Сумерки давно опустились на «Соколушки», и все готовились ко сну, лишь Хонджун стоял во дворе, глядя на мерцающие звезды. Иногда он смотрит вверх, чтобы понять, что он не одинок.
Бескрайнее небо, свежий воздух, стрекотание сверчков и противный писк комаров. В избушках постепенно гаснет свет. Киму нравится просто наблюдать за людьми и природой. Он чувствует от этого себя лучше. Ночью мир замирает для одних и просыпается для других. Единство с окружающей средой и сила землицы родной — вот что из года в год дает сил любому богатырю. Кто-то даже носит почву с родного двора под сердцем, но у Хонджуна был вариант попроще. Матушка вышила на небольшом кусочке ткани Алатырь. Подобные обереги были у многих, и все они были разными. Деревянные фигурки с символами, кусочки ткани, камни, мешочки и одежда с определенным знаком — главное, чтобы сделано было вручную. Особенно ценились, если подарены второй половинкой или матерью. Считалось, что их сила любви и чистые помыслы заряжали амулет как ничто другое.
Алатырь представляет собой восьмиконечную звезду. Концентрирует внимание, наделяет владельца мудростью, благочестием, защищает от болезней и укрепляет боевой дух.
Хонджун прикрывает глаза на мгновенье и слушает, как деревня постепенно замолкает, и где-то вдали леса ухает сова. Вдруг к ушам мягко проносится скрипящий звук отворения двери.
— Сонхва обещал завтра позаботиться о месте для твоего ночлега с нами. — спокойно выдыхает Сан, приближаясь к богатырю. На его лице облегченная улыбка, такая, словно он сумел убедить в чем-то брата. Феромоны шиповника успокаивающими волнами исходят от парня.
— Это очень мило с его стороны. — мягкая улыбка трогает губы Кима, мужчина понимает, что многие уже спят, и суетиться сейчас было бы неприлично. Он непривередлив, если скажут спать на голой земле, то он непременно заснет, поджав колени к груди для сохранения тепла.
— И это тебе. — младший альфа передает лоскутное одеяло в руки Хонджуна, которому приходится открыть очи и перевести взгляд на юношу.
Богатырь берет в руки местами грубоватую ткань. Лоскутки не повторяются, на всех индивидуальный узор. Возможно, если бы Хонджун умел читать по стежкам и тканям, то понял бы, что одеяло в его руках и узорчатые занавески в комнате Сонхва творила одна рука. У любого мастера своя придумка была и изюминка, отличающая его от других себе подобных. Однако, несмотря на свое незнание, Хонджун смог угадать автора. Пускай и не был уверен и склонялся более к тому, что признал человека, что пользовался этим до него. Дурманящий ладан насквозь пропитал одеяло, и богатырю правда очень хотелось уткнуться в него носом. Хонджун попал в сети. Ким Хонджуна с северных земель зачаровали, иначе он даже себе не мог сказать. Он увяз, но отнюдь не в болоте, его, как жалкую мошку, кинули в сладчайший мед.
— Спасибо. — Ким треплет паренька по голове, и они вместе направляются в сарайчик к лошадям. Хонджун кидает одеяло на большой стог сена и присаживается. Сено малость разъезжается под его весом, а кони издают возмущенное ржание.
— Ну-ну! Не съем я все это за одну ночь, меня вкусно покормили. — в тон животным отвечает Ким, Сан тихо посмеивается. Хонджун выглядит сурово, но если побыть с ним чуть дольше одной пятой дня, то непременно можно будет лицезреть вымотанного мужчину, не обделенного жизнерадостностью и дружелюбием.
— Хонджун… — начинает Чхве, но быстро замолкает. Его мысли на чаше весов. Стоит или не стоит… Как отреагирует Сонхва?
— Да? — Умиротворенный богатырь устало и даже нежно смотрит на Сана. Сегодня был длинный день. Мужчина бы заснул на сене, словно на взбитой заграничной перине, в мгновенье ока.
