***
— Занят? Чонгук садится в машину с усталым стоном, плюхаясь на нагретое солнцем сидение. Голова гудит, внутри всё неприятно штормит от тревоги, но сейчас омега чувствует себя уже лучше. — Для тебя всегда свободен, цветочек, — голос на том конце успокаивает, заставляет уголки губ невольно дёрнуться в стороны, натягивая усталую улыбку на лицо Чона. — В чём дело? — Ездил сегодня к родителям, — начинает омега, задумчиво гуляя взглядом по приборной панели и обрисовывая пальцем значок на руле. — Думаю, наши отношения с отцом налаживаются, но... Всплыло кое-что ещё, — Чонгук неспециально делает паузы, сам по-прежнему пытается осознать всё, что увидел, но Кима это заставляет понервничать. — Что? — Оказывается, нас с тобой сфотографировали тогда, у ресторана, — губы омеги поджимаются внутрь и прикусываются зубами. — Сонхо прислал эти фото моему отцу и, видимо, хочет шантажировать. Но, честно говоря, не знаю, для чего именно. Я же даже не требую раздела имущества... Альфа на том конце на время затихает, Чонгуку даже кажется, что связь прервалась, но вскоре слышит тяжёлый выдох и продолжает: — Я только что звонил Джину... — Что он сказал? — Сказал, чтобы я не переживал, и пообещал приехать на следующей неделе. Суд уже на носу, — с долей тревоги, но и с облегчением говорит Чон. — Кстати, ты знал, что раньше в Корее измена была уголовно наказуема? — излом бровей выражает неутихающий шок внутри омеги. — Но сейчас нам это ничем не грозит. В брачном договоре такое тоже не пропишешь, так что максимум, чем Сонхо сможет надавить... Это ещё сильнее закопать мой имидж и попутно репутацию моей семьи. — Прости... Омега хмурится. — За что ты извиняешься? В этом нет твоей вины. Мы не могли знать, что кому-то придёт в голову нас сфотографировать, — пальцы увлечённого разговором Чонгука уже стряхивают пыль с кнопок и протирают экран на панели. — Это я тебя поцеловал. — А я ответил, — с тихим смешком парирует омега и слышит ответный шумный выдох. — Мы что-нибудь придумаем. — Обязательно, цветочек. Чонгук морщит нос в приятной улыбке. — Встретимся вечером? И снова повисает тишина. — Я... Прости, сегодня не получится. Нужно решить один вопрос, — уставшим и монотонным голосом слышится в трубку. — Но потом... Я обещаю, — альфа замедляется, — я весь твой. От и до, — и последние слова звучат уже полушёпотом. Омега растерянно хмурится и часто моргает от непонимания, с чего вдруг тон Тэхёна стал таким серьёзным. — Я люблю тебя, Чонгук. Только тебя, — кажется, Ким говорит это ещё ближе к микрофону. — Это всегда был только ты, — и повторяет когда-то сказанную фразу. А Чонгук её не до конца понимает, как и не понял в первый раз — тогда, на диване в его гостиной. — Вы странно себя ведёте, председатель Ким, — сквозь нервный смешок говорит омега. — Хочу, чтобы ты это знал и всегда помнил.***
Звонок Чонгука застал Кима, когда тот только вышел от психолога после своего нелёгкого осознания. Он тоже сидел в машине. В голове роились мысли, и альфа постепенно догонял всё, что происходит. Тревога держала нож у сухого горла, хруст костяшек пальцев стал незаметным на фоне нарастающей внутренней паники. А когда омега сбросил трубку, Тэхён ещё долго сидел с телефоном у уха и думал, что ему делать. Как лучше поступить. И полчаса спустя ноги, стоящие на педалях, приводят Кима к дому, где, ему кажется, найдутся ответы. Ну или хотя бы спиртное. И вот глухой удар стеклянного дна стакана о деревянную столешницу, хруст фисташек, которые хён перекатывает между своими пальцами, и нервный стук пятки Тэхёна о тонкий ковёр. — Мда... Ты один из самых умных и самых глупых людей, которых я знаю, Тэхён-а, — тянет Хосок, делая глоток пива. — Спасибо, хён, — как-то безрадостно в ответ. — Я знаю, что крупно облажался... Старший кивает, запивая мысли пивом, и откидывается на спинку дивана в своей гостиной. Прямо как в старые добрые — донсен лажает, бежит к хёну за советом, и они вместе топят свой стресс и переживания в градусах. Тэхён нервно хрустит пальцами и покусывает губу. — Когда собираешься говорить с ним? — подаёт голос Хосок. — С кем? — и прыскает смехом с ответа младшего, закашливаясь фисташками. — С Чонгуком, конечно! Это