Ловец снов

Поездка с самого начала казалась безумной идеей. Но в Чимине говорили любопытство и интерес — любопытство из-за работы и интерес к артисту, который, несомненно, был профессионалом своего дела и мог стать для омеги билетом в большой мир. Поэтому Пак вместе с командой Agust'а D вылетел на ночном рейсе прямиком в страну, которую до этого видел лишь в фильмах. И вот он был прямо перед глазами — Нью-Йорк. Города сменялись друг за другом совершенно незаметно, и омеге редко удавалось рассмотреть их в полной красе — часто график был слишком плотный. Настолько, что после выступления они всей дружной командой заваливались по своим номерам, а рано утром летели уже в следующий пункт назначения. Но Чимину нравилось. Нравилась эта суматоха, эта занятость, потому что каждый день он занимался тем, что ему было действительно интересно. Тем, к чему откликалась душа. Изо дня в день Пак наблюдал за подготовкой к очередному концерту, тихо подпевал каждой песне, сидя по правую сторону от сцены посреди пустого сектора, и делал заметки в своём телефоне или, когда совсем было глаз не оторвать от уже привычной разминки слегка заспанного альфы, оставлял свои мысли шумными записями в диктофон, в которых помимо его тихих бормотаний на заднем фоне слышался хрипящий голос артиста и тяжёлые басы. Переслушивать свои заметки было отдельным удовольствием. После саундчека Пак обычно шёл в гримёрку и часто за обедом, а потом пока артисту наносили макияж и делали причёску, задавал интересующие его вопросы. Они заранее, ещё в полёте, обсудили с Юнги-нимом общую структуру книги: Чимин накидал ему план и то, как он бы хотел изложить материал, перечисляя основные моменты, и альфа дал добро. Послушно отвечал на вопросы журналиста и при этом всегда смотрел ровно в глаза и, как казалось самому Паку, слишком часто и слишком самодовольно ухмылялся. — Вы всегда так мало едите перед выступлением? — спросил как-то омега, собирая ложкой по стенкам пластикового контейнера остатки пибимпаба. Весь стол был уставлен едой, много закусок, остались даже неоткрытые коробки, но в гримёрке были только они вдвоём. — Я не могу есть перед выходом на сцену, — и смочил горло водой — поднёс бутылку к губам, не касаясь горлышка, позволил жидкости самой упасть и скатиться по языку. Чимин невольно сглотнул и отвёл взгляд от чужого кадыка, когда глаза напротив упали на него. "И зачем он тогда столько заказал?" — пронеслось в тот день в голове омеги, но озвучивать свой вопрос он не стал. — И вы весь день не едите? — увлечённо перемешивая рис. — Переживаете за меня, журналист Пак? — своим уже привычно мягким голосом промурлыкал альфа, наблюдая за неловкими движениями палочек в руках парня перед ним. И Чимин еле заметно усмехнулся себе под нос. — Из-за волнения кусок в горло не лезет, — продолжил Мин, решая не мучить. — Мне проще поесть после выступления... Чимин тогда незаметно для самого себя усмехнулся — в который раз он уже пал жертвой флирта этого альфы? Мин часто позволял себе поддеть парня, но в то же время всегда сам сглаживал такие ситуации, чтобы омеге не приходилось слишком много краснеть. "Вот засранец", — подумал как-то Чимин, когда Юнги-ним в очередной раз во время саундчека подмигнул ему со сцены с довольной ухмылкой на губах. Первая такая выходка была оставлена без внимания, вторая была встречена закатанными глазами, а дальше Пак уже начал натянуто улыбаться в ответ ровно до тех пор, пока не заметил, что эта улыбка превратилась в искреннюю. А на прошлом саундчеке артист даже позволил себе отправить Чимину тот самый воздушный поцелуй, который обычно предназначался микрофону и посылался далеко на небо после исполнения SDL. Голос артиста тоже всегда менялся рядом с омегой. Чимин начал это постепенно замечать по тому, как Юнги-ним общался со своей командой: с ними его тон чаще был серьёзным, иногда дружеским, но с журналистом Мин вёл себя иначе. И в голове всплывала