***
Мэй любит театр чуточку больше, чем иные проявления искусства и не старается это скрывать. Любит по тому, что каждый раз, выходя на сцену, она проживает чужую жизнь. Мыслить по-другому, действовать, исходя из роли, говорить чужими репликами и дышать чужим кислородом — всегда проще, чем проживать свою собственную жизнь. Тэйлор не стремится уйти в популярный театр и уж точно не собирается сниматься в кино — знает, что не потянет — ей куда приятнее находиться на сцене уже родного малоизвестного театра. Умирать, влюбляться, злиться или смеяться до боли в животе — каждый раз, как первый. В такие моменты Мэй чувствует себя настоящей и может смело заявить, что находится в безопасности: собственную голову не отравляют противные мысли о существовании, она не видит никаких чудовищ и воспоминания из детства не пытаются задушить своей стальной хваткой. Пару раз она даже задерживалась после репетиций, кинув ребятам из труппы «Идите без меня. Хочу еще немного поработать над одной сценой» и просто наслаждалась спокойствием в собственном разуме. На самом деле, Тэйлор не любит одиночество и тяжело справляется со своими мыслями самостоятельно, но в такие моменты ее пустоту спасали огромные сценарии. А еще Тэйлор обожает, как вырывается ее сердце из груди каждый раз, когда ей нужно выйти на сцену во время очередного показа. Она искренне рада, что может чувствовать что-то кроме отвращения к самой себе. Никаких самоубеждений и мотивационных фраз из серии «Ты сможешь». Она прекрасно знает, что сможет, но каждый раз ее руки трогает мелкая дрожь, а адреналин в крови повышается на уровней десять, не меньше. За считанные секунды до ее появления в зале время замирает, в голове нет абсолютно ничего. Даже воздух за кулисами пахнет иначе. Она на мгновение забывает пользоваться кислородом и ей это, как будто бы, и не нужно. Три. Два. Один. Первый уверенный шаг на сцене, глаза сушит яркий свет прожекторов, корсет слегка давит в ребра и заставляет втянуть живот. Ей нравится мысль, что все смотрят только на нее, что кто-то ближайшие три часа будет разделять с ней ее судьбу. Всё, куда не доходит свет, — черная бездна, где нет ни намека на чье-то существование. Есть только одна жизнь, которую нужно отыграть, и Тэйлор делает это по-своему, но каждый раз невероятно. А еще Тэйлор любит конкуренцию и редко кому бы позволяла претендовать на свою роль. Конкуренция в искусстве (пускай и в маленьком театре) — то, к чему нужно быть всегда готовым и не мелочиться. Из-за яркой иностранной внешности и красных волос Мэй никогда не играла главных героинь: не удручала себя заучиванием святых речей и не строила из себя невинную мораль. Она и не уверена в том, что смогла бы поверить самой себе, если бы вышла на сцену и начала разглагольствовать о спасении мира или справедливости. Чаще всего — антагонист или чья-то любовница, что будет настраивать на кривую дорожку, но в конечном итоге все равно будет побеждена. Именно поэтому Тэйлор больше всего запоминается зрителю. Зрители. Они дарят гром аплодисментов, который заполняет собой всё пространство и вызывает неподдельную улыбку. Пускай зал будет неполным, но этого всё равно достаточно. Жадными глотками тело заполняется кислородом, тело колит от выброшенных эмоций и легкой усталости, но внутренняя энергия только увеличивается и кажется, что ты можешь пробежать полмира. Низкий поклон и нежеланное возвращение за кулисы, в обычную жизнь, нахождение в которой так хотелось оттянуть. Тэйлор глядит на себя в зеркале гримерки, расплетая тугую прическу, от которой уже начала пульсировать голова. — Да будет проклят этот ужасный корсет из костюмерной! — облегченно выдыхает блондинка, развязывая на себе элемент костюма, — Я похороню его на заднем дворе своего дома, а перед этим — сожгу и устрою ему грандиозную публичную казнь. Тэйлор хихикает, поддерживая свою знакомую, ведь та уже совсем забыла об этом сдавливающим все внутренние органы корсете. — Я была неотразима, — в гримерку с огромным букетом цветов заходит Аика и градус приятного послевкусия у Мэй резко сменяется на раздражение, — только посмотрите, какую красоту мне подарил красавчик из первого ряда. Кажется, он смотрел только на меня! — Не спорю. Тяжело было не смотреть на то, как торчат нитки из твоего костюма, ведь