же он твой истинный! — Я думал, ты про... — С ним тоже. — Поговорю. Как только приду домой. Он как раз снова в городе... Брак. Интересная штука. В идеальном мире, Тэхён сказал бы, что это союз двух любящих друг друга душ, двух судеб, которые по счастливому стечению обстоятельств переплелись с целью дать начало чему-то новому, ещё более яркому и светлому. Брак — это когда ты любишь человека настолько, что хочешь называть его своим: по велению сердца, по морали, по закону. Хочешь носить символ его любви на своём безымянном, хочешь, чтобы весь мир знал о ваших чувствах. Вот чем был брак в глазах Тэхёна. До тех самых пор, пока жестокие реалии не дали отрезвляющую пощёчину. — Присмотрись, Тэхён-а. Этот омега — хорошая партия для нас, — Тэхёну было двадцать четыре, отец шептал ему слова, которые юный альфа совершенно пропускал мимо ушей. Потому что в голове был только он. Только Чонгук, который даже не смотрел в его сторону. Омега был так прекрасен, всегда пленял юного альфу своим изяществом под внимательными взглядами окружающих на приёмах, непринуждённостью и искренностью — под покровом ночи и подальше от чужих глаз и ушей. Чонгук занимал бóльшую часть мыслей Тэхёна и сам об этом даже не догадывался. Даже не подозревал, что среди десятков пар любопытных глаз на него смотрел один единственный со всей любовью и теплотой, на которое было способно юное сердце. Уходя с приёмов, Тэхён запечатывал светлый образ омеги у себя в голове, закрывал на тысячи замков, чтобы никто точно не смог добраться до его несбыточной мечты (даже он сам), и вновь врывался в рабочие будни, где он был кем угодно: менеджером, копирайтером, саунд дизайнером, помощником креативного продюсера, да даже вокалистом, но не самим собой. Был тем, кто был нужен. Делал всё, чтобы стать "правильным" членом общества, которое только и делало, что сдавливало его трахею и сокрушало вольный дух. А был ли он когда-то? Была ли в Тэхёне воля? Ким привык слушаться авторитета, привык уступать и подстраиваться. И с каждым годом всё легче принимал новые правила игры, которые вводили его родители от лица пресловутого высшего общества. "Взросление — это ответственность"? Тэхён лично получал за все свои промахи без поблажек и сам же решал навалившиеся из-за его халатности проблемы. С этим вопросов не было. "Взросление — это умение идти на компромисс"? Юному альфе не раз чётко давали понять, что "компромисс" в их обществе — всё равно что "уступка". Но, конечно же, только если речь идёт о нуждах семейного бизнеса, в иных случаях — на переговорах, деловых встречах, не дай Бог, в суде — "компромисс" означал продавливание своей позиции и твердолобое упорство. Это Тэхён тоже с горем пополам, но усвоил. Но когда впервые услышал: "Взросление — это умение идти на жертвы", где под жертвой подразумевались его счастье, шанс на любовь и личные стремления во имя бизнеса и авторитета семьи в обществе, Ким, мягко говоря, посмел не согласиться: — Я не собираюсь сейчас выходить замуж, отец. Да и в этом нет смысла, я круглыми сутками в работе. У меня даже нет времени, чтобы кого-то встретить, не то что брак. — Вот именно. Ты обязан жениться до того, как вступишь в должность председателя. Назначение уже в следующем году, — отец давил своей аурой, говорил убедительно, ни мышца не дрогнула тогда на его лице, удивления и сомнения на нём тоже не было. Старший был уверен в своих словах, и Тэхёна это только сильнее подкашивало. — Как я понимаю, это не просьба, — речь потеряла эмоциональную окраску, во рту привкус крови от прокушенной губы. — Я должен тебя ещё упрашивать? — с ленивым смешком. — Ты сам понимаешь, что выгодный брак пойдёт нам только на руку. Да и акционеры больше верят тем, кому есть, что терять. А так они посчитают, что ты будешь делать всё возможное даже если не во благо компании, то во благо своего мужа и будущей семьи. Но альфа лишь нервно усмехнулся с реплики отца, когда понял, что идея эта пришла тому в голову точно не спонтанно. Он явно уже всё тщательно обдумал. Внутри Кима собралось всё раздражение и злость. Вся несправедливость, обида, вся боль сердца, которое пришлось разбить снова ради процветания семьи и их компании. — Это