всё та же фраза, что и в тот вечер в японском ресторанчике — "словно хочет понравиться". Но Пак лишь смеялся с этой мысли. Ляпнул, с кем не бывает? Рэпер привык общаться легко, непринуждённо, открыто, ему ничего не стоило бросить парочку дразнящий фраз. Но несмотря на скептицизм и недоверие, сердце временами откликалось приятным трепетом. Особенно, когда они оставались наедине: — Ешьте ещё, — Юнги пододвинул закуску к омеге и обратно навалился на спинку дивана. Чимин кивнул. — Смотрите, я больше не пытаюсь вас убить, — дружелюбно продолжил альфа, и Пак усмехнулся, цепляя палочками ростки сои. Для альфы было отдельной победой то, что Чимин вдоволь ел рядом с ним, больше не отказываясь от еды. — Спасибо? — омега тогда тихо засмеялся и прикрыл улыбку рукой, а глаза сузились до щёлок. И Юнги тоже отпустил смешок, поражаясь тому, как этому парню удавалось покорять его своей строгостью, незаметно сменяющейся сладкими улыбками и скромными взглядами. — Навели справки, значит? — Можно сказать и так, — улыбнулся альфа. — Теперь орехи — мой враг номер один, — и Пак снова засмеялся, неловко прикрываясь. — Но я не скажу вам, кто мой информатор. Омега облизнулся, откладывая палочки, и откинулся на спинку дивана, стоящего напротив. — Нет нужды. — И почему же? Совсем не любопытно? — и снова тот же взгляд, что и тогда, при первой встрече — во время интервью эта хитрая улыбка бросала вызов, глаза изучали как под микроскопом. Альфа подался вперёд. — Во всей Корее только один человек, помимо моих родителей, знает о моём недуге, — уверенно сказал Чимин, выдерживая взгляд. — Ах, да. Ещё была парочка бывших... Но к ним вы бы вряд ли пошли за советом, — уголок рта омеги поднялся вверх, а глаза смотрели с лукавой улыбкой. Альфа на мгновение прикрыл глаза, а когда снова посмотрел на Пака, его взгляд казался даже слишком серьёзным, радость сошла с лица, но затем последовала самодовольная ухмылка, больше похожая на оскал. Он подался вперёд, повис над низким столиком, облокотившись на колени: — Мы уже говорим о бывших? Смотрите, журналист Пак, как быстро мы сближаемся, — как же Мин гордился собой, это было видно, а омега едва сдерживал рвущийся смешок. Пак взял в руки телефон, пролистал приложения на внешнем экране и снова демонстративно включил диктофон с улыбкой на губах, вызывая у артиста еле слышный смех: — Мы говорили о подготовке к концерту, не так ли?... Закончив уже традиционные беседы за обедом, которые обычно затягивались на пару часов точно, Чимин всегда дожидался самого выступления. Да, после первых пяти шоу он мог бы уже просто приходить на пару песен, а в остальное время расшифровывать аудио и редактировать текст, но омега всегда оставался до конца шоу, потом по ночам занимаясь разбором накопившегося материала. Пак не мог ничего с собой поделать — он искренне любил музыку Юнги-нима, знал тексты песен наизусть, зачитывал в своей голове не хуже самого артиста, и ему безумно нравилось наблюдать за тем, как рэпер держал себя на сцене. Agust D — то самое громкое имя, ради которого собирались многотысячные стадионы. И артист не разочаровывал. Его огонь в глазах, страсть в голосе и голые, ничем не прикрытые эмоции вылетали с каждой строчкой, шрапнелями попадая в сердце. Чимину до этого удалось лишь раз побывать на концерте Мина, несколько лет назад. Омега тогда был довольно подвыпивший — только пережил расставание с парнем, и на том шоу он до сорванного голоса и саднящего горла кричал, выплёвывал вместе со словами накопившуюся обиду и несправедливость. Пак всё ещё помнил высветленные волосы Юнги-нима, которого за спиной называл хёном, пока заучивал в своей потрёпанной комнате общежития любимые строки. Помнил золотые цепи альфы, его кольца и браслеты, которые иногда стучали по микрофону, помнил его яркую, тёмную подводку, за которой, Пак был уверен, скрывалась вся боль и злость. Чимин помнил многое. И во время тура с D-Day воспоминания