— Ты не обижайся на моего брата, пожалуйста. Он колючий, но за его шипами есть очень ранимая душа. — богатырь понимает, что разговор не выйдет коротким, поэтому хлопает по сену рядом с собой, и Сан усаживается. — Спасибо. Я не знаю, с чего начать… Подожди… Ты, наверное, заметил, что у нас разные фамилии и внешние данные? — Хонджун расслабленно кивает. — Мы двоюродные братья. Сонхва — двадцать восемь, а мне — семнадцать, так что у нас разница в одиннадцать лет. — важно и не торопясь заводит историю парень. — Мы жили большой семьей в одном доме. Я, Сонхва, наши папы и отцы. Причем все служилые люди. — Ким пытается запомнить каждое слово, произнесенное юным альфой. — Как-то я напросился с братом на рынок, мне тогда лет девять было. — пожал плечами Сан. — А Сонхва был известен как омега-богатырь с двенадцати. Так что проторчали на рынке мы до самого вечера, развлекали народ, и Хва участвовал в состязаниях. Когда же вырвались из этого плена и к дому подходить стали, то заметили гонца с письмецом. Оказалось полегли они в поле. — Сан не скрывал своих слез. — Я рыдал, а Хва еще тогда стал сильным и лишь крепко обнимал меня, нашептывая хорошие слова. Тогда я заснул на его руках. Брат не рыдал и на следующий день, и на похоронах. Но я слышал, как ночью вдали от всех он ронял горькие слезы и глушил свои всхлипы подушкой. И я всё понял… Понял, что ему не наплевать, как думали все в деревне, что его не сломали обстоятельства и что он всё тот же Сонхва, что был раньше! Просто теперь тот нежный старший омега прячется внутри. Он стал просто старшим, забрав на себя все обязанности родителей. Он был сильным и не плакал при мне, чтобы я не отчаивался и верил в хорошее. С того дня я стал ответственностью и обузой для Хва, тогда же он завязал с богатырской жизнью. Брат винит себя за то, что не смог отговорить их от поездки, а я чувствую вину за то, что Сонхва перестал мечтать и радоваться.
— В глубине души ты же осознаешь, что здесь нет ни твоей вины, ни Сонхва? — Ким приобнимает младшего альфу за плечи, тот шмыгает носом. Сан после инцидента ни с кем не общался, кроме брата и приезжего дядюшки Джу. А сейчас Сан доверился альфе. Своему примеру для подражания. И неожиданно почувствовал, будто обнимает отца.
— Понимаю, но знаешь, мы будто зависли во времени, и каждый день — это день сурка. Мне кажется, мы оба это понимаем, но ничего не можем с этим сделать, — выдыхает парень, вытирая слезы грязными ладонями. — Однако Хонджун! Ты дал маленький толчок и мне, и брату. А от букета Сонхва в восторге, он все еще не доверяет тебе, но я так рад, что тебе, абсолютно незнакомому человеку, удалось заставить его улыбнуться!
— Я рад, что ему понравилось. — щеки Хонджуна румянятся. — Я вырос зная лишь свою мать и соседского деда. Рано повзрослел и о многом жалею. Особенно местами о своем запахе. Меня даже в моей деревне недолюбливали из-за него, зато в сражениях именно он позволяет мне делать некоторые маневры. В детстве я ненавидел свой запах, но однажды мы с дедом отправились на охоту, после которой сидели на бревнах перед костром. Игривый теплый огонь извивался, будто танцует, а бревнышки трещали, словно создавали музыку для пламени. Я благодарен своему деду за то, что он показал мне уютную сторону запаха жженых веток.
— А сейчас дед… — Сану нет смысла продолжать предложение, он и так почувствовал в чужом запахе тоску.
— Умер на днях, как и мать. Так что я держусь за тебя и Сонхва не меньше, чем вы за меня. На моих плечах тяжелый груз ответственности, и я тоже за многое себя корю, вот только нужно стараться идти дальше и мечтать. Кем ты хочешь стать, Сан-а? Подумай хорошенько, прежде чем разбрасываться словами. Чего хочет твое сердце? — Хонджун мягко тыкает пальцем в Санову грудь.
— Я хочу помогать людям и… увидеть мир! Хочу, чтобы Хва гордился мной и меньше переживал. Я хочу стать достойным братом для него. — спустя долгое молчание тихо шепчет Сан, будто рассказывает секрет. — Я хочу стать богатырем.