ты мне так говоришь, что даже в моей постели уже всё решено? Того, что я буквально живу по твоей указке недостаточно? — стакан полетел на пол и разбился вдребезги. — Хочешь ещё указывать мне, кого трахать? Пощёчина прилетела незамедлительно. Тэхён ещё ни разу до этого так не огрызался. А отец ещё ни разу не поднимал на него руку. Для них обоих это было впервые, только разница была в том, что Тэхён сразу же пожалел о своих громких словах, а отец только больше убедился в своей правоте: "Вспыльчивость — плохое качество для бизнесмена, её стоит усмирить". И кто подойдёт на эту роль лучше, чем кроткий благородный омега? Тот факт, что отец этого омеги держит довольно крупный бизнес импортного алкоголя, старший Ким любил упускать. Какое-то время Тэхён ещё сопротивлялся, но уже старался найти весомые аргументы в свою пользу, потому что сам же считал, что по глупости поддался эмоциям во время первого разговора и повёл себя по-детски. То, что в тот момент это "мнение" было навеяно не его собственными мыслями, а чужими словами, вбиваемыми в голову всю его жизнь, Ким тогда не осознавал. И то, что в тот день он впервые попытался отстоять себя и свои желания, — тоже. По мнению самого Тэхёна, он показал свою слабость, и сам же чувствовал, как проигрывал. Потому что все его попытки обсудить этот вопрос с отцом заканчивались неудачей и всё большей убеждённостью самого альфы, что брак по договорённости — неизбежная мера, на которую ему придётся пойти. — Завтра, в ресторане отеля в шесть. Оденься прилично, — бросил отец в трубку, когда Тэхён только сел разбирать кучу документации. После короткого сигнала сброшенного вызова бумага разлетелась в стороны, а оставшаяся лежать стопка завалила весь стол. Ким гневно пыхтел, ходил по офису, не способный найти покой, нервно смеялся себе под нос, уже не понимая смех это или слёзы. Ужин на следующий день прошёл мимо Тэхёна, потому что альфа именно в тот момент осознал безвыходность своей ситуации. Внутри была пустота, в голове стоял белый шум, а стеклянные глаза смотрели в одну точку. В тот вечер между семьями был заключён договор, который Тэхён в трансе подписывал уже в ЗАГСе двумя месяцами позже. Очередная сделка, очередное соглашение. Брак стал для Тэхёна такой же частью бизнеса, как и договор слияния и поглощения, партнёрское соглашение, как и найм очередного сотрудника. А сердце Кима перекрестилось и легло в глубокую яму отчаяния, заколотив за собой крышку. Ровно до тех пор, пока снова не ожило, вдохнув те самые лилии. — Он же меня не поймёт, да? — Тэхён продолжает жевать губу. — Возможно, не сразу, — Хосок тоже весь на взводе, лоб нахмурен, внутри душит тревога за любимого друга. Ким кивает даже чаще, чем нужно. Покусывает большой палец. — О чём я только думал... — альфа зарывается лицом в свои руки, а затем нервно чешет голову. — Ты не думал, — выдаёт старший. — Спасибо, — саркастично в ответ. — Я серьёзно. Ты не думал, потому что, как бы грустно это ни звучало, для тебя брак перестал иметь значение, — губы Кима поджимаются, а уголки невольно тянутся вниз, брови в неприятном изломе. — И ты это знаешь, Тэ, — альфа тяжело вздыхает в ответ. — Мы за эти два года ни разу не говорили о твоём браке. Ни разу, Тэ, после того как мы всем коллективом поздравили вас. По внутренностям пробегает холодок, всё сковывает в тиски, но Тэхён лишь сильнее поджимает губы. — Поэтому ты правда не думал. И это тебя не оправдывает, но возможно, Чонгук всё же сможет тебя понять, — Хосок затихает под конец фразы, потому что у самого всё горло сжимается от тревоги и переживаний. Ким прикрывает веки, бездумно кивает, а перед глазами пролетает картинками лицо любимого омеги. Того, чья улыбка заражает за секунду, того, кто дарит силы пережить следующий день, того, ради которого хочется стараться, бороться, жить. И, кажется, рёбра сдавливают внутренности. — Хён... Голос Тэхёна дрожит, связки еле касаются друг друга в попытках выдать хоть какой-то звук. — Да? Хосок смотрит на своего донсена, а внутри скребёт, ноет, сжимает. Альфа никогда не выглядел настолько напуганным и уязвимым. За все годы их знакомства Хоби не вспомнит, чтобы в глазах Кима был такой всепоглощающий