Путь же беззаконных — как тьма; они не знают, обо что споткнутся. (Притч. 4. 19)
Сколько Мирэ помнила себя, она училась стать достойным приложением для своего будущего супруга. Таков был ее удел в этом мире. Такова была цена фамилии, которой девушка была одарена наравне с теми благами, что следовали следом. Эта доля досталась не ей одной. Подобных Мирэ, девушек всю жизнь, готовящихся к замужеству водилось множество в кругу криминальных семейств. Так сложилось, что девушек рожденные в семье главы криминального клана с самого зарождения первых ветвь преступных группировкой обрекали на вечное заточение в тени своих влиятельных мужей. Самые крупные и отличающиеся сферой влияния кланы старались сначала посватать, а потом поженить своих отпрысков с теми, кто приходил достойным по состоянию. В истории не наблюдалось пары, допустившей кровосмешения. Все главы в попытке урвать новую долю или сохранить имеющую роднились с под стать им семьёй, оттого ни одна девушка в памяти Мирэ из ее общества не вышла замуж по своему выбору. За них все предрешалось мужчинами за закрытыми дверями, окруженные юристами в некрытом порыве сторговаться на выгодных для себя условиях. Столь обреченная участь была оскорбительной и до выступающих слез обидной, но вырастая в подобных условиях со временем эти лишения стали совсем обыденными, даже порой выгодными для девушек. Иметь у себя в мужьях человека способного весь мир расположить под твоими ногами, пусть ценой далекой от доступных, окрыляло. И картина эта многим, совсем еще молодым девушкам, помогала вытерпеть долгие и мучительные годы обучения в частных академиях. Выстоять такого не каждой было по силам. Свою судьбу Мирэ встретила совсем юной, в свои десять лет. На целых восемь лет старше, с черными волосами и взглядом без толики чувств. Он ввергал девушек из высшего круга в трепет при одном своем появлении в свете. Единственный сын столичного Дома, красив собой, будто сотканный по подобию его. Моментами Мирэ принимала восторг своих ровесниц. Но никогда особо не разделяла этой слепой симпатии, наверно, возраст не позволял. В тот роковой вечер, в благотворительном ужине Мирэ присутствовала в роли, сопровождающей отца — вдовца и главы криминального Дома. Ее выход вызвал много разговоров. Красота цветка, пусть даже столь юного, приковывал взгляды окружающих. Мирэ была редкой гостью подобных выходов, отец ее оберегал от глаз посторонних с преданностью нраву собственника. Но сегодня агрессивная забота о единственной дочери была ослаблена. Оказавшись наедине с Чон Чонгуком в тихом саду на заднем дворе особняка столичного Дома, что устраивал торжество, Мирэ моментально узрела истинный мотив отца. — Впервые застаю тебя в подобном вечере, — расслабленно подметил Чонгук, цепким взглядом из-под темных волос. Голос окончательно сформировавший был приятен слуху, а глаза, пусть даже усталые, блестели любопытством. — Я не столь прихожая в свет, — коротко ответила Мирэ и в неловкости двинулась по мостовой, с поразительной прилежностью осматривая сад. Чужой взор, внимательный, причинял дискомфорт юной леди. — Вижу, тебе по душе природа, — не отступая от ускользающей девочки, заметил Чон. Девушка равнодушно пожала плечами. — Сад — отдушина моей матери. — У нее прелестный вкус, — дежурно ответила Мирэ, сходя с мостовой и шагнув в сторону маленького пруда. Она забрела в глубину сада. Молчание нависло над ними. Пока девушка в безмолвии наблюдала за лебедем на глади воды, Чонгук уподобившись телохранителю встал за ней. Готовый защитить или помочь. Постояв несколько минут у кромки воды, Мирэ без слов зашагала обратно к мостовой. Чонгуку не осталось выхода кроме как последовать за ней. — Ты не многословна… Или дело в моей компании? — смотря в полутьме в маленькую спину девочки в красивом платье, поинтересовался Чон. — Мне скоро исполнится десять, — перестав ступать по выложенному из белого камня тротуару, девушка обернулась к нему. — Соответственно я еще не обучена дамскому делу, чтобы вести разговоры достойно. И в силу возраста, я могу высказать глупость. — У юности одна привилегия — вольность совершать ошибки. — Но мы с вами являемся исключением в данном вопросе, — серьезно и важно поправила она. — Фамилия