— В таком случае, возможно, пришло время изменений? — обнадеживающе тепло шепчет Ким. — Верь в себя и не скрывайся за тенью хорошего брата, попробуй дать себе немного свободы, Сан-а. Ты тоже человек и заслуживаешь быть счастливым ровно так же, как и твой брат.
— Спасибо, Хон… — Сан улыбается, и соленые дорожки слез засыхают.
— Ладно, все, а то распустили нюни, ну-ка, плакса, соберись. — богатырь шутливо ткнул Сана в бок. — Пришло время поведать тебе о моем последнем подвиге, ведь так?
— Я думал, что ты уже забыл, — встрепенулся альфа с запахом шиповника.
— Я держу свое слово. — хмыкает богатырь и приступает к рассказу…
***
С зеленых холмов далеко было видно. Видны были пригороды, земли пахотные, синие ленты рек, золотые пески на берегах, сосновые да березовые рощи…
Богатыря Кима с его дружиной шустро перехватил гонец на востоке, и вместе они направились чуть южнее, дабы отвадить ворога от земель села «Красносолнечного».
Кочевники обосновались в их дремучих лесах, жгли и грабили в селе, уводили людей в полон. Наши земляки не могли скотинку пасти, воды в реке спокойно набрать, охотиться в богатом сосновом бору на медведей да волков.
Враги пришли со степей за лесом и уже месяц несут горюшко жителям «Красносолнечного». Чтобы беречь от них землю родную, разбросались по краю к степи заставы богатырские. Оберегали служильцы путь к пригородам и столице, защищали от врагов, от чужих людей, но в этот раз, видимо, проспали наступление супостатов.
Пришлось Ким Хонджуну с дружиной засаду готовить. Прятались они в избах земель родных два дня, да атаку готовили. Ночью накинулись на ворога и до самого рассвета бились с кочевниками. Альфа тяжелой булавой замахивался и лупил острыми конусами шара кочевников. Удары приходились в головы, и те падали замертво. Никакой подорожник теперь не поможет ворогу. Будут знать, как людям добрым угрожать!
Освободили они село от негодяев, у тех только пятки сверкали в сторону степей.
Коль тревожно время, нужны богатыри-воины. Для них печи топятся, для них столы ломятся от пирогов, жареных лебедей, от браги да мёду сладкого. Но есть у князей и погреба с клетками каменными. Чуть что не по ним, не вспомнят о ратных подвигах, не посмотрят на честь богатырскую.
Зато в избах по всей Руси простой народ богатырей любит. Вот и тогда, после освобождения, ржаным хлебом с ним делится, за стол сажает и поёт песни про славные подвиги. Широко раздолье по всей земле. А для служилых кроватью — сухая земля, подушкой — седло.
***
— Как-то так и прогнали мы кочевников, затем вернулись к князю Есану, а он меня сюда отправил с другой дружиной, на помощь Юнхо, его брату. — устало улыбается Хонджун.
Сан лежал на лоскутном одеяле подле Кима и с особым вниманием следил за устами богатыря, которые иногда смачивались языком во время рассказа. Он боялся пропустить даже одно слово. К концу повествования голос Хонджуна показался убаюкивающим, а сено мягче домашней перины. Младший альфа бы так и заснул здесь, окунувшись с головой в воспоминания об отце и такие похожие чувства сейчас, но его конь громко заржал и стал топтать мышь у своих копыт. Чхве встрепенулся и вскочил с сена. Он поспешил успокоить животное.
— Спокойной ночи, Хон. — произносит младший альфа, после того как видит, что мышке удалось скрыться за пределами сарайчика. Он машет рукой мужчине.
— Спокойной, Сан-а.
— Желаю удачи в завоевании моего брата, она тебе понадобится. — дразняще лепечет парнишка и быстро скрывается на улице, вслед за мышью, чтобы Ким ничего не успел кинуть ему в след.
Юношеские годы, как Хонджун скучает по этому задору. Он совершенно не злится на слова Чхве. Сонхва — тот еще орешек, но что-то подсказывает Киму, что этот орех ему по зубам.
