Thorns / Тернии

Ганнибал послушался Уилла и фактически ушел, что только разозлило Уилла еще больше. Как только юноша смог собраться с силами, он встал с кровати и принялся мерить шагами комнату. Он делал это долгое время, расхаживая взад-вперед по грязному грубому ковру, пока его гнев не сменился невыносимым голодом. Он оделся и впервые за долгое время рискнул выйти на солнечный свет, потратил часть денег, оставленных ему Мэттью, на покупку продуктов, затем сел у открытого окна в номере мотеля и ел до тех пор, пока его желудок не перестал ныть от боли. Когда он пошел в ванную, чтобы помыться, то заметил свое отражение в зеркале. Оно было размытым и тусклым, но он видел себя ясно. И ему это не понравилось. Он пропустил ванну и вместо этого наполнил свой чемодан, набив его своей одеждой и несколькими безделушками, которые захватил с собой из дома. Это было немного, и всего через несколько минут Уилл направлялся к двери без какого-либо намерения возвращаться. “Я поеду туда, куда поедешь ты”, - сказал Уилл мужчине в доках, и после того, как он передал ему пятидесятидолларовую купюру, мужчина пригласил его на борт своего скоростного катера, и они понеслись в открытый океан. Мужчина сообщил ему, что они направлялись на крошечные островки. Он работал там на курорте. Довольно уединенном, сказал он Уиллу, и милом. Уиллу это показалось отличным вариантом, и он спросил мужчину, есть ли свободное место на курорте. Мужчина ухмыльнулся и ответил, что есть. Целый дом на участке острова, очень уединенный и тихий, продолжил он. Уилл улыбнулся в ответ и сказал, что очень хотел бы остаться там до тех пор, пока его деньги позволят это сделать. Они пожали друг другу руки и проделали остаток пути в дружелюбном молчании. Примерно через час они были на месте, и Уилла повели в дом на берегу, прямо у воды. Это было прекрасно. “Это как раз то, чего я хочу”, - сказал Уилл, и после того, как заплатил, его оставили одного на его собственном, приватном кусочке острова. Он проводил дни, лежа на песке и размышляя. В бакалейной лавке дальше по дороге он наполнил корзину фруктами. Ему нравилось голышом заходить в воду и есть их. Липкие и сладкие соки стекали по его подбородку, напоминая ему о Новой Зеландии. Однажды, посасывая мякоть апельсина, Уилл решил, что никогда не вернется в унылый, захудалый номер мотеля. Заметит ли Мэттью его отсутствие, когда вернется с полей? Вернулся ли он с полей? Солёная вода мягко коснулась живота Уилла, и он погрузил голову в волны. Затем выпрыгнул из воды, волосы рассыпались по плечам, и он засмеялся. Звук показался ему странным. Смеяться, улыбаться, чувствовать что-либо, что не было страданием, отвращением или грустью, это было как подарок, и Уилл дорожил им. Он снова рассмеялся, искренне и безудержно. Никого не было рядом, чтобы услышать его, осудить или сказать, что он грязный. Он был совершенно один. Или он думал, что был, пока не повернул промокшую голову в сторону пляжа, в сторону своего дома на берегу моря, и не увидел что-то движущееся. Кто-то шел по песку. Уилл прищурился; солнце било ему в глаза, и он ничего не мог увидеть. Должно быть, это владелец, подумал он, пришел передать сообщение или сообщить, что его жена пригласила его позже отведать с ними пирога или что-то в этом роде. В этом не было бы ничего необычного; тот время от времени заглядывал подобным образом в течение тех нескольких дней, когда Уилл оставался на пляже. Думая, что это, должно быть, он (ибо кто еще это мог быть?), Уилл начал пробираться по воде, пока его ноги не утонули во влажном песке. Он схватил