накрывали с головой. Оживали, когда Пак слышал то самое рычание в голосе; когда Мин выставлял перед собой средний палец и громко матерился куда-то в небо, посылая всё вокруг к чёрту; когда смотрел в толпу так открыто, с такими горящими глазами, что сердце сжималось... Музыка касается куда более интимных мест, чем тех, до которых могут добраться руки. Чимин сидел из шоу в шоу, смотрел, задержав дыхание, но не мог скрыть эмоции на лице. Будь кто с ним тогда рядом, прочитал бы его как открытую книгу. Но рядом была только толпа, её всепоглощающая пустота и тот самый альфа в тёплых объятиях всевозможных софитов. Басы били прямо в грудную клетку, крик вокруг служил белым шумом, сквозь который ярко пробивалась чистая, накалённая эмоция каждой песни. И с каждым разом всё отчего-то чувствовалось гораздо ярче. Джакарта, Индонезия. Последнее шоу из трёх, и Чимин уже привычно сидит в одном из боковых секторов за танцполом рядом со стафом. Смотрит на огромный экран над сценой, смотрит прямо в глаза, когда: "Лучший выбор Второй лучший выбор Третий лучший выбор..." "Амигдала, приди и спаси меня" Сердце уже привычно ёкает на этом моменте, сжимается в комочек. Зубы цепляют нижнюю губу, и омега делает дрожащий вдох, прикрыв глаза. В голове всплывают тёмные картинки, а в груди собирается тревога. "Только бы никогда не попасть в это состояние снова. Только бы меня снова не настигла та всепожирающая тьма..." И Чимин стирает тыльной стороной ладони несколько сорвавшихся слёз. Мин стоит у микрофонной стойки, зажимая её между четвёртым и третьим пальцем, а первый и второй держат прозрачный пластиковый стакан с виски. И Пак тоже зачастил с употреблением алкоголя в туре, но в приятной компании это мало замечается. Поэтому снова переведя взгляд с маленькой фигуры альфы на большой экран, Чимин подносит свой напиток к губам, делает небольшой глоток и чуть морщится, но не сводит с артиста глаз. Смотрит сквозь разноцветные блики от капелек слёз на ресницах, моргает несколько раз, а губы беззвучно шепчут слова песни вслед за альфой. В зажмуренных глазах Юнги-нима и фразах, отчаянно брошенных куда-то к небу, Пак видит себя. Брови изгибаются в печальной гримасе, пока губы продолжают лениво улыбаться. Мин снова трогает своей песней самые интимные места, бесстыдно продолжает пробираться туда, куда омега никого не пускал. Куда сам боится заглядывать. — Как вам шоу? — альфа заходит за кулисы и полотенцем стирает пот с кожи шеи. Лицо поблёскивает, глаза всё так же горят то ли от остатков алкоголя в крови, то ли от возбуждения после концерта, а может, и всё вместе. Этот мужчина, даже сойдя со сцены, приковывает к себе взгляд. — Вы, как всегда, были на высоте, Юнги-ним, — несильно кланяется омега и уже собирается уходить, чтобы дать артисту время немного отдохнуть после шоу, но чувствует, как его хватают за подол белой кофты. Оборачивается. — Журналист Пак... Не составите компанию? Омега вопросительно смотрит на Мина и потерянно моргает, но следует за тем в гримёрку. — В чём именно мне составить вам компанию? — подаёт голос Пак, когда за ним захлопывается дверь, а альфа садится в кресло рядом с обеденным столом. — Хотите поделиться впечатлениями после выступления? Омега достаёт из кармана телефон, чтобы включить запись, но артист мотает головой и указывает на кресло напротив. — Сегодня я выжат, как лимон. Мои впечатления: я пиздецки устал, но пиздецки счастлив, — он широко улыбается, и Чимин усмехается в ответ, понимающе кивая. — Лучше расскажите мне о своих впечатлениях. Брови Пака невольно дёргаются вверх в вопросе. — Что? — Расскажите, как вам моё шоу. Я уже месяц гадаю, нравится ли вам слушать мои песни по кругу уже... Сегодня был четырнадцатый раз, да? — омега кивает. — Ещё не подташнивает? — усмехается альфа. Чимин садится напротив артиста и смотрит на свои колени, пряча взгляд и рвущийся смешок. — Как видите, пока живой, — парирует он и поднимает