Понедельник. Середина дня.
Андрей проводит урок литературы у десятого класса — разбирал с ними Гончаровский роман «Обломов». Ребята сидят и слушают, а если кому неинтересно — тот тихо, никому не мешая, занимается своими делами. Князев, конечно, с иронией ругал бездельников: ёкарный бабай, уже давно нужно было за голову браться! десятый, десятый класс как-никак.
И вдруг, откуда не возьмись, из какого-то соседнего кабинета послышался знакомый голос: он надрывисто кричал, а не шептал что-то стеснительно. «Так, ребят, посидите, пожалуйста, тихо. Я схожу на разведку», – Андрюха выходит в рекреацию, затем стучит в дверь, откуда доносился шум, и заглянул: Миша дерёт глотку на детей, которые, судя по-всему, в очередной раз напакостили. В руке Горшка сжимаются несколько бумажных самолётиков, а у самого учителя вот-вот глаза и уши лопнут от перенапряжения.
– Хотелось поработать с вами в течение года нормально, вывести более-менее хорошие оценки в аттестат, ведь девятый класс, блин! Я даю некоторым сидящем из вас здесь задания на тройку, элементарно с текстом поработать и ответить на вопросы, стараюсь объяснять всё понятно и интересно. Ладно, понимаю, что плевать кто-то хотел на мой предмет; но не мешайте, ё-моё, другим! – Миша уже сильно хрипел. Сбавил тон. – В прочем, вы своего добились: я пишу отка...
– Михал Юрьич, на пару слов выйдите. – приказом отдаёт Княже.
Сумасброд прекращается.
Горшенёв, оставляя детей, уходит к приятелю.
– Тебя к директору за ручку отвезти или как?
– Пиздец, нашёл время для шуток, Сергеич!
Разгневанный Мишка рванул вперёд, Князев — зачем-то хвостиком за ним.
Горшок скрылся за дверью кабинета Юлиана Борисовича. Андрей ждёт его в коридоре. Проходит одна минута, две, три, четыре, пять... Михаил выходит уже остывший и отчаянный. Князь развозит руки в стороны для приятных дружеских объятий. Горшенёв цепляется, прижимается и утыкается носом в плечо, но через секунду его словно током шандарахнуло: поднимает голову, отпускает и в неловком положении встаёт напротив. Может, он противится всякой близости с парнями, даже дружеской? хотя пока между коллегами нет романтических отношений. Дюха возникать не стал.
– Ладно, п... п... пош-шли, а то звонок скоро бу-б... будет... – с заиканием сказал Горшок.
Когда каждый дошёл до своего кабинета, то уже по всем местам школы громко, разрезая уши, раздался звонок. Толпы учеников разных возрастов выбежали в коридоры как по командному выстрелу. Андрей подошёл к унылому Мише, положив руку тому на плечо: «Осталось ещё три урока отстрелять, не раскисай давай. На малую долю ты себе жизнь облегчил». А Горшенёв в ответ только досадно вздохнул и, отстранившись, уходит. Наверное, к нему лучше ближайшие часы не приставать.
Вскоре рабочий день закончился. Дю ждёт Миху на крыльце школы, чтобы довезти его до дома. Через пятнадцать минут он вышел, поправляя ворот пальто. В пути Князь и Горшок совсем не разговаривали. Между ними не было каких-либо обид; скорее всего, ничего в голову не приходило для обсуждений, даже шуток. Лишь когда машина подъехала к подъезду, Мишка процедил:
– Слушай, Андрюх, сегодня у моей мамы день рождения. Х-хочешь если, то приходи к шести час... с... сам. Не заставляю. Если нет, то мы так или иначе вдвоём будем...
И уходит. Автомобиль скрывается во вдорах.
Горшенёв оказывается на кухне, потому что надо потихоньку готовить блюда к праздничному вечеру (сперва сходил в магазин, чтобы купить недостающие продукты). Он начал с самого простого, с салатов: Цезарь; огурцы, помидоры и майонез; крабовый. Запёк в духовке картошку с курицей, сделал тарталетки с жульеном, бутерброды с красной икрой и маслом. После Михаил передвинул стол в гостиную, разложил его, накрыл скатертью, поставил еду, напитки и алкоголь; посуду — вилки, тарелки, бокалы — по три штуки: мало ли Андрей решится прийти.
Миша как раз закончил все дела к приходу матери. Горшок вышел в прихожую, обнял её и поцеловал в щёку.
– С днём рождения, Мусик, – молодой человек вытаскивает из-за спины букет белых роз, – я уже в... всё сделал.
– Ой, большое спасибо, Мишенька. – Татьяна Ивановна в ответ приобняла и поцеловала сына. – И стол, как я вижу, в одиночку переставил... спина-то не болит?
– Тьфу, нет. Всё в порядке, не переживай. – Миша взял у женщины сумку, поставил на тумбу, повесил её куртку на вешалку. – Проходи в зал. Андрей, возможно, придёт. Не знаю...
– Ну, если не придёт, то ничего страшного. Я не обижусь. Если что — мы и вдвоём посидим.
Именно в этот момент в дверь постучали. Горшок открыл её, и в подъезде показался Княже с букетом из разных цветов и маленьким пакетиком в руках.
– Тёть Тань, с праздником! – парень протягивает подарки, – вы извините, я чуток опоздал... нельзя же в такой день с пустыми руками приходить.
Татьяна Ивановна приняла сюрпризы, поблагодарила Андрея, после чего прошла с ребятами в зал.
Они поели, выпили по бокалу шампанского за здоровье именинницы. Мишка приволок из спальни гитару, сел на стул, предложив спеть любимые песни мамы. Андрей и Таня поддержали идею.
Вся тусовка продлилась час-два с небольшим. Князев ушёл. Михаил остался с мамой наедине. Смотрит на неё жалобно, о чём-то хочет поговорить, но по непонятной причине не мог начать.
– Что-то сказать хочешь, Мишенька?
– Д... да... – Горшенёв томно вздохнул, сплёл руки в замок. – У меня с самого первого рабочего дня начались проблемы: некоторые ученики короче г-гов-воря ведут себя плохо. Сначала я старался как-то спокойнее с ними обходиться, изредка повышал голос. Сообщил об этом Андрею; он сказал, что нужно быть более строим и ставить свой авторитет. Но у меня с этим дела обстоят не очень хорошо. Сегодня я отказался от одного такого проблемного класса, едва голос не сорв-вал. – далее голос Михи начал немного дрожать. – Прости... прости пож-жалуйста, что... что не сказал ТЕБЕ об этом ра... раньше... я не хотел нагружать...
Татьяна Иванова не хотела ругать сына. Родительница на пару секунд задумалась, думая, как поддержать Горшка (ибо говорить то же самое, что и Князев не имело никакого смысла). С материнской нежностью Таня начала гладить Мишу по голове, и спустя несколько минут тот успокоился.
Немного погодя Горшок закрывается в ванной — надо принимать вечерние водные процедуры. Михаил, раздевшись до гола, залезает в ванну и включает душ. Капли тёплой, чуточку горячей воды бьют градом по худощавому туловищу, но не оставляют за собой следов — стекают вниз. Голова была практически пуста, о чём-либо почти невозможно думать. Но в ней стойко застрял Андрюша, а точнее его улыбка: она... она настолько... настолько прекрасна, чем-то вдруг родная. Ею нельзя насытится. Когда видишь эту улыбку — на душе становится тепло, легко и спокойно.
Вспененная мочалка скользит по рукам, груди, животу, подмышкам и ногам; а вот пройтись по спине придётся попросить маму.
– Мась!..
Татьяна пришла и без лишних слов начала тереть заднюю сторону, до которой достать проблематично. Горшенёва напевала что-то, беря высокие ноты. Мишка пребывает в полусонном состоянии, клюёт головой вниз.
– Мишенька, сынок, не спи. Я закончила. Давай-ка смывай пену, одевайся и ложись. Я пойду спать, добрых снов!
Таня целует Горшка в лоб и уходит.
Михаил, надев футболку с шортами, закрывает дверь в своей комнате, ложится на кровать и, зарывшись под одеяло, крепко засыпает.
***
Горшенёв открывает глаза и оказывается среди маминых знакомых, чьи лица скрылись под непроглядными тенями. Каким чудом он очутился здесь, не понял и сам. Недавно уснул на тёплой мягкой кровати, а тут — на те сюрприз!
Все поголовно одеты в чёрное: кто-то горько плакал, кто-то тихонечко вытирал слёзы пальцами или платочком. И погода была не самая лучшая, будто построившаяся под настроение окружающих: ливень грозно бил по земле, одежде, зонтам. Миша ничего не понимал; на его вопросы: «Что случилось?» никто из присутствующих не ответил — словно не слышали.
Прорвавшись сквозь тучную толпу, Горшок к своему несчастью видит надгробье с фотографией мамы, ниже — её имя, фамилия и отчество. Дату смерти невозможно было разглядеть, она была чем-то размыта. Сердце болезненно ёкнуло. Шок парализовал тело, и силы куда-то враз исчезли, их как будто высосал жадный дьявол. Сознание отключилось, и затем тело Михаила рухнуло на ветхую мокрую землю.
***
И опять Мишка просыпается, но на этот раз уже в своей родной постели. Уже вот-вот над Санкт-Петербургом взойдёт золотое, наливное, как свежее яблочко, солнце. Пока только небо покрылось румяным цветом восхода.
Горшенёв сильно переживал за маму. Миха встал, осторожными шажками прошёлся к её спальне и заглянул из-за угла: Татьяна Ивановна спала. Она здесь, жива, дышит. Всё хорошо. Ложиться Миша не стал, поскольку через два часа всё равно придётся вставать.
Хотя беспокойство так или иначе не покидает нутро Миши. Нет, он никогда не верил во всякую ересь на подобии «вещих снов» и чего-либо другого. Но почему-то сон заставлял подсуетиться — засел в голове, похоже, крепче, чем Князевская улыбка. Остаётся только надеяться, что всё обойдётся.