шорты, которые оставил на берегу, и поспешно натянул их, чтобы не показаться обнаженным на глаза своему временному арендодателю. Уилл окликнул мужчину и помахал рукой. Когда приближающаяся фигура подняла руку, чтобы помахать в ответ, Уилл внезапно осознал. Он знал эту походку, эту томную, грациозную поступь, и он знал, как эта рука поворачивается в воздухе, чтобы поприветствовать его, благословить, коснуться его щеки. Он знал этот силуэт, стройный и высокий. Он знал его. Он любил его. “ГАННИБАЛ!” – закричал он, а затем, взбивая ногами песок, побежал. Это был он. Это был Ганнибал, и он был там, и Уилл бросился в распростертые для него объятия, и они оба упали обратно на песок. “Уилл”, – вздохнул Ганнибал, улыбаясь. Его мальчик сидел на нем верхом, низко наклонившись, его волосы падали Ганнибалу на лицо и грудь. На мужчине не было рясы священника. На нем не было белого воротничка. Одежда Ганнибала была простой, белой, накрахмаленной и расстегнутой ровно настолько, чтобы обнажить волосы на груди. Уилл приложил к нему пальцы, а затем поцеловал. Священник обнял его, поглаживая широкими руками спину своего мальчика, пока они не оказались прижатыми друг к другу. Он перевернул его, и Уилл рассмеялся, с удивлением глядя на мужчину над ним. “Что ты здесь делаешь?” – спросил он теми же словами, что произнес в номере мотеля, но теперь совершенно другими, окутанными теплом, обожанием и удивлением. Ганнибал провел большим пальцем по щеке Уилла, розовой, от проведенных на солнце дней. “Когда я покинул твою комнату, то пошел к менеджеру чтобы снять комнату по соседству”, – ответил он. “Ты ушел, и я последовал за тобой. Я бы приехал раньше, но мне пришлось ждать следующего парохода.” “Но почему, Ганнибал?” – спросил Уилл, нежно отводя волосы священника с его глаз. “Почему ты продолжаешь возвращаться ко мне?” Ганнибал приблизил свое лицо к лицу Уилла, прижал их лбы друг к другу и вдохнул его собственный запах. “Потому что ты был прав”, – прошептал он. “Я сожалею о каждом моменте своей жизни, проведенном не с тобой”. Его глаза встретились с глазами Уилла, такими большими и невероятно синими. “И если это грех - любить тебя таким образом, пусть будет так”. Губы Уилла нашли щетину на подбородке Ганнибала, и он провел поцелуями вниз по его шее, а затем обратно вверх. “Ты священник”, – сказал ему мальчик. “Твоя любовь к своему Богу больше, чем твоя любовь ко мне. Это то, что ты сказал”. “И всё же единственный, перед кем я хочу упасть на колени и поклониться, - это ты”, – ответил Ганнибал. А потом поцеловал его. В конце концов, они покинули пляж и зашли в дом. Уилл повернул ручку душа, а затем повернулся лицом к мужчине рядом с ним. Его пальцы расстегивали пуговицы, пока рубашка не распахнулась на широкой груди Ганнибала, и Уилл скользнул руками по его плечам и отбросил ткань, пока она, забытая, не упала на пол. Руки Ганнибала слегка коснулись бедер Уилла и поиграли с краем его шорт. Уилл посмотрел на него из-под тяжелых век. “Раздень меня”, – сказал он, и хотя его руки почти дрожали от нервной дрожи, он положил их на руки Ганнибала и направлял их, пока тот не оказался совершенно обнаженным. Затем он поднес руки к брюкам Ганнибала и ослабил застежку. Его пальцы дрожали. “Я так нервничаю”, – сказал он со смехом, и священник закончил со своей застежкой, стягивая штаны и нижнее белье, пока они не сбились вокруг его лодыжек. Он высвободился и отбросил их пинками. Ганнибал не нервничал, он молился, и после того, как он поцеловал Уилла в губы и прижал их тела друг к другу, он преклонил колени и поклонился.