глаза на Мина. А тот лишь пристально смотрит в ответ и шумно выдыхает с улыбкой. — Вам не обязательно присутствовать на каждом шоу, если вам не нравится. Пак следит глазами за своим пальцем, оглаживающим край столешницы. "Не нравится?" Но омега бросает лишь: — Я знаю, — не поднимая взгляда. — И всё равно каждый раз остаётесь? — даже не смотря в лицо альфе, Чимин знает, что тот улыбается на этих словах. Кажется, Мин становится предсказуемым. — И всё равно каждый раз остаюсь, — вежливая улыбка и снова глаза в глаза. Стоит ли говорить, что за этот месяц Пак научился разговаривать с артистом "на его языке", и флиртом грешили уже оба? Да, Чимин делал это реже и менее откровенно, но всё равно редко мог себе отказать в удовольствии ответить так, чтобы в глазах альфы пробежали чёртики. — Мандаринку? — брови омеги невольно дёргаются вверх, а взгляд падает на протянутый в руке фрукт. Пак мотает головой. — Как хотите. Альфа замолкает и вальяжно отклоняется на спинку кресла. Ноги стоят широко, глаза опускаются на мандарин, и Чимин растерянно смотрит на замолчавшего артиста. Мин не говорит ни слова, по-прежнему немного шумно дышит после выступления, светлая кожа шеи, лба покрыта тонкой блестящей плёнкой, тёмные ресницы прикрывают сосредоточенный взгляд, и омега не замечает, как начинает бегать глазами по мужчине напротив. Ещё и выбор фрукта... специфичный. Взгляд опускается ниже — на длинные, узловатые пальцы, которые по кругу рвут цедру одним куском и раздевают мандарин, аккуратно поддевая её ногтями. Пак теребит зубами свою нижнюю губу и задаётся вопросом: зачем он вообще здесь? Что он забыл в гримёрке артиста? Но по барабанным перепонкам ударяет гонг, и Чимин теряет себя в пространстве, когда альфа откидывает кожуру и, так же не отрывая взгляда от мандарина, просовывает большой палец в центр, между дольками, позволяя брызгам капать на свои руки. Вдоль спины омеги пробегает жар, а сам Пак сидит с приоткрытым ртом, словно собирался что-то сказать, но сказать нечего. Мин скользит большим пальцем вглубь, полностью пачкает руки в липком соке и, Чимин этого не видит, но быстро стреляет глазами в омегу, довольно ухмыляясь с его реакции. Отчего-то зубы парня впиваются в пухлую нижнюю губу, чёрные радужки чуть подрагивают, когда Юнги-ним подбирается второй рукой к сердцевине и тоже скользит большим пальцем внутрь, совершенно неправильно и мучительно медленно разрывая мандарин на дольки. А Пак робким и как можно более незаметным движением сводит ноги. — Точно не будете? — альфа берёт одну дольку и закидывает в рот, снова в открытую смотря на растерянного парня напротив. По пальцам Мина стекает сок, в комнате пахнет мандарином, но Чимин уже не уверен, что один почищенный фрукт может давать столько аромата. Его омега реагирует на такую наглую провокацию. Никогда в жизни Пак не мог подумать, что его сможет возбудить такое. Боже, как же стыдно... Кадык омеги дёргается в сдавленном глотке, и тот неуверенно мотает из стороны в сторону: — Н-нет, спасибо, — опускает голову, но не может оторвать глаз от мужчины. Чимин соврёт, если скажет, что никогда не думал о Юнги-ниме, как об альфе. Не скажет, что в глубине души не хотел бы узнать, каково это — быть рядом с ним, быть его. У многих поклонников есть подобные фантазии. Но у Пака дальше невинных и глупых мыслей это не заходило, потому что он давно живёт во взрослом мире и давно не считает отношения со звёздами удачной идеей. Но прямо в этот момент, прямо здесь — в душной гримёрке, омега позволяет себе быть наивным. Позволяет мыслям зайти дальше платонического восхищения, позволяет телу бесстыдно реагировать, утопая в порочных мыслях. Альфа самодовольно смотрит на журналиста, жуёт сочную дольку и следит за чужим взглядом, гуляющим по его рукам и лицу. Такая живая и неподдельная реакция. Как мило этот омега вжимается в кресло в попытках закрыться от провокатора и от себя самого. Мин