нам не простит оплошности. Если вы утолили свое любопытство, предлагаю вернуться к взрослым. — Последний вопрос: когда ты уедешь на обучение? Ты сказала, что скоро. — Боюсь, этот вопрос вас не касается… — Что, если я скажу, что в течение десяти лет ты окажешься моей женой. При таком раскладе я получу ответа? — не совсем дружелюбно, растеряв наигранный теплый взгляд, вставил он. — С подобным вопросом вы должны обратиться к моему отцу. Я войду в дом того, на кого он укажет, — совсем уж по-взрослому ответила Мирэ. Немного раздраженно смотря на высокого Чона. Когда их разделало расстояние больше, чем вытянутой руки, эта разница в телосложении не ощущалась столь резкой. — Теперь, с вашего позволения я пойду. — Мне тебя уже пообещали, — в спину уходящей девочки, сказал Чон засунув руки в карманы классических брюк. — Мой отец сейчас беседует с твоим, у себя в кабинете за бокалом бурбона, предназначенного для моей помолвки. — Тогда, встретимся через десять лет. Короткий ответ и смиренность девочки вызвал короткую ухмылку у Чонгука. С той встречи прошло много времени. Разговор комичный в глубине сада даже стёрся из памяти. Девочка уже давно перестала прикрываться своим возрастом, а Чон окончательно растерял всякую человечность, свернув на тропу жестокости и жадности. Потому что человека, следящего за садом с трепетной любовью, не стало. Как и света в его жестоких глазах.***
Как и предвещали, Мирэ покинула страну вскоре после того благотворительного ужина в особняке Чонов. Не присутствовала при похоронах матери Чонгука, не заставала зверства своего будущего мужа на Корейском полуострове. До нее доходили лишь обрывки слухов, не всегда верных. Но их было достаточно чтобы ее слабая душа затрепещала от волнения и страха. Утешением служило расстояние и время, что отдаляло ее от этого Беса под ликом человека. По предписанию, девушек по достижению десяти лет семьи переводили в домашнее обучение, что включало в себя не только классы необходимые для завершения школьного образования, но и посторонние курсы, готовые выдресовать их них покорных, достойных и способных хозяек. Второе подразумевало под собой бесконечную череду уроков от личных гувернанток девушек и специальных интернатов с проверенной годами, слаженной программой обучения. Мирэ как только переступила назначенного возраста, на следующий день после дня рождения улетела в Англию, куда ее отец смог без особых усилий зачислить Мирэ в престижный интернат. Несмотря на возраст и дичайшую привязанность к отчиму дому, девочка ни слова против не проронила. Потом начали поступать предложения от разных мастей криминального мира. За интересом тех, кто пожаловал в дом Кимов с искренним намерением посватать сына с прелестной Мирэ, крылось нечто обыденное как желание разбогатеть куда больше, чем уже. Мать девушки родив ее умерла, лишив клана наследника. И теперь весь третий округ, оставшийся без нового покровителя, по праву переходил в руки того, кто женится на единственном отпрыске семьи Кимов — Мирэ. Первым человеком посмевшим постучаться в их дом с подобным намерением был главный судья страны. По причине того, что Верховный Суд находился на территории клана Кимов у отца Мирэ с главным судьей имелись прочные связи, переходившие от поколения к другому. Мотивы пожаловавшегося были ясны, он сердечно желал заделать своего сына главной клана Ким и таким образом вовек войти в состав криминальных авторитетов. Господин Ким Минсо, отец девушки, тогда тепло принял гостей, устроил пир, а не простой прием. Угостил своим любимым бурбоном в своем личном кабинете, чтобы мягко отказать потом, ссылаясь на правила, которых никому не стоит нарушать. Главный судья был расстроен, видимо про себя рассчитывая на стойкое согласие Кима, находившегося, казалось бы, в безвыходном положении за неимением наследника. Не скрывая собственную досаду от ответа, он покинул семейный особняк Кимов. Об этом маленьком визите Мирэ даже не разузнала. Вторым пожаловали Ки. Хозяева четвертого округа, соседствующего с владениями Кимов. Крайне изолированная и не часто светящаяся среди знати семья пожаловала всем составом, показывая крайнюю решительность. На этот раз отец Мирэ отправил гостей с неоднозначным