Тонкости ухода за цветами

— Я совершенно не понимаю, как ты умудряешься мыть голову чуть ли не жидким мылом, при этом выглядя все еще великолепно, — Цзин Ци трагично осматривает полки в ванной, пытаясь понять, куда можно пристроить еще несколько тюбиков уходовых средств. У Си мило зависает на «великолепно», на что Цзин Ци только смеется, а потом, чуточку подумав, подходит и целует в нос. — Да я не знаю, — растерянно откликается У Си. — Так выходит. Цзин Ци целует его еще раз уже в уголок губ, а потом, словно это подарило ему вдохновение, возвращается к полкам, решительно сдвигает шампуни и ставит рядом с ними еще одну маску. — Я взял на сегодня выходной, — говорит он. — Чем хочешь заняться? У Си замолкает на несколько минут. — На самом деле, я бы остался дома, — признается он. — Просто отдохнул. — Хорошо, — кивает Цзин Ци. — Значит, дома. Мы продолжаем смотреть Шрека? У Си кивает, и Цзин Ци не удерживается от еще одной счастливой улыбки. Он очень волновался, предлагая У Си съехаться — потому что совершенно не мог представить, какого это будет — жить вместе с У Си. Получится ли у них? Смогут ли его личные границы это вытерпеть? Сможет ли он вообще терпеть кого-то в своей квартире постоянно? Цзин Ци не знал. Он даже представить, честно говоря, не мог. Но желание попробовать было чуточку сильнее, именно поэтому он и предложил эту авантюру. Оказалось, что это ничем не отличалось от обычной жизни рядом с У Си — тот все так же бубнит, что Цзин Ци живет в хламовнике, готовит, обнимает его по ночам, просто находится рядом чуточку чаще обычного, но и это ощущается хорошо и правильно — быть рядом с У Си чаще. Сейчас у того какой-то завал на работе, и он приходит обычно очень поздно, а на выходных чаще всего просит просто посидеть дома, хотя первое время и очень за это извинялся, но Цзин Ци думает только о том, что теперь он может попробовать отдать У Си всю ту заботу, что сам от него получил. Мог попробовать дать ему что-то взамен и показать, как тот важен — и это невероятно радует. Поэтому Цзин Ци идет искать недоеденное печенье и включать телевизор. Когда У Си ложится к нему на плечо и вздыхает, Цзин Ци не выдерживает и спрашивает: — Ты не думал, что тебе нужен отпуск? — Нет, — мгновенно отзывается тот. — А когда ты в последний раз его брал? У Си задумывается. — Пару лет назад? У нас в зоомагазине заболела кошка, и нужно было постоянно следить за ней, поэтому на основную работу я приходить не мог. Цзин Ци вздыхает. Вот ведь трудоголик! — А для себя? — Зачем? — Чтобы отдохнуть и провести время вне работы. У Си хмыкает. — Нет, мне нужен отпуск. Цзин Ци недовольно возится, стараясь устроиться так, чтобы У Си было удобно обнимать. — Давай возьмем на твой день рождения, когда он у тебя? — Он уже прошел пару недель назад. Ох. Цзин Ци несколько минут смотрит на него прямо и чуточку пусто: уже прошел? — Когда? — Неважно, — У Си улыбается и мягко качает головой. — Это неважно. — Разумеется важно! — Цзин Ци даже выпрямляется, чтобы казаться внушительней. — Когда? — Пятнадцатого ноября. Цзин Ци вдруг неожиданно улыбается. — Так ты правда маленькое ядовитое существо, — а потом закусывает губу. — Прости, что не спросил раньше. — Бэйюань, — У Си тыкает его в щеку, — почему ты переживаешь об этом больше меня? Я никогда его не праздновал, так какая разница? А ведь тогда, семь лет назад, он тоже не спросил про день рождения, хотя они могли бы отпраздновать вместе, если бы он знал, потому что познакомились они раньше. Вина захлестывает Цзин Ци, и он едва ли не в первый раз просто не представляет, что ему нужно сказать или сделать — он не имеет права перевести все в шутку, но и как ответить серьезно, он не знает. — Очень большая, — Цзин Ци хмурится, — ведь сейчас у тебя есть я. У Си вдруг смеется. — Эти слова — самый лучший подарок, знаешь? И Цзин Ци чувствует, как начинает отчаянно краснеть. Он возвращается мыслями к дню рождения У Си вечером, когда лежит на кровати и обнимает уже заснувшего У Си. Одна рука перекинута через его талию, другой он мягко гладит его по щеке. В голове вертится только одно — он должен что-то сделать для