ухмыляется, когда видит, как Чимин рассматривает его пальцы. Альфа подносит руку к лицу и, отведя взгляд, только чтобы не смущать парня, слизывает подтекающий сок. Омега шумно выдыхает. Язык альфы скользит по большому пальцу, по ладони, а глаза в один момент всё же не выдерживают и бессовестно смотрят прямо в чёрно-карие напротив, соединяясь с чем-то таким же неугомонным и таким же ярким внутри. Чимин смотрит на артиста не моргая, губы сохнут от частого глубокого дыхания, а в голове всё маячит: "Отвернись! Что ты делаешь? Прекрати пялиться!", но не выходит. И это такой грязный приём, но никто раньше даже не додумывался до такого. Почему это так горячо? Почему сладкий сок мандарина на губах этого альфы выглядит настолько привлекательно? Почему пах предательски ноет, а зад начинает предательски намокать? Чимин приходит в себя от громкого чмока, когда Мин отрывается от своего большого пальца. Омега бегло опускает взгляд на штаны артиста, почему-то надеясь увидеть там то же желание. Какого чёрта они оказались в такой ситуации? — Юнги-ним... Думаю, мне уже пора, — Пак резко встаёт с места, опуская взгляд, и уже начинает отходить, но его во второй раз за день ловят за край кофты. И из-за своей растерянности и общего смятения, омега инертно пятится назад, хватается рукой за подлокотник кресла, чтобы поймать равновесие, но всё равно падает. И, к сожалению, не с небес на Землю. Пак замирает на месте, когда чувствует под собой чужие колени, глаза, кажется, вот-вот вылетят из орбит, щёки постепенно заливает краска, а изнутри всё сокрушается от пожирающего чувства стыда. Он сидит на коленях у альфы. Того самого альфы, из-за которого у Чимина сейчас тянет в паху, из-за которого сердце предательски быстро бьётся. Мин окольцовывает талию журналиста, легко, невесомо, но омега буквально готов взвыть. Он поднимает голову вверх, избегая пытливого взгляда сбоку, брови заламываются от чувства позора, а руки немного потряхивает. Но Пак не встаёт, по-прежнему сидит на коленях артиста, боясь взглянуть в лицо реальности — ему ужасно нравится такое внимание к себе. Нравится наглость этого альфы, нравится его уверенность, и даже нравится горящий под кожей стыд. Чимину определённо нравится не только музыка, но и сам Юнги-ним. Нос Мина скользит холодным кончиком прямо по шее сбоку, а омега отворачивается, сжимая губы, чтобы позорно не заскулить. Собственные пальцы на коленях сжимаются в кулаки от переизбытка чувств и приятных ощущений. — Журналист Пак, — омега лишь мычит, потому что не может найти в себе силы выдавить хоть слово. Крепкие руки вокруг его талии заставляют втянуть живот и скрестить ноги в лодыжках. Тепло альфы чувствуется сейчас всем телом, пока тот бесстыдно выдыхает в шею: — Я безумно хочу распробовать ваш вкус... И омега приглушённо хнычет в кулак. В глазах собираются слёзы от невыносимости ситуации — как альфа может такое говорить прямо ему в лицо, вот так открыто? Чимин мотает головой, пытаясь вернуться в реальность, когда ещё не было всех этих чувств. Когда не было столько стыда, пропитывающего всё тело своим жаром и возбуждением. По спине бегут леденящие душу мурашки, и омега, сбросив с себя чужие руки, вылетает из гримёрки. Забывает там все вещи, забывает там себя и свой покой. Глаза на мокром месте от накала эмоций, голова гудит, и картинка плывёт. Чимин забегает туда, где его не найдут, скатывается спиной по стене и только тогда понимает, что произошло. Он небрежно откидывает голову назад, ударяясь о бетон, шипит от лёгкой боли, но Пак всё равно закрывает глаза, робко разводит согнутые колени в стороны и сжимает пах сквозь плотные джинсы, тихо простонав. Глубоко дышит сквозь отдающее дрожью возбуждение и мнущими движениями массирует член. Отчаянно скулит в плотно прижатую ладонь, и не знает, чего хочет сейчас больше: сбежать отсюда и никогда не возвращаться или вернуться в ту гримёрку и позволить хёну распробовать себя всего.