ответом, назначив новую встречу, но только за круглым столом с консильерами обоих сторон, где будут обговариваться все нюансы и изменения, что принесёт это родство двух звучных фамилий. Родство с Ки было действительно выгодным для третьего округа, те имели самую значительную долю земли среди всех остальных пятерых семейств Кореи, имели тесные связи с китайскими триадами благодаря расположению, и подавляющая часть оптовых каналов героина и оружия были под их контролем. Множество домов терпения тоже принадлежали им. Влияние семьи Ки была большая, но о них поговаривали как неотёсанных, немного одичалых, которым границы невидны. Остальные главы посматривали на четвертый округ с пренебрежением из-за того, что Ки ввязались с триадами, которые являлись прямыми конкурентами всех Корейских семейств в Азии. Когда эта весть о возможном браке Кимов и Ки стала известна верхушкам глав других округов, потянулись процессия других семейств. У пятого округа не имелось сыновей подходящих Мирэ по возрасту, но они предложили сына правой руки главы и бескрайнюю искренность. На что отец Мирэ, Минсо сердечно оскорбился, сослав гостей обратно домой. Второй округ явился след за пятым, у главы имелся только единственный сын, который был глубоко помолвлен с дочерью первой семьи и дело уверенно шло к свадьбе. Явился он с единым порывом — передать послание столичной семьи, Чонов, о том, что Киму не стоит идти наперекор с главными. На что на следующий же день Ким дал добро на помолвку дочери с наследником Ки. И это событие сотрясло весь криминальный мир Кореи.***
На торжестве Мирэ даже не появилась, не покинув академию по случаю помолвки. Отец ее решил повременить со знакомством молодых, и ясно расположился младшим Ки — не искать встреч с его дочерью, пока на того не будет его разрешения. Этот, казалось бы, мелкий каприз, на который семья Ки даже не обратила внимания, поглаженная подсчетами предстоящих благ, для Мирэ обрисовала картину в совершенно ином свете. Ки в невестах ее в этой жизни не видать, потому что отец ее уготовил совсем иной исход этой разыгранной для публики помолвки. Все затевалось лишь единой целью, приманить более крупную фигуру на игровом альянсе — первого округа, который помимо сердца Кореи — Сеула — держал под суровым контролем все порты и береговые линии полуострова. Ки и заправду были людьми не далекого ума раз повелись и сердечно уверили в скорейшем родстве с ними, пока лучший стратег умело начинал свой ход, расставив всех фигур по своему усмотрению. Прибытие Чонов было делом недолгого ожидания. На третьи сутки после официального торжества в дом Кимов пожаловал сам младший Чон, более известного как Бес. Люди страшились лишний раз произносить его имени, что со времени оно даже стерлось с памяти многих. Пресса величала его лаконичным «господин Чон», а знать ограничивалась его прозвищем, зародившегося после показательных убийств, на которых был падок младший Чон. К своим двадцати пяти годам он еще не официально возглавил столичный округ, но на деле власти и влияния он обладал куда больше своего отца, зачахшему после смерти жены. Совсем скоро ожидалось его восхождение на трон, хотя никому не секрет, что вся мощь была заключена в его руках. Процессия черных машин с, до последнего дюйма тонированными окнами, прибыла к обеду в семейный особняк Кимов. Глава встретил гостей в холле, как подобает выказав уважение прибывшему. Мужчина, вышедший из одного внедорожника, приковывал к себе глаза прислуги, стоящей по правой руки хозяина дома. Бес не был окружен множеством охранником, тех двоих выходившихся за его плечом было достаточно противостоянию целой армии. Двое крепко сложенных мужчин из личной охраны Беса внушали животный страх одним своим видом, а их безмолвие, что продлиться до скончания века, ужасало больше, чем угрозы. Ходил слух, что охранники Беса бывшие агенты из контртеррористического подразделения нацбезопасности, побывавшие во многих боевых точках мира, о чем могу свидетельствовать маскулинные тела, усеянные шрамами от колотых ран. Еще все семейства знали, что вынуть из этих сторожевых псов информацию не предстоит возможным — Бес прежде, чем принять их в состав своих палачей вырвал обоим языки, сохранив