Thorns / Тернии

Ганнибал огляделся и не увидел его. Ни в поле, ни на крыльце. Когда он постучал в закрытую дверь, никто не ответил. Выйдя из-за дома в розарий, он увидел Уилла, сидящего среди оголенных, как скелеты, виноградных лоз, с закрытыми глазами и ангельски сияющим в вечернем свете лицом. Священник попытался приблизиться незаметно, но Уилл давно научился чувствовать, когда Ганнибал рядом, и прежде чем мужчина успел удивить его, Уилл открыл глаза. Мужчина в рясе опустился на колени рядом с юношей, не беспокоясь о грязи, которая могла попасть на одежду. “Мой Уилл”, - тихо сказал он. “Не ожидал увидеть вас, Отец.” – ответил Уилл, сжимая руки на коленях. Прошло шесть недель после вечеринки. Шесть недель после поцелуя в поле. Шесть недель с тех пор, как он посещал службу. Он изголодался по Ганнибалу Лектеру, и его глаза жадно впивались в него. “Я старался держаться подальше”, – попытался объясниться Ганнибал. “Я подумал, что так будет лучше... учитывая характер нашего последнего разговора.” “Я не помню, чтобы мы о чем-то говорили, Отец”, – ответил Уилл. Каждое мгновение в присутствии этого человека было испытанием, он с трудом сдерживался, чтобы не протянуть руку и не убрать золотистые волосы с глаз священника. Это была борьба, и всё же Уилл почувствовал, что радуется, до глубины души радуясь тому, что снова может дышать одним воздухом с Отцом Ганнибалом. Шесть недель - слишком долгий срок для разлуки. Все слова, которые он хотел произнести при встречи: слова гнева, слова предательства, слова разрушения – испарились в мгновение ока. Он знал, что простит Ганнибала стоило ему только прийти. Стоя на четвереньках, он бы простил прекрасного человека, сидящего рядом с ним на грязной земле. Ганнибал явно осознавал присутствие Уилла и всё, что его касалось. Его гладкая кожа, обнаженная в том месте, где истонченная временем рабочая рубашка свободно свисала с его плеча. Его губы, когда он прикусил нижнюю, а затем отпустил, стали пухлыми и красными. Его щеки пылали, как розы, которые росли в теплое время года, и их любовь еще не была запятнана слабостью Ганнибала. Слабостью, которую он даже сейчас не мог побороть. Рука Ганнибала двигалась сама по себе, дотрагиваясь до кожи, покрытой легким румянцем, завораживающим его. “Мой Уилл”, – слетело с губ Ганнибала, когда его пальцы коснулись благословенной, обожженной солнцем плоти. “Мой Уилл”, – повторил он, и его другая рука, невзирая на решение не прикасаться к нему, обвилась вокруг шеи мальчика, скользнув по рыжевато-коричневым кудрям, отливающим бронзой в лучах заходящего солнца. Уилл вздрогнул от прикосновения священника и прижался к руке, обнимавшей его за шею. “Отец Ганнибал”, – прошептал он, и этого было достаточно. Ганнибал притянул его к себе, позволив их губам слегка соприкоснуться, прежде чем слиться в нежном, но одновременно страстном поцелуе. Уилл безнадежно вздохнул рядом с ним, издав тихий звук облегчения и сдерживаемой боли, а затем поднял руки, всё еще грязные после рабочего дня, и положил их на плечи Ганнибала, поглаживая, пока они не обхватили лицо мужчины. Он углубил поцелуй, запустил руки в растрепанные волосы Ганнибала и сжал их в кулак. Он не хотел прерываться, даже чтобы перевести дыхание. Ганнибал целовал его и прижимал к себе, и это было всё, что было нужно Уиллу, чтобы поддержать его тело, не дать сердцу разорваться. Казалось, что это длилось вечно - мгновение, повисшее в пыли и самых сладких мечтах. Но затем оно закончилось. Ганнибал отстранился, его лицо было бледным, а губы порозовели от их поцелуя. “Дорогой Уилл”, – сказал он, прерывисто дыша, – “что же ты со мной делаешь”. Его пальцы все еще были переплетены с завитыми локонами Уилла, и мальчик прижался носом к его подбородку, осыпая его легкими поцелуями, от которых кровь священника закипела в жилах. “О, Отец”, – пробормотал Уилл, уткнувшись Ганнибалу в шею. “Я знал это. Я знал, что ты любишь меня так же сильно, как я люблю тебя.” Ганнибал крепко прижимал мальчика к груди и молил Бога, чтобы слёзы не потекли из его глаз. “Я действительно люблю тебя, мой Уилл. Я действительно люблю тебя”, – сказал он, и когда почувствовал тяжелые вздохи на своей шее, там, где белый воротничок оставлял открытой шею, он понял, что пришло время. “Я должен тебе кое-что сказать.” Уилл прижался к нему, сжимая и разжимая кулаки на груди священника, обтянутой черной тканью. “Скажи это еще раз, скажи что любишь меня”, – прошептал он. Ганнибал улыбнулся и почувствовал, как одинокая слезинка скатилась по его щеке. “Я люблю тебя”, – сказал он, а затем добавил: “Я ухожу”. Мальчик поднял голову и посмотрел на священника, который так нежно держал его в своих объятиях. Он не расслышал. “Хм?” “Я видел епископа в Сиднее”, – пояснил Ганнибал, поглаживая кудряшки на затылке Уилла. “Он пригласил меня тренироваться под его руководством. Я уезжаю утром.” “Ты”, – выдохнул Уилл и, наконец, попытался вырваться из объятий Ганнибала, “Ты не можешь.” В его груди разверзлась буря, он почувствовал, что мир рушится вокруг него. “Ты не можешь оставить меня.” Ганнибал не мог смотреть мальчику в глаза. Вместо этого он посмотрел на голые кусты роз позади себя и сосредоточился на шипе, длинном и остром. “Я должен оставить тебя. Потому что люблю тебя”, – сказал он. Мальчик покачал головой, и Ганнибал продолжил речь, которую он так усердно репетировал прошлой ночью, стоя на коленях перед распятием, висевшим над его кроватью. “Я священник, Уилл. Я не могу предложить тебе ту любовь, которую ты заслуживаешь. Я принадлежу Богу, и именно Ему я должен служить в первую очередь.” “Смотри на меня, когда говоришь это, Отец”, – тихо сказал Уилл. “Посмотри на меня и скажи, что любишь Бога больше, чем меня”. Пауза, а затем он взял Ганнибала за подбородок и требовательно посмотрел ему в глаза. Священник встретился взглядом со своим мальчиком, и тот понял, что ему следует сделать. “Я люблю Бога больше, чем что-либо или кого-либо, Уилл. Я священник.” Уилл покачал головой и рассмеялся, издав напряженный и ужасный звук, звук умирающей души. “Лжец”, – сказал он. Он почувствовал, как на глаза наворачиваются горячие слезы. “Тогда оставь меня. Иди и служи своему Богу, а меня оставь в покое.” Он откинулся назад, подальше от священника, стоявшего на коленях рядом с ним, и почувствовал, как в спину ему вонзился шип розы. “Мой милый Уилл”, – начал Ганнибал, но затем замолчал, зная, что ему нечего сказать. Уилл смотрел, как священник выходит из заброшенного сада, с его рясы осыпается грязь. Он выпрямился, снова чистый, и бросил на своего мальчика последний взгляд, прежде чем повернуться спиной. “Прощай, Уилл”, сказал он и зашагал прочь. “Ты пожалеешь об этом, Отец”, – сказал ему вслед Уилл из своих терний. И Ганнибал знал, что он прав.