него, иначе все его старания, все усилия, что он приложил, чтобы разрешить себе быть счастливым с ним, не будут иметь смысла. Цзин Ци плохо помнит, какого это — любить, но знает, что это всегда должно работать в обе стороны. Он мог бы попробовать организовать что-то, но У Си, так упрямо отговаривающего его от вообще какого-либо празднования, это наверняка не понравится. Он мог бы что-то подарить, но почему-то кажется, что это не выразит по-настоящему почти ничего. Он мог бы сказать У Си, что любит его, но эти слова горечью прожигают язык и заставляют болеть внутри примерно все. Наверное, это самый правильный вариант. Цзин Ци долго думает — а признавался ли он в любви Хэлянь И. Кажется, что да, но он совершенно этого не помнит. Возможно, потому что Хэлянь И приложил все усилия, чтобы заставить его сомневаться в каждом своем чувстве, возможно, потому что годы мрака, накрывшие его с расставанием, чернильным пятном затмили все написанные меж ними слова. Интересно, а сам Хэлянь И говорил ему это? У Си говорит. Не каждый день, но достаточно часто, чтобы Цзин Ци начал верить — пока они лежат в кровати, пока гуляют где-то, пока Цзин Ци смеется над глупым сериалом, пока сидит на стуле, по-птичьи поджав ноги, и ест только приготовленное печенье, которое У Си пытается ровно сложить в тарелку, пока У Си носит его на руках по пустому парку, и вокруг них — только луна и похожие на пряжу под ее светом листья. И каждый раз внутри Цзин Ци все счастливо цепенеет. Он еще ни разу не ответил ему тем же. Он знает, что У Си не станет давить, что тот готов ждать столько, сколько нужно, что все будет хорошо, но разве он никогда не думал о том, как приятно будет сказать это в ответ? Несколько раз он произносит эти слова бесшумно, просто шевеля губами, даря свое признание ночи, среди которой нет даже луны — только тяжелые синие облака, нависающие над городом и давящие на крыши. Потом чуточку громче, но У Си начинает возиться, и он испуганно закрывает рот руками, чувствуя, как отчаянно колотится сердце. На следующий день он думает только том, что должен сделать это все идеально — возможно, вечером, за ужином, или чуть позже, когда они пойдут гулять в парк, или просто посреди дня — приехать к У Си и… сделать что-то очень красивое, что — сказать сложно, но обычно у него хорошо получается импровизировать, — но в итоге он не сдерживается — слова рвутся из него легкими ветерками, сквозняками гуляющими по дому и хлопающими дверьми, — и, когда У Си слезает с кровати, еще сонный, с растепавшимися вьющимися волосами, Цзин Ци тянет его обратно на себя, поднимается на кровати на коленки и обнимает за плечи. — У Си, — неловко начинает он. — Доброе утро, — откликается тот. Цзин Ци только лукаво улыбается. — Люблю тебя, ты знаешь? — и, чуть качнувшись вперед, обнимает его, пряча горящее смущением лицо у него в плече. Ему уже тридцать лет, но кто же мог знать, что это вызовет столько юных, теплых, трепетных чувств, что все тело станет похоже на лопающиеся мыльные пузыри? Он чувствует, как У Си обнимает его в ответ и гладит по волосам. Цзин Ци вдруг смеется. — А цветок зацвел. — Что в этом такого? — удивляется У Си. — Он не цвел, кажется, еще ни разу с тех пор, как я его купил. На следующий день они идут гулять с Чжан Чэнлином и его невыносимыми опекунами. Пока Вэнь Кэсин учит Чжан Чэнлина правильно бегать по лужам, а остальные наблюдают — хотя Цзин Ци решительно не понимает, как это можно делать правильно — сам он задумчиво тянет: — Может быть, нам тоже нужен ребенок? — он кладет ладони на ладони У Си, который обнимает его со спины. — Нет, не нужен, — решительно отрезает У Си. — Мне совершенно точно хватает тебя. Цзин Ци обиженно тыкает его локтем под хохот Чжоу Цзышу. — Он, кстати, прав, — сообщает тот. — Тебя никто не спрашивал! У Си успокаивающе обнимает его чуточку крепче. — Можем завести котенка. — И назвать его Тиана? — Обязательно. В этот момент Вэнь Кэсин заканчивает обучать молодое поколение и подходит к ним, пока сам Чжан Чэнлин убегает к детям на площадку. — Гу Сян сказал, что этот ее сделал ей предложение, — говорит он. Чжоу Цзышу удивленно