их звенящее молчание вовеки. Люд еще верит, что их стерилизовали так же, чтобы не было соблазна завести семью и заиметь слабость помимо защиты босса, но конкретных подтверждении этим слухам нет. Единственное во что верил Минсо — этим парни, нависающие мрачной тучей за спиной Беса способны убрать кого угодно, если в этом человеке они почуют угрозу для жизни их главы. Без разбору перед ним глава другого округа или сам президент. Сам Бес тоже отличается безудержной свирепостью, так удачно переплетенной с острым умом, что делало из него не только неподдающегося контролю свирепое животное, но и разумного достаточно выйди сухим из воды после буйств своих. Бес крайне злопамятен, никогда не забывает тех, кто позарился на его добро и семью, а предавших его ждала самая мучительная смерть и чаще показательная. Одного единого взгляда на его грубые черты лица было достаточно, чтобы понять, что держаться от него нужно подальше. Крупный нос, губы, навсегда покинутые улыбкой, глаза темнее дна преисподних. Все в нем травило душу глядевшего страхом. Рост высокий, что редкость в Азии считается, жилисто сложенный, мышцы стальные вычеркивались под дорогой тканью солидных брюк классического кроя, необъятные развороты плеч и большие кисти, удар которых вполне может стать смертельным. Бес пылал этим невидимым огнем гнева. Постоянно. И только высокий интеллект, запрятанный в недрах, был способен остужать этот безудержный нрав, ничто больше Беседующий с ним человек нередко изливался холодным потом, приходил в ужас в истинном его проявлении. Глаза бездонные, затянутые пеленой нечеловеческой бесчувственности в миг могли показаться дьявольскими. А голос в приевшемся и привычном повелительном тоне отнял не один десяток жизней одним единым приказом. Все сотрясались от страха перед охранниками Беса, хотя самая большая беда крылась в нем самом. Минсо был уверен, окрестили младшего Чона Бесом не по заслугам, воистину, он своей жестокостью приставал в лике самого Дьявола. — А Чоны никогда не изменяют своей фамилий, — с криво улыбкой встретил поднимающегося по ступенькам Чона, Минсо. — Везде и всю поспевают, — Бес легко кивнув в приветствии головой, как никак Минсо годился ему в отцы. От него исходил холод, пробирающий до костей, Ким краем глаза заметил, как насторожилась охрана дома. Нависло удручающее молчание, Бес выждав минуту тишины, протянув руку для пожатия, не сводя испытывающего взгляда с хозяина дома. Под стать своим бойцам сам Чон тоже не отличался падкостью к болтовне. Слова его были редки, но обходились ценой многим дороже чужих. — Пройдем внутрь, — так и не дождавшись никакого ответа на свои слова, Минсо крепко сжав в схватке чужую огромную руку, окинув взглядом стоящих рядом слуг, которые понял его без слов, повели внутрь особняка. Воздух сотрясали шумные шаги прибывших, пока они уверенно ступали след за персоналом. Минсо шел рядом с Чоном, соприкасаясь плечами, выдержав молчание с достоинством. Все мужчины расположились в просторной гостиной с выходом на сад особняка. Из открытых дверей и окон лились пения птиц, погода радовала и теплого, и свежестью. Прислуга подала напитки, уготовленные закуски и став молчаливыми свидетелями сходки двух могучих лиц страны встали у дальней стены, готовые сиюминутно исполнить любые пожелания гостей. — Полагаю, глава второго округа был недостаточно ясен в своих словах раз вы допустили помолвку своей дочери с отпрыском Ки? — осев на диване, за которым верные своим повадкам встали охранники, закинув ногу на ногу Чон удобно расположился. Его холодный, без единого проблеска чувств глаза вцепились в Минсо. Он явно был расстроен. Кисть его аккуратно достала из внутреннего кармана пиджака кейс с сигаретами, верный пес за его спиной тут же подал огонь. Чон закурил, без прищура, даже затяжка его была совсем неслышна. Прислуга принесла хрустальную пепельницу, на которую Бес вальяжно стряхнул пепел, пустил короткие искры. — Верно полагаешь, — потянувшись за чашкой терпкого чая, любовь к которому привила покойная жена в первые годы брака, поглядывая из-под ресниц точно хищник на охоте, ответил Ким. — Он не разъяснил какое отношение имеет помолвка моей дочери к столичным. Я понимаю, что прородится