это платье тебе маловато, — Мэй не окидывает взглядом свою неприятную коллегу и продолжает доставать заколки из волос. — Ты его подшивала, верно? — Кстати, — девушка закатывает глаза и аккуратно кладет букет на стол, — а у тебя талант, Мэй. Не переживай, ты даже своей бездарной игрой жуткого Тэнгу смогла подцепить какого-то бедолагу. — Ты о чем? — отстраненно кидает Тэйлор и, наконец, распускает волосы. — Охранник просил передать, что тебя спрашивал какой-то молодой человек с белыми волосами. Он еще глаза зачем-то прячет под черной повязкой. Видимо, твоя суперспособность — окружать себя чудаками. Что-то внутри Мэй ударилось, напрочь избавляя от разноцветной палитры эмоций после выступления. Пустота, которая находилась за пределами прожекторов, втянула девчонку в свой омут. Она сжимает губы и наспех развязывает корсет, путается в шнуровке и вспыхивает еще больше. Это какая-то шутка. Это просто совпадение и охранник ошибся, перепутал маску с солнцезащитными очками, да и мало ли кому приспичит покрасить волосы в белый. До этой минуты Тэйлор, честно говоря, была уверена, что это знакомство ей приснилось. И она была бы не прочь, чтобы и сейчас узнала, что на последних словах Аики она просто задремала в гримерке. Девушка наспех смывает грим ледяной водой, запивает таблетку и спешит покинуть театр, коротко кинув всем «Спасибо» и «до встречи». — Когда я сказала «Еще увидимся», я не имела ввиду, чтобы ты поджидал меня после работы, — Тэйлор практически выбегает из здания, предварительно увидев Сатору в окне. Перед тем, как выйти к нему, она еще немного подумала — а стоит ли? И не нашла никаких отрицательных ответов, чтобы убедить саму себя. — Я просто пришел насладиться высоким искусством, — Сатору дарит девушке свою дружелюбную улыбку, склоняет голову набок и машет рукой в знак приветствия. — Правда? — Тейлор вскидывает брови и скрещивает руки у себя на груди, — о чем была пьеса? — Ромео и Джульетта? Он издевается и совсем не скрывает, что театр его не интересует. И Мэй чувствует подвох, но пока еще не может разобраться в чем именно. Она кивком головы указывает в сторону и желает быстрее скрыться с Сатору подальше от этого театра, чтобы в будущем избежать неловких вопросов от коллег. — Знаешь, это странно, когда незнакомые люди приходят на работу и спрашивают у охранника о тебе. В следующий раз я точно вызову полицию. — Незнакомцы? — переспрашивает Годжо и лениво плетется за девушкой. — Не могу вспомнить твое имя. Пожалуйста, не помогай мне в этом. — Лжешь. — улыбается Сатору. — Может быть. Конечно, лжет. Его имя, как и встреча, не собираются покидать рыжую голову еще как минимум несколько недель. В конце-концов, он первый в ее жизни, кто так же видит этих чудовищ. Сложнее было не думать о том, что даже для Годжо — человека, который, кажется, разбирается в этом всем — Тэйлор стала удивительным открытием. Сатору отмечает, что в этот раз девушка выглядит совсем иначе. Неизменным остались ее красные волосы и стук каблуков, а вот на лице, по понятным причинам, совсем нет косметики. В отличие от прошлой встречи, Мэй не производит впечатление девушки, которая первая предложит поехать к себе. Это противоречие внешней яркости и внутренней чувствительности в Мэй всегда заставляет пытливо вглядываться в ее лицо и поведение. Они в полной тишине добираются до какой-то забегаловки, в которой всегда мало людей. Годжо не начинает говорить первый, ждет, когда она сама начнет, а Тэйлор в свою очередь дает себе время собраться с мыслями и подготовиться, ведь чувствует — он пришел не просто так. — Чего тебе? — Мэй садится напротив и внимательно смотрит парню в лицо. Старается разглядеть истинную причину, почему он пришел к ней, — я, вроде бы, ясно дала понять в прошлый раз, что не хочу быть замешанной в этой истории. — Я хочу разобраться с тем, почему ты можешь контролировать Проклятья и поэтому попросил Киётаку накопать о тебе немного информации, — Годжо размешивает сахар в кофе, громко стучит ложкой по кружке. — Это незаконно. — Можешь потом подать на меня в суд, я не против, — кажется, Тэйлор впервые видит молодого человека таким серьезным. — Но сначала расскажи мне о том пожаре в Осло в две тысячи первом. Его слова колят сердце и острыми ножницами отрезают все пути поступления кислорода в голову. Девушка замирает, сильно сжимает губы и хочет со всей дури дать Сатору пощечину. С чего он вообще решил, что имеет права спрашивать у нее об этом? И с чего она решила, что может такое рассказывать всем подряд? — Да кем ты себя возомнил? — Смотря за кого ты меня принимаешь, — спокойно отвечает Сатору и все еще ждет ответа. Мэй уже долгие пятнадцать лет видит этот пожар в своих ночных кошмарах. Обломки воспоминаний разрывают душу в клочья и прячутся за тревогой в израненном сердце. Во рту привкус железа — Тэйлор сильно кусает губу до крови. Она еще не готова об этом рассказывать. — Я хочу помочь, — произносит Гожо, заметив замешательство девушки. — С чего ты взял, что мне нужна помощь? — Мэй перебивает, спрашивает уверенно настолько, насколько способна сейчас из себя выжать. Сатору не намерен отступать. Если есть то, что еще не изучено — он узнает об этом первее остальных, пускай и придется повозиться. — Я не договорил…- Сатору показывает перед собой ладонь и тем самым останавливает пыл девушки. — Я хочу помочь разобраться с этим, чтобы ты их больше не видела, вероятность маленькая, но попробовать можно. Моя же выгода в том, что ты поможешь изучить этот феномен, ведь в мире, где существуют Проклятые техники, такого еще не случалось. Снова эта улыбка. Подбадривающая и заставляющая подумать, что все будет хорошо, а эта идея — совсем не бредовая. Но неуверенность в принятии решения все еще колышется в воздухе, желая подмять под себя девушку, затем разжевать, переломать кости и выплюнуть в грязь. И неожиданно для себя Тэйлор не знает, что ответить. В который раз, когда он рядом. Ей не нравится сжимающее внутренние органы чувство, ведь корсет с выступления она давно сняла. — В конце-концов, ты ничего не потеряешь, — Годжо попивает сладкий кофе и видит, как Мэй путается в своих мыслях. А еще он видит выступающую кровь на ее губе и не совсем понимает, что именно вызывает такие эмоции. — Ты же не отстанешь от меня? — говорит Тэйлор на выдохе. — И не подумаю, — довольно кивает Сатору. — Ты только что согласилась? Мэй не отвечает. Просто смотрит и устало хлопает ресницами, нарочно пытается не озвучивать свой ответ. — Чудесно! — почти выпрыгивает из-за стола Годжо и этим обращает на себя внимание посетителей этой забегаловки. Тэйлор только сейчас отмечает, что Сатору странно привлекателен и своей внешностью вместе с поведением легко выделяется в любой обстановке, в которую его бы поместили. Наверняка он сам об этом знает. Он будто создан для того, чтобы люди глазели и восхищались. Заметив обернувшихся на него людей, он близко наклоняется к лицу девушки и вызывает у нее удивление этим жестом, а после добавляет: — В таком случае, я бы предпочел продолжить разговор без лишних ушей. Знаешь такие места? — Есть одна идея.***
Собственные мысли забыли уточнить Тэйлор насколько это была хорошая или плохая идея. Но сделать она уже ничего не сможет, ведь прямо сейчас Сатору находится у нее в квартире и изучает комнату. Однозначно плохая идея. Настороженность и желание надавать себе по лицу присутствуют, но вежливость никто не отменял. Поэтому Мэй заваривает мятный чай Сатору, ведь «Ты предлагаешь мне чай из крапивы? Извращение какое-то, кто это вообще стал бы пить?». А Тэйлор бы стала, поэтому подготовила вторую кружку и для себя. Сатору, совсем не стесняясь, разглядывает квартиру и подмечает, что именно так должна выглядеть квартира Тэйлор Мэй. На полке аккуратно лежат пластинки, Тэйлор очень любит винил. У нее нет проигрывателя, но есть огромное желание послушать когда-нибудь любимые песни в чистом звуке. И Годжо сам себе улыбается — у девчонки неплохой вкус, как раз подстать ей. В комнатах светло, хоть все окна завешаны плотными шторами. А еще много зелени: большие растения, почти до потолка, в огромных вазонах. На немного испачканном красками столе разбросаны кисточки, рядом — небольшой холст с незаконченным эскизом чего-то. — Так ты умеешь рисовать? — говорит Сатору, держа в руках холст, и девушка тут же появляется в комнате, возмущенная его довольной улыбкой. — Меня нарисуешь? — Цветы у меня плохо выходят, — она забирает картину из его рук и прячет ее в полке. — А ты — тот еще нарцисс. Они перемещаются на кухню. — Итак, давай сначала: что конкретно ты от меня хочешь? — Мэй занимает место на подоконнике и держит чашку с чаем двумя руками, будто пытается согреться. — Такая способность может очень помочь магическому округу, но в то же время ею захотят воспользоваться самые настоящие ублюдки, — Годжо переворачивает стул и садится так, что его ноги по обе стороны от спинки. — Разве вы, шаманы, все не за одно — контролируете потоки этой Проклятой энергии и уберегаете людей, исходя из твоих слов? — Нет. — сухо и очень серьезно бросает Годжо. Сатору невольно вспоминает Сугуру. Мужчина заметно напрягается и неосознанно сжимает спинку стула руками, что не остается без внимания девушки. — Что ж, Годжо Сатору, расскажи о себе! — Мэй умеет читать людей и не хочет продолжать тему разговора, поэтому так ловко ее переводит. Сатору уставился на девушку, и пускай та все еще не видит его глаза, она уверенна, что они глядят на нее с большим вопросом. — Что? Ты буквально выяснил обо мне почти всё и сейчас сидишь у меня на кухне. Я имею право знать, кого впустила домой, — Тэйлор улыбается и ставит чашку с чаем рядом. Почему-то эта просьба застала его врасплох: в последнее время он редко когда делился с кем-то о себе. Студентам лишнего не расскажешь, статус не позволяет. А коллеги уже давно всё про него знают. И он начинает издалека, про то, как ему «посчастливилось» стать гордостью клана Годжо. Рассказывает про то, как подразнивал нянек и те одна за одной увольнялись. Затем — магический колледж, они с Гето случайно подожгли волосы будущему директору, когда одногруппники просили задуть того свечи на торте в его день рождения. Дружеские споры с Сугуру о чем-то неважно-смешном, которые каждый раз заканчивались в медпункте после хорошей драки. Почти никаких рассказов про техники, Проклятья или погибших товарищей. Всё только самое лучшее. Мэй слушала, иногда хихикала и не смела перебивать, только пару раз добавляла «Еще чаю?». Ей правда было интересно приблизиться к разгадыванию такой необычной личности как Сатору. И еще она улыбалась — глупо так, неоправданно и совершенно не скрываясь, ведь было в нем что-то такое, что заставляло расслабиться, успокоиться и просто улыбаться. И вся эта немая невозмутимость понемногу начала растворяться в девушке вместе с выпитым чаем из крапивы. Она все еще осторожна, не спешит поведать о всем, что мучает душу. Но ей так приятно ощущать себя нормальным человеком, когда тот, кто живет с этим всю жизнь, вот так легко делится своей историей. — То есть, среди твоих студентов есть тот, кто общается только ингредиентами онигири, но стоит ему приказать целой армии умереть — они все передохнут? — по-доброму смеется Мэй и Сатору поддерживает ее смех. — Бред какой. — То есть, очеловеченная панда тебя никак не удивила? За разговором время пролетало предательски быстро, а за окном уже начинало темнеть. Тэйлор слушала его с таким интересом, будто автор популярной фантастики делится своими зарисовками из будущей книги. А Сатору в свою очередь был благодарен ей за то, что она глядит на него без напускного пафоса или иронии, удивленные вздохи казались музыкой для его ушей. Годжо в коим-то веке почувствовал себя не Сильнейшим, а простым человеком, со своими проколами. И никакой магии в его рассказе тоже не было. — Зачем ты носишь это? — девушка указывает на повязку. — О, это? — Сатору улыбается и снимает ее. Взгляд Тэйлор наполнился нескрываемым удивлением с примесью восторга. Белые волосы небрежно упали на мужское лицо. Мэй, будто завороженная, глядела прямо в неописуемые глаза Сатору, поражаясь их красоте. — Вау… — сорвалось с губ Тэйлор. — Какие у тебя красивые глаза. Не надевай эту штуку обратно. Таких глаз Мэй не встречала еще нигде. Сравнить их с небом было бы очень банально, сравнить с морем — предсказуемо. И все сравнения казались не подходящими. Она бесстыдно продолжала смотреть ему в глаза еще несколько минут, пытаясь подобрать подходящее сравнение. «Будто бы кто-то рассыпал лазурит на только выпавший снег» — пронеслось в мыслях у девушки. «Снег». Тэйлор вспомнила Норвегию. Вспомнила, с чего начинался их разговор, и ее взгляд в эту же секунду заметно потух. — Ты просил рассказать о том пожаре, — кажется, это была ее фишка — со скоростью света менять тему разговора. — Когда мне было десять, я сильно поругалась с матерью…***
— Тэйлор Мэй, я с тобой разговариваю! — кричит мать и сердито кидает брошюру на стол. — Живо вернись на кухню! — Нет! Вы с отцом меня не понимаете! Я не больная, — плачет девочка и разрывает себе горло истошным криком. — Я правда их вижу. Малышка Мэй громким топотом возвращается к матери, пытается вытереть слезы кулаком, но они начинают стекать еще с большей силой. Мелкое Проклятье, с застывшей на месте лица улыбкой завороженно смотрит на происходящее. — Заткнись! — Инико без сил закрывает лицо руками и глаза тут же наливаются пеленой слез. Она до смерти устала слышать про этих чудовищ десятый год, — заткнись, заткнись, заткнись… Идея отправить дочь в лечебницу для душевнобольных детей пришла к ним с отцом уже давно. Инико Мэй последний месяц была занята тем, чтобы подобрать лучшую из клиник в столице, чтобы результат не заставил себя долго ждать. Она устала — каждый день сталкивается лицом к лицу с осуждающими взглядами мамочек одноклассников Тэйлор, устала успокаивать истерики дочери и вставать каждую ночь, чтобы проверить — не сошла ли ее дочь окончательно с ума. — Ты ненормальная, — все так же закрывает лицо руками Инико. — Правильно говорил Исаак, я не должна была… — Не должна была что? — тонкий девчачий голосок дрожит, Тэйлор перестает плакать, боясь услышать продолжение фразы. — Я не должна была позволить тебе появиться на свет, — женщина срывается на крик и совсем не отдает себе отчет в действиях. Она тут же пожалела. Девочку колотит. Что-то больно врезается в грудную клетку и начинает ныть с такой силой, что хочется вырвать себе сердце. И никакой детский терапевт в цветном халате не сможет оказать помощь. Инико в ужасе убирает руки с лица, совсем не дышит. Маленькая, рыжая девчонка застыла, лишь губы дрожат, намекая на приближающуюся истерику. Маленькие ладошки сжались в кулаки, слезы тяжелыми каплями падают на пол. — Тэйлор… Я не хотела. Девочке нечего ответить. В мыслях торжественно поселилась сильная обида и неконтролируемая злоба, которая берет верх над эмоциями. Колючий ком в горле разрезает глотку, желудок скрутился в огромный узел и прилип к позвоночнику. Больно дышать, больно стоять и так же чертовски больно смотреть на плачущую мать. «Ненавижу» — единственное, что крутится в голове. Проклятье небольших размеров, что поселилось на кухне и являлось единственным зрителем этой драмы задвигалось. Что было дальше — Мэй не помнит. Ее будто охватил туман и прийти в себя она смогла только когда дом наполнился дымом. — Мама! — кричит девочка, оцепеневшая страхом. Казалось, что дом будто бы за секунду вспыхнул, словно спичка. Мэй видит маму, лежащую на полу кухни, она кашляет и что-то ей мешает встать. Рядом сидит то мелкое Проклятье, которое, не убирая своей пугающей улыбки, не дает женщине встать. Ужас охватывает девочку. Она боится этого монстра ровно так же, как и того, что ее дом горит. Она не может найти в себе силы, чтобы двинуться с места и броситься матери на помощь. Мэй продолжает задыхаться от нехватки кислорода. Чьи-то крепкие мужские руки сильной хваткой вцепляются в девочку со спины и тянут ее из дома. Кажется, соседи вызвали пожарных. — Мамочка! — кричит Тэйлор, вырывается и со всей мощи бьет руки пожарнику, продолжая кашлять. — Стойте, там моя мама! Ни Тэйлор, ни Инико не могли моментально отреагировать на возгорание. Даже непонятно что именно стало причиной пожара. Тэйлор, снова же, была будто бы не в себе, а Инико что-то мешало сдвинуться с места. Свежий воздух дает больную пощечину, когда врезается в лицо. Девочку опускают на землю, но мужские руки продолжают держать за плечи. Вокруг горящего дома собралась целая толпа: кто-то от ужаса прикрывает рот рукой, кто-то пытается разузнать у местных о том, что произошло, а кто-то просто проходил мимо и остановился посмотреть. Мэй не может стоять, но мужчина в форме пожарного не позволяет ей упасть на холодную землю. — Там моя мама! — слезы снова наполняют глаза и закрывают четкий обзор горящего дома. Второй пожарный собрался кинуться в дом, но перед тем, как забежать в него, с оглушающим треском рушится крыша. — Мама-а-а!!! — мужчина, что вцепился в плечи Мэй, отворачивает ее от этой картины и уводит вон отсюда. Мелкое проклятье с пугающей улыбкой на лице находилось рядом с домом.