приподнимает брови. — Когда будет свадьба, они пока не решили. — И где твоя улыбка? — ехидно спрашивает Цзин Ци. Вэнь Кэсин мгновенно ехидно и широко улыбается, а потом вздыхает. — На самом деле, я рад за нее. Это чудесно, что она нашла человека, с которым ей будет хорошо. Я очень переживал, — он запинается, — что она не сможет, — а потом бросает короткий взгляд на Чжоу Цзышу, говорящий так отчетливо — относительно самого себя у него были точно такие же сомнения. Чжоу Цзышу думает о том, что даже ему Вэнь Кэсин не говорит, что случилось в его прошлом — отшучивается, переводит разговор в другое русло, просто замолкает, но никогда ничего не объясняет. Сначала его это раздражало, потом расстраивало, а сейчас он, кажется, начинает принимать тот факт, что, возможно, ему никогда и не расскажут. Он снова крутит в голове эту мысль чуть позже, перед сном, пока сам Вэнь Кэсин собирает одежду на стирку. Хочется спросить — ужасающе сильно, так, что внутри почти что-то кипит, но он почти уверен, что это не поможет. Вэнь Кэсин не говорил семь лет, а тут вдруг разоткровенничается? — Что с вами случилось? — не удерживается он в итоге. Вэнь Кэсин, залезающий в этот момент на кровать, поднимает на него удивленный взгляд. — Цзышу, — он качает головой. — Ты не можешь вечно от меня сбегать, — он пододвигается ближе. — Я позволял тебе молчать семь лет. Вэнь Кэсин зло усмехается. Чжоу Цзышу любит его — всего, за все, полностью — но эта улыбка всегда его пугала. Она говорила, на самом деле, гораздо больше, чем могли сказать слова — она показывала, что кроме его Вэнь Кэсина — смешного, внимательного, шебутного, есть другой Вэнь Кэсин, тоже его, не совсем знакомый — пугающий, умеющий быть жестоким, мрачный. Он протягивает руку и гладит его щеке, задевая губы. — Моих родителей убили, когда мне было семь лет, — ровно произносит Вэнь Кэсин. — Об этом узнали не сразу, а я сбежал из дома, — он закрывает глаза. — Я испугался, я хотел отомстить, я не знал, что со мной будет дальше, и решил, что уйти самому будет лучше. — Открой глаза, не нужно вспоминать об этом, — шепотом просит Чжоу Цзышу, чувствуя, как ледяная боль сожаления затапливает все внутри. Вэнь Кэсин смеется — смехом, рожденным из злой улыбки. — Я не помню, сколько я мотался по улицам, — он хмыкает. — Не просто мотался, конечно. И иногда меня забирали в приюты, но я сбегал. Неважно, — он сжимает край руками до побелевших костяшек. — Как-то я нашел Гу Сян, ее… похитили из дома, но мы не смогли найти, где она жила, ей было меньше пяти, она просто не помнила. Чжоу Цзышу пытается накрыть его руку своей, но Вэнь Кэсин отдергивает ее. — Хотел услышать? Слушай, — зло шипит он, наконец-то распахивая глаза — в них слезами блестят осколки боли. — Когда мне было пятнадцать, нас нашли и забрали в приют, я остался ради нее, потому что ей там было безопаснее. Потом я вышел оттуда и забрал Гу Сян, — он выдыхает. — Конец истории. Взгляд у него — как у зверя, которого загнали на охоте, настороженный, напуганный, полный ожидания своей участи, и Чжоу Цзышу почти физически больно на него смотреть. — Кэсин… — пытается начать он. — И мстить уже некому, — голос у него хрустко дрожит — как графин из хрусталя, готовый вот-вот разбиться. — Мы вместе столько лет, неужели ты боялся, что я отвернусь от тебя? Вэнь Кэсин фыркает. — Но твое отношение изменится, даже если не отвернешься. — Это же не плохо, — Чжоу Цзышу чувствует, как на его лице кровью сквозь ткань начинает проступать полное печали выражение. — Разве тебе не было трудно жить все эти годы, пряча эту историю? — Я всегда думал о том, что ты до сих пор не знаешь причин моих поступков и не понимаешь, что стоит за частью слов, — Вэнь Кэсин выпрямляет спину и судорожно вздыхает, как человек, который вот-вот расплачется. — Видишь? — он старается улыбнуться. — А теперь я знаю. — Тебе будет сложнее. — Зато тебе — легче, — Чжоу Цзышу тянется, что снова коснуться его рук, и на этот раз Вэнь Кэсин позволяет — настороженно, но позволяет, а потом сам пододвигается ближе, разрешая обнять себя за плечи. Чжоу Цзышу очень надеется, что Чжан Чэнлин не услышит звуки рыданий.