новая держава ровная вашей в случае обледенения моего округа с округом Ки, но лелея вашу безопасность я не могу лишать своего ребенка достойного партнера, — Минсо подобно лисе в выгодных для его дела места прикидывался глупцом, а в ином случае затапливал своего собеседника умными высказываниями, постичь которых не многим дано. — Не так ли? — Слово было дано семь лет назад, от него отступать я не планирую, чего и от вас ожидаю. К тому же, Вы находите наследника Ки более достойным вашей дочери, чем Чонов? — пуская сигаретный дым, приподняв одну бровь, спросил Бес. — Глава третьего округа, культурной столицы страны, должен иметь особые стандарты, которые мне не понятны. Иначе я не пойму, что ворошиться в вашей голове. — У меня не водилось особого повода рассматривать тебя в качестве мужа своей дочери, чтобы ринуться сравнивать с Ки, — отложив чашку с блюдце, Ким откинулся на диван. Напряжение все больше набирало обороты, Бес потянулся за второй сигаретой, не притронувшись до подданных закусок и чая. — Или я упустил момента, когда твоя семья явилась ко мне, выразить желания заполучить ее? — То, что ее судьба предрешена было очевидно, — Бес поддался вперед, слегка наклонившись вперед, чтобы Минсо не упустил его единого слова, произнес тихо, с оттенком злости: — Увести у меня целый округ, я такого никому не позволю, — он ясно и верно давал понять, что брак предстоящий с Мирэ для него не более, чем очередной деловой договор. — Мой округ ценен тем, что мы сохранили традиции и обычая. Это в столице стерлись, затерялись в конец все устои и границы приличия, нам важно исполнять дела по предписанию, — сухо, подчеркнув свою действующую власть и волю, что была решающей в данной ситуации, сказал Минсо. — Ки пожаловали со своей семьей, выразили бескрайнее уважение, и с робостью, полагающейся в делах семейных, официально попросили мою дочь в свою семью. Они не одни, кто осмелился прийти за еще не достигшей совершеннолетия Мирэ, но только их подход к делу вызвал у меня должного уважения. Мое добро было правильным решением. — Какое упущение, — без доли сожаления в голосе. Бес потушил остаток сигареты на дне пепельницы, следом грузом тяжелым поднялся на ноги. — Исправить это маленькое недопонимание дело пары фраз. Я, наследник семьи Чон желаю взять в жены вашу дочь. Через месяц моя семья прибудет в ваш дом с юристами, обсудим детали брака и объедение семейств. До назначенного дня разорвите все связи с четвертым округом, хоть одна сторона взвоет о чести и лжи, я сделаю так, чтобы не стало тех, кого можно сосватать, — не дождавшись ответа, легко склонив голову перед прощанием, Бес тяжелыми шагами вышел из комнаты. Минсо остался сидеть, взглядом, покинутым всякого веселья сверля обивку дивана, которая еще хранила тепло Беса. Брак, предстоящий заранее был обречен на худой конец, раз Чон приступил к нему с угрозами о смерти неминуемой.***
На этот раз Минсо распорядился, чтобы Мирэ присутствовала на встрече семейств. Девушка за день назначенной даты прибыла в Корею, тщательно готовясь к принятию важных гостей. Отец ее коротко и ясно сказал: — С Ки помолвка разорвана, за тобой прибудут Чоны. Мирэ с самого начала зная, что планировал отец, ограничилась с коротким кивком без уточняющих вопросов. В день ожидания гостей Мирэ проснулась ни свет, ни заря. В очередной раз проконтролировала весь особняк и готовность персонала, а потом приступила к долгому и тщательному подбору своего образа. Отца она не застала ни за завтраком, ни за обедом. Проводя в сухом и холодном спокойствии весь день, к вечеру она была слегка встревожена. Ее не будоражила мысль о предстоящей встрече с человеком, с которым она будет связана по скончания века. Она не беспокоилась о своих возможных промахах перед Чонами, в собственной безукоризненной образованности она была уверенна. Лишь легкий испуг прожирал ее изнутри, стоит ей подумать о матери, которой у нее никогда не было. Если разговор за ужином затронет эту тему, Мирэ явно придется нелегко. В итоге этот разговор даже не состоялся. Картеж из иномарок гостей, выстроив линию, остановился во дворе особняка ровно в предназначенный час. Минсо решил встретить Чонов прямо во дворе, пока Мирэ выжидала, прибившись в