***

— Ты выглядишь уставшим, — Тэхён выходит на небольшой балкон в квартире омеги. Чонгук написал ему, что будет ждать альфу у себя, когда тот закончит с делами. Код от двери Ким давно знает, поэтому когда за спиной Чона слышится шорох, а затем в его пространство врывается свежий цитрус, омега даже не дёргается — лишь встречает мужчину усталой улыбкой, лениво поворачивая голову. — Ты выглядишь не лучше, — Чонгук коротко смеётся с чужих слов и подносит уже почти дотлевшую сигарету к губам, чтобы снова затянуться. Тэхён садится к нему на диванчик, поддевает пальцами подбородок омеги и ненавязчиво коротко целует, втягивая в себя часть дыма, который прорывается сквозь сомкнутые губы. Чон чувствует, как тревожные морщины на лбу тут же разглаживаются, а тело будто обмякает, ощутив рядом с собой комфорт истинного. Омега отрывается с улыбкой и ложится спиной на грудь Кима, который нежно приобнимает его за талию, дарит спокойствие. — Расскажешь или помолчим? — совершенно обыденно спрашивает альфа, пока Чонгук в последний раз затягивается сигаретой, перед тем как потушить её о стекло пепельницы. — Я сегодня столкнулся с бывшим... Кажется, у "загадочного изменника Кан Сонхо" теперь есть лицо. Нас сфоткали и, думаю, уже выложили в интернет. Сонхо совсем не стеснялся в выражениях, — с нервным смешком и уставившись перед собой начинает омега. — Как это произошло? Тэхён обнимает Чонгука за талию и неторопливо поглаживает живот омеги через кофту. Чувствует, как Чон отклоняется сильнее, разнеженный лаской, и потирается затылком о плечо альфы. Ким прикусывает губу и трётся щекой о волосы омеги в ответном, негласном: "Я тоже, тоже скучал". Такой родной. — Мы совершенно случайно встретились в моей любимой кофейне. Скорее всего Сонхо захотел ещё на меня надавить, потому что насколько я знаю, отец хорошо справляется с последствиями предъявленных обвинений. Убытки небольшие, — омега закатывает глаза и кладёт свою руку поверх пальцев Кима, гуляющих по его животу. — Теперь у них есть моё лицо. — Тебе страшно? — альфа выдыхает слова в шею Чонгука, который сразу чувствует приятное тепло своей кожей. Несмотря на всю тревогу, омега отрицательно мотает головой, потому что нет, не страшно. Этого стоило ожидать. — Хорошо... Нервничаешь? — Чон кивает и с усталым выдохом отклоняет голову в сторону, выпрашивая поцелуи. Он любит так делать, любит, когда Тэхён невесомо касается губами его кожи за ухом, касается шеи, железы, и альфа всегда так жадно его лижет, жадно вдыхает лилии, что Чонгук часто забывает, что по-прежнему носит на себе метку с отголосками сандала. Ким тихо усмехается себе под нос и ведёт кончиком по шее, оставляя короткие поцелуи на сухой коже между словами. — Хочешь, я разберусь с издательствами? У меня есть связи, — поцелуй, а глаза альфы с восхищением смотрят на обмякшего в его руках омегу, гуляют по его профилю, впитывают его непринуждённую красоту. Но Чон снова мотает головой: — Нет смысла. Всё уже разлетелось. Остаётся ждать, пока поутихнет, — мурлычет Чонгук, наслаждаясь любимыми ласками — тёплыми касаниями мокрых губ на изнеженной коже. — Тогда чем я могу тебе помочь? — губы альфы мажут ниже по шее, а язык невесомо обрисовывает ключицу. Омега вздрагивает от приятных ощущений, растекающихся по всему телу, и шумно выдыхает. — Побудь со мной. — Сколько тебе будет нужно, цветочек, — Тэхён крепче обнимает омегу со спины, кладя подбородок тому на макушку. Чон поднимает ноги и закидывает их тоже на диван, прижимаясь к альфе, пока глаза исследуют клетчатый горизонт Сеула сквозь оконные рамы. Они сидят молча, Ким время от времени оставляет поцелуи на коже Чонгука, в его волосах, тепло обнимает, кутая в своей безграничной любви. — Тэ? — хриплым голосом. — Мм? — куда-то за ухо. — Помнишь тот наш разговор, после твоего ужина с родителями? — брови альфы поднимаются вверх от неожиданности. — Тебе придётся напомнить мне, цветочек, — с доброй усмешкой отвечает Тэхён, накручивая локон омеги на свой палец. — Ты тогда сказал, что отказался от себя и своих желаний ради семьи. Будет слишком, если я спрошу, что ты имел в виду? Мне это не даёт покоя, — Чонгук поворачивается лицом к альфе, и Киму его глаза в этот момент кажутся ещё больше, ещё ярче, они смотрят с такой нежностью. Но реальность