ужас. — Мне так пиздецки страшно, хён, — губа предательски дрожит, а зрачки закрывает прозрачная пелена. — Иди ко мне, — Хосок тут же подсаживается ближе и обнимает своего донсена. — Всё будет хорошо, — по инерции говорит старший, а у самого в голове проносится: "Будет же?" Тэхён вжимается лицом в плечо хёна, но продолжает сдерживать всю боль и слёзы внутри. Тело сковывает, оно замирает в моменте словно закостеневшее. И пары хлопков старшего по спине достаточно, чтобы выбить всю стойкость из напуганного альфы. По щекам бегут солёные ручьи. — Хён... Ким плачет. Позволяет себе разрушиться в чужих руках и выпустить накопленную боль, обиду, страх. Тэхёну ужасно страшно. Страшно потерять, без преувеличений, самое дорогое в своей жизни.***
— Как ты? — Что, подыхаешь без меня? — омега возмущённо цокает и смеётся в трубку на реплике друга. Как же он рад слышать родной голос. — Чим, с тобой уехало всё веселье, — подыгрывает Чонгук поворачивая к воротам подземной парковки. — Я так и знал, — самодовольно тянет Пак. — Нельзя тебя ни на минуту оставить! Громкие слова, много драматизации, но оба ужасно скучают, оба мечтают о тёплых объятиях друг друга прямо в этот момент. Чимин сидит в номере очередного отеля и ест свой ранний завтрак, пока Чон на другом конце возвращается домой после всех дел — пришлось заехать по работе в несколько мест, и вот к одиннадцати вечера Чонгук уже подъезжает к дому. Омега закидывает утренние оладьи в рот, второй рукой поправляя постоянно сползающий подол халата. — Но серьёзно, как ты там? — Чонгук выруливает на парковке до нужного места, включает заднюю передачу и останавливается. — В прошлом, — и смешок слетает с губ омеги, который никак не перестанет шутить насчёт большой разницы во времени. — Придурок, — заливисто смеётся Пак. — У меня всё в порядке. Кажется, мы с Юнги-нимом нашли общий язык, если не считать... — и омега сам не замечает, как задумывается. Чонгук отмирает и заезжает на парковочное место, стреляя глазами то в одно зеркало, то в другое. Финализирует внимательным взглядом в экран, транслирующий вид с задней камеры. — Мне кажется, связь пропадает, Чим. "Если не считать" чего? — Чон нажимает на кнопку, и все панели гаснут, а сам он полностью концентрируется на голосе из трубки. — А, да ничего такого... — вырывается с нелепым смешком. А затем после небольшой паузы Чимин продолжает, зависнув с зубчиками вилки во рту: — Чонгук-а, как ты ешь мандарины? — Чего? — на улыбке и со сдвинутыми бровями бросает Чон. — Да, звучит странно, но опиши, как ты ешь мандарины, — уже увереннее повторяет Пак. — У тебя фетиш такой? — Чонгук ещё не успел забыть, что это аромат самого Чимина, и поэтому не может сдержать тихий смех в трубку, на что получает недовольное шипение. — Да вот хуй знает... Ты сначала ответь, — просьба выходит требовательной. — Ну, чищу и ем, — растерянно и на той же улыбке отвечает Чонгук. — А есть какие-то определённые способы? — Как ты чистишь? — Руками, блять, Чим. Что за вопросы? — слегка повышает голос Чон, но в нём нет агрессии, больше непонимание. — Окей, — сдаётся Пак и громко вздыхает. — Скажи, ты засовываешь пальцы внутрь... В сердцевину? — Что..? — это всё, что успевает выдать Чонгук до того, как его разрывает от смеха. — Какого хрена у тебя там происходит, Чимин-а? Омега жмурится и морщит нос от смеха, а друг в трубке тоже не сдерживается и заражается чужими эмоциями. — Скажи, странно, — хихикает в ответ Пак, а внутри всё сжимается, потому что в тот момент в гримёрке Юнги-нима было совсем не до смеха. — Откуда у тебя вообще такие мыс.. — Чонгук замирает в машине с открытой дверью и одной ногой наружу. — Только не говори... — Не скажу, — нервно усмехнувшись тут же встречает Пак. — Он сделал это при тебе? — А как, ты думаешь, я об этом вообще узнал тогда? — Бля, Чим... — Чонгук невольно облизывается и отмирает, выходя из машины с глухим хлопком двери и коротким сигналом блокировки. — Но это звучит горячо... — Это было очень горячо, Гук-а, — жалобно тянет в трубку, попутно изгибаясь в кресле от одних воспоминаний. — У него все руки были в соке... — Чон нетерпеливо мычит, внимательно вслушиваясь. — Который он слизал с