холле с чередой прислуг рядом. Мужчины обменялись крепкими рукопожатием, короткими приветствиями. Чоны прибыли отец и сын, в сопровождении обещанного юриста и верного друга Беса, Сехун, который приходил наследником второго округа, и он же собирался жениться на сестре Беса, Чон (пока) Джису. — Пожалуйте в дом, дочь моя поприветствует вас там, — сказал Минсо. Мирэ стоящая за дверьми, в холле огромном, подобралась немного и мягко провела рукой по вельвету платья, готовясь встретить гостей. Служанки, стоящие за ее спиной в два ряда, выпрямились, стерев все эмоции с лиц красивых. — Не стоит утруждать. Пусть займется своей учебой, ей скоро выпускаться, — холодный, пробирающий до костей мерзким равнодушием голос пробил девушку насквозь. Мирэ невольно покрылась румянцем, заметив, как служанки за ее спиной зашевелились, навострив уши. Опозоренной перед своими людьми она доныне еще не была. — Обсудим дела, подпишем бумаги, и разойдемся. Брак этот не более, чем очередная сделка. Первое свидание не только ее душу не затронуло, но, видимо, сам жених оставался крайне отрешенным. Девушка обернулась к главной служанке, с лицом абсолютно бесстрастным и буднично холодно приказала: — Позаботьтесь об их комфорте, — женщина безмолвно кивнула. — Пепельницу подайте заранее. Мирэ спокойным шагом пошла прочь от дверей, не став даже допускать мысль навязывать свою компанию. В которой нужду никто не находил. Половина прислуги поплелась следом, ненамеренная отступать. В бессердечии ему не было равных. Заметив мелком движение в холле, где очевидно находилась девушка готовая привстать перед гостями, он нарочито отказывался видеть лик будущей своей жены. Обделенный с рождения всякого сочувствия к тем, кто не походил на ее близких, он мог с легкостью ранить людей, и беды не знать. Таком был единственный наследник первого округа, и оспаривать его равнодушие к мучению людскому никто не смел. Все же миром правили ожесточившиеся до невменяемости, алчные и жадные до чужого добра люди, просто Чонгук был одним из них. И возможно превосходил других в своей жестокости, и только. В конечном счете непроходимый добряк не смог бы подмять под себя целый округ и установиться свою абсолютную власть над другими, готовых перегрызть горло тех, кто далвал слабину. Но даже несмотря на эту непроходимый холод и отчуждённость к чужой боли, Бес остался раздосадованным этим вечером после визита к фамильному особняку главы третьего округа. Девочка, которую он так равнодушно отверг, была совсем юна, младше его самого на добрые восемь лет. Теперь находясь в президентском номере пятизвёздочного отеля, после контрастного душа он чувствовал эту раздражающую досаду. Ему было совсем не в радость возиться с семьей Кимов, договариваться о свадьбе и заниматься формальностями перед моментом, когда в его руки официально переходила власть дома. Ему бы сейчас заняться внутренней организацией клана, очистить ряды боевиков от всякого сброда, собрать совет домов и вытравить всех чужаков из территории всех округов, но вместо этого он застрял в отеле на отшибе третьего округа. И все из-за девчонки, которую по-быстрому хотели увести из-под носа самого Беса, наравне с третьем округом и влиянием дома Кимов. Когда эти шальные вести о помолвке дочки Кима с наследником Ки дошли до него, он бесился дня два. Затевать такое было сродни с безумием, на которое решился Ким. Еще с самого рождения девочки и смерти госпожи Ким, что значило отсутствия законного наследника, столичные негласно обозначили Мирэ своей будущей невесткой, не намеренные отдавать территорию в чужие руки. Правда потом Бес прознал о страшной тайне, скрытой за рождением девочки и несколько ослабил надзор за третьим домом, заблаговременно расслабившись. Несмотря спорное происхождение Мирэ, Чон не стал преждевременно отказываться от идеи брака с ней. Он до своих двадцати пяти лет выжидал, словно хищник свою добычу, хотя ранние браки всегда поощрялись в криминальном кругу и рождения сына помогло бы ему намного раньше встать у пьедестала. Терпение было обусловлено его незнанием дальнейших планов Кима. Но теперь с этой мишурой, которую Ки видели, как золотой билет в лучшую жизнь, а Ким как уловку для привлечения его внимания, все встало на свои места. Все паззлы удачно сложились в полую картину, все вопросы отпали. План Кима был идеален, хотя не был лишен простоты. Будь Бес немного более чувствителен, он бы проникся умом старшего. Но ум этот был по-глупому направлен против Беса, а все, что было против него в конечном счете уходило в забвение с его же стараниями. В этой истории было жалко девчонку, обреченной пасть жертвой противостояния двух домов. Ей просто не повезло родиться. С этим ничего не поделать, разве что убить, что уже запланировал Чон. Девочке не суждено было спастись. Раздался стук в дверь номера, Бес закинув полотенце с которой он сушил волосы на плечо вышел из спальни, прошел по просторной гостиной номера и открыл дверь. Двое его охранников занимали второй президентский номер отеля, дверь которого находилась прямо напротив его. Да и по всей окрестности были его люди, оттого ныне он не отличался особой осторожностью. За дверью стоял незнакомый мужчина в официальном костюме, застав нежеланного гостя в полночь Чон нахмурился озадаченно. Бес был скуд на слова, первым никогда не стремился заводить разговор, даже если вопросы созревали у него, как в этот момент. Тишина, которую с величайшим трудом переносили слабаки, играла в его пользу, чаще всего заставляя истину раскрыться. Молчание продлилось недолго, как водилось в подобных немых сценах. Мужчина заговорил низким голосом, кидая взгляд на оголенный по пояс Беса: — Приведите себя в должный вид, — приказ прямой из уст незнакомца, ввалившегося в его номер в ночь яркой вспышкой, отразился глубоко внутри. Бес уже успевший в край расходовать терпением, чем с рождения был оделен, мигом загорелся подобно спичке. Рука его держащая край открытой двери сжалась, устрашающе захрустев древесиной, готовой вот-вот раскрошится под напором. Гнев неуправляемый с поразительной скоростью затапливала его нутро, сменив цвет глаз в беспросветно темный. Противоположная дверь распахнулась, но вопреки ожиданиям охранники, запакованные в темные костюмы, потому что в отель они пришли не прилечь и отдохнуть, а исполнять свой долг сторожевого пса, застыли у проема вместо того, чтобы убрать этого ублюдка, посмевшего разинуть пасть в призыве в его присутствии. Неуравновешенный Чон мог поддаться гневу, так яростно прыснувшего в кровь, и завалить мужчину на лопатки, чтобы только труп мог покинуть отель. Он так и планировал, но тихий девичьей голос в коридоре сурово и неуклонно сказал: — Не забывай перед кем стоишь. И мужчина будто получив отрезвляющее замечание, опустил голову в извинении молчаливом и сделал шаг в сторону, чтобы не заслонять вид на миловидную девушку. Лучше бы он этого не делал. Чон к своим годам повидал множество девушек и женщин, но эту, стоящую в черном пиджаке, накинутом на плечи чисто символически поверх блузки и в юбке длиной до середины голени, с глазами совсем еще детскими, блестящими страхом и неуверенностью, с утонченными чертами лица безусловно красивыми, но далекими от зрелости… он не мог охарактеризовать. Она была неописуема простыми словами, выше всяких описании. Чон смотря в ее миловидное личико осознал, что его настиг ступор. — Прошу прощения за неудобства, которых мы предоставили, — голос словно мед лился медленно, утопив в некой неге. Чон самого со стороны видел, стоящего невольника под чарами этой девчонки. Но поделать со своей участью ничего не смог. — Этот поздний визит никак не скрасит мой лик в ваших глазах. К сожалению, другого выхода я не отыскала, кроме как явиться сейчас с просьбой о личной встречи с вами, — девушка неловко удерживала лацкан пиджака одной кистью, заглядывала в глаза черный, безжалостный и видимо наивно полагала сыскать в них милость? Чонгук точно не скажет, он плох в наивности людей. То, что девочка за душой имела нечто необъятно светлое и крайне глупое, в этом у Чона не водились сомнения. Мгла, которая прочно проглотила его, всегда чутко отзывалась к свету. — Ким Мирэ, дочка главы третьего округа, Ким Минсо, — коротко представилась она, и внутри Чона нечто сильно кольнуло. Он осознал, что убьет эту заблудшую душу, так ярко запечатлевшуюся в его, полудохлой и гнилой душе. Именно сейчас Чонгук понял, что свой свет он потеряет дважды.