не позволяет Тэхёну насладиться этим моментом, потому что отчего-то щемит сердце. Отчего-то горчит во рту. — Я... Я имел в виду, что в нашем обществе приходится идти на жертвы. Приходится поступиться своими интересами и желаниями ради идеальной картинки, ради бизнеса и престижа. Думаю, ты понимаешь о чём я, — сердцу в груди альфы отчего-то неспокойно, тесно. Чонгук кивает. — Да... Омеги, например, всё ещё не могут без разрешения получать высшее образование, не могут работать, и брак... — душа Кима леденящим импульсом падает в пятки. Все внутренности сжимаются в один комок, пока широко раскрытые глаза альфы виснут в пространстве. И дальше уже как сквозь пелену: — Не скажу, что мой брак с Сонхо полностью был навязан мне, но и выбора мне особого не давали, — омега замолкает, словно задумавшись. — Интересно, смог бы я тогда от него отказаться?.. "Смог бы?.." — отчего-то повторяется у Кима в голове. "Было ли это возможно?.." Чонгук замечает, что альфа позади него молчит, будто ждёт ответа на риторический вопрос. Как-то слишком внимательно смотрит, боясь упустить хоть слово. И Чон смущённо опускает взгляд, выходя из размышлений: — У тебя это связано с работой, да? Твои желания. Это не то, что ты хочешь делать? Тэхён позволяет себе разочарованно выдохнуть, но внутреннее напряжение не отпускает. — Мне нравится работать в KTH, но... Да, ты прав — возможно, не тем, кем я работаю сейчас, — альфа не замечает, как в попытке сбросить тревогу прижимается носом к волосам Чона, чтобы вдохнуть любимый аромат. — А кем бы ты хотел тогда работать? Чонгук задаёт вопросы так искренне и так открыто, и, кажется, Тэхён должен наслаждаться их беседой, как и делал это всегда, но сейчас отчего-то не выходит. Не выходит отпустить страх, появившийся из ниоткуда. Он сильнее, чем страх признаться в своей давней любви, сильнее, чем страх смерти. Эти вопросы ставят в тупик, будто это так просто — взять и решить, кем быть. Взять и пойти против всего, что Тэхён знал все эти годы. — Я... Я не знаю. К чему этот вопрос? Всё равно ничего уже не изменить, — Ким удивляется, когда слышит лёгкое раздражение в собственном голосе, но он не может ничего с собой поделать. Боится дать себе надежду. — Почему не изменить? — омега отстраняется от Тэхёна и садится напротив него, сложив под себя ноги. — Только ты решаешь, как тебе жить. Альфа в ответ как-то грустно улыбается. — Не так всё просто, цветочек... — А я не сказал, что это просто, — омега смотрит на Кима своими горящими глазами, а альфе тяжело. Тяжело воспринять его слова, тяжело поверить и, кажется, полностью перекроить себя. — Просто подумай о том, чем бы ты хотел заниматься, если не быть председателем. Тебе не обязательно сразу что-то с этим делать, — рука Чонгука ложится альфе на бедро и робко поглаживает подушечками через ткань. — Позволь себе просто помечтать, подумай о себе и своих желаниях, а там уже будет видно. Но я в любом случае буду на твоей стороне. Улыбка омеги заражает, согревает. И в то же время добивает — даже в этот момент Чонгук смелый. Вот, как он смотрит на мир? Вместо преград видит возможности, встречаясь со страхами бросает им вызов. Так он и решился уйти от мужа? Так он решился заново построить свою жизнь с нуля? Тэхён за руку притягивает омегу в свои объятия и шепчет в самые губы слова любви. Усыпает кожу частыми поцелуями под смех Чонгука, который не понимает, с чего вдруг на него свалился такой поток нежностей. А Ким вместе с неугасающей тревогой чувствует весь тот ураган чувств, который кружит ему голову уже много лет. Его Чонгук такой живой. Его Чонгук такой "неправильный". Его Чонгук такой смелый. В разы смелее, чем сам Тэхён. Возможно, его Чонгук покажет ему новую жизнь, научит храбрости. И отчего-то в голове Кима начинают зарождаться мысли. А может, если задуматься лишь на секунду и сугубо гипотетически, обязательно ли ему быть председателем? Может, он бы смог? Может, всё было возможно?.. И отчего-то на сердце капает тяжестью вина. Тэхён чувствует, что должен. Чувствует, что время пришло и уже давно, но не может признаться даже самому себе. Тело и разум сковывает бессилие. Он крепко обнимает омегу, дышит в его шею и боится сомкнуть глаза, чтобы снова не столкнуться с темнотой собственных мыслей. И всё это "отчего-то". Отчего?