о своём, двинулись ещё глубже в забойные шахты. Миновав скрипящий мост, сложенный, как переправа над пропастью из укреплённых досок и державшийся на шатких ржавых цепях, люди вышли к искусственно созданной в породе дыре, напоминавшей своими размерами громадный вулканический кратер, что на тот день уже ограждался лишь кусками невысокого металлического забора. Каково же было их удивление, когда, подобравшись ближе, на самом дне они обнаружили тех, кого искали, а самое главное — какими… На большой глубине находились грязные, искалеченные и взлохмаченные шахтёры c дикими потерянными взглядами, но в достаточно хорошей физической форме. Их окружали кости, небрежно разбросанные каски и лоскуты чужой одежды; где-то со стороны до сих пор был завален выход, свидетельствуя о нахождении очага обвала. Когда один из подгруппы принялся тихонько считать тех, кто продержался, он с дрожью, пронёсшейся по его собственным косточкам, насчитал лишь 12 человек из заявленных 30, а затем схватился от увиденного за голову — ему ненужно было гадать, к чему именно прибегнули эти люди, чтобы дожить до их прихода. Мужчина был так потрясён увиденным, что на какое-то время выпал из своего реального мира, совершенно перестав моргать, и не заметил, как первые со своего места пробурили проход к самой низине кратера, удачно состыковавшись с мелким заброшенным туннелем, который не успели продлить шахтёры. Он вернулся обратно в злополучные шахты лишь тогда, когда всех пытался успокоить тот самый парень, смело вставший между двумя сторонами, прижавшихся от удивления и испуга к ближайшим стенам. С удивительной выдержкой и искренним сочувствием к произошедшему, ему удалось усмирить, как своих товарищей, забывчиво поднявших шум, так и потрясённых шахтёров, и сделал это медленным махом дрожавшей руки и умным словом, напоминавшим, что произошедший кошмар с обвалом закончится уже здесь и сейчас.***
По людскому календарю над величавыми верхушками горных деревьев поднималось 5 января 1952 года — именно тогда, поздним утром, выживших шахтёров «Взрывного отряда» наконец-то вытащили из коварной западни. Вместе с ними на поверхность подняли и какие-то карточки, которые рабочие обычно опускали в настенный аппарат, достигая определённого яруса шахт, но многие, не менее ценные вещи так и остались лежать по своим местам глубоко под землёй. Казалось, нужно было продержаться ещё немного! Вгрызться зубами в одни лишь проклятые камни! … Но в тот миг, впервые вдохнув свободный зимний воздух своими забитыми грязью лёгкими, шахтёры не думали ни о чём: они вмиг забыли о том, что совершили, поддавшись невыносимому голоду, и даже не предполагали, чем, в последствии, это для них обернётся. Они были просто счастливы выбраться на поверхность, освободиться, а уж с каким грузом на душе… было не столь важно. Снаружи, перед одним из многочисленных входов в шахту, мужчин встречала пресса, разодетая в своих тёплые пальто. Спасатели, как оказалось, работавшие на ту же самую северо-западную горнодобывающую компанию, позволили одному самому пронырливому журналисту сделать фотографию, затем торопливо взяли под руки шахтёров, и настойчиво повели к санаторию, пробиваясь сквозь наглое толпище, задающее бесконечное число вопросов, которые в последующем, просто игнорировались. Горняки растерялись, но не сопротивлялись, а вот фотографирующий человек не унимался. Мужчина шустро нагнал группу сопровождающих, смело юркнул через их ряды, точно снежный вихрь, и так, «невзначай», перебросился словами с одним из спасённых. — Вы — Уильям Бэйтс?! — тяжело дыша протараторил журналист. Он поймал на себе изумлённый и в то же время растерянный взгляд, после чего решил сразу же представиться сам, как бы подталкивая к разговору. — Ох, какой я неловкий! … — радушно протянул руку. — Чак Бернштейн, газета «Альберта пост»! Билли немного помешкал, а затем на ходу доверительно протянул дрожавшую конечность в ответ, однако вцепившиеся в плечи спасатели, сбившиеся вокруг них в единую группу, тут же грубо отпустили его руку, на что получили не менее грубый ответ. — Эй! Что за дела?! — нервно переключился на сопровождающих шахтёр — Я не маленький мальчик, чтобы меня сейчас от всего оберегать! — Вам лучше поберечься, мистер Бэйтс, — с холодным добродушием принялся уверять один из спасателей, враждебно отпихнув Бернштейна в сторону. - и пока ограничить контакт с другими людьми. Вы пережили сильнейший стресс под землёй. — Так ещё и та металлическая лестница, — вдруг подпел с другой стороны ещё один. - по которой мы с вами поднимались, неожиданно разошлась по болтам и обвалилась по центру прямо под вашими ногами. Вы помните? … Кажется, кому-то третьему из них всё-таки удалось усмирить норовистого шахтёра ещё каким-то «добрым словом», потому что конфликта дальше не последовало. Небось, эти чёртовые хитрецы-притворщики пообещали нечто важное для него: например, скорую встречу с семьёй. Чак отстал, но осмелился выкрикнуть в слух то, что счёл нужным, проигнорировав совершённые действия в свою сторону: — Билли! Если вам что-то будет нужно, или захотите поговорить — я всегда готов помочь! … Независимо! … Во избежание лишней суматохи, он решил не вмешиваться и поступить по собственному уму — когда буря немного утихнет, Бернштейн проберётся за стены лечебницы и добьётся интервью со спасёнными шахтёрами. В конце концов, такова была его работа и натура.