пальцев. — Блять... — Точно блять... Они оба замолкают на какое-то время: Чимин — предаваясь воспоминаниям, Чонгук — падая жертвой собственной бурной фантазии. — Справедливости ради, если бы кто-то засунул свои пальцы в лилию при мне... — Чон задумывается и примеряет мысленно, что бы он почувствовал. Морщится. — Не знаю, мне было бы жалко цветочек... Хотя, потом все пальцы были бы в пыльце, она же так пачкается... И так пахнет... — Ты там дрочишь уже? — Идиот, — и оба забивают динамики своим смехом. — Значит, у вас там уже что-то намечается? — Чонгук подходит к лифту и нажимает на кнопку. — Не знаю. Юнги-ним, он... — мечтательно тянет омега, чем вызывает улыбку на лице Чона. — Он для меня непонятен. Вроде мы много общаемся, он проявляет определённые знаки внимания, но я его не знаю. И, честно говоря... — Не доверяешь? — Не особо... — кивая словам друга, соглашается Пак. Двери лифта открываются, и Чонгук бездумно заходит, нажимая на нужный этаж. — Казалось бы, он постоянно рассказывает мне о себе в рамках наших интервью для книги. Но... Сам спрашивает председателя Кима о моей аллергии на орехи, а не у меня напрямую. — Так вот зачем Тэхён... — и Чонгук даже не договаривает, когда получает одобрительное мычание в трубку. — У меня ощущение, что он не воспринимает нас как равных... Да мы и не наравне, он — мировая звезда, но... — лифт останавливается на первом этаже, и двери открываются, впуская дорого одетого мужчину — омегу, как улавливает Чон по аромату карамели. Чонгук слегка кланяется в приветствии, а незнакомец, взглянув на кнопки, даже не удосуживается нажать одну из них. — Для "близости" душевной и физической, на которую Юнги-ним намекает, он должен смотреть на меня как на равного. Я хочу, чтобы он говорил со мной открыто, искренне, и не только по работе. Не знаю, — поток мыслей вырывается из Чимина, пока Чонгук задумчиво гуляет глазами по кабине лифта, вслушиваясь в слова друга. Мужчина рядом с ним копошится в сумке, пытаясь что-то найти, и это тоже не остаётся незамеченным. — Ты говорил с ним об этом? — Нет. Мы говорим только о работе и время от времени флиртуем. Душевных разговоров как-то не случалось... — мужчина рядом с Чоном, кажется, хочет докопаться до самого дна сумки, и в один момент на пол летит светлый кусок ткани. Чонгук бездумно присаживается, чтобы поднять упавшую вещь. — Мне кажется, я вообще схожу с ума. Вроде он говорил, что я ему нравлюсь, намекал на близость, но не может сказать прямо о своих намерениях в отношении меня. А я не собираюсь падать в неопределённость, понимаешь? Чонгук часто моргает и приходит в себя только на последней фразе. В его руке шёлковый платок цвета слоновой кости. Он смотрит на него или уже сквозь него. И перед глазами чётко отпечатывается извилистая буква "К" золотой вышивкой. — С-спасибо, — вежливо благодарит незнакомец и забирает платок, убирая его в сумку. Точно. Сумка. — Подожди, Чим, — говорит Чонгук в трубку и нажимает на кнопку ближайшего этажа, чтобы выйти. — Я забыл сумку в машине, — зачем-то оправдывается перед незнакомым омегой, — езжайте, — и выходит на третьем, чтобы не доезжать до самого верха. — Ты тут? — слышится в трубке. — Да, прости, — Чонгук трясёт головой, фокусируя внимание, и тут же направляется к лестнице, чтобы спуститься на парковку. — Что ты последнее сказал? — Что не хочу падать в неопределённость. — И не стоит, — кивает Чон. — Вам нужно поговорить об этом открыто. Скажи, что ты заинтересован только в серьёзных отношениях. — Не знаю... Это так всё непонятно, что мне кажется, я всё это придумал — все его намёки и флирт. — О, нет, Чим, — усмехается Чонгук. — Такое не придумаешь. Я этот мандарин ещё долго не забуду, — и на другом конце тоже раздаётся смешок. — Так что дерзай! И повисает тишина. — Ало? — подаёт голос Чон. — Чимин-а? — останавливается на лестничном пролёте, убирает телефон от уха и смотрит на потухший экран. Вызов сбросился. А перед глазами всё тот же платок. Совпадение? Это точно должно быть какое-то недоразумение. Да и кто сказал, что тот платок единственный в своём роде? Но всё же это кажется Чонгуку странным, и он утопает в мыслях, не